— Ты тоже неплохо показал себя, — наконец признал Габриэль. Его голос звучал напряженно, словно Сантар не привык, чтобы в этом зале кого-то хвалили. — Никогда не видел, чтобы с ними так искусно управлялись.

Медузиец говорил о двух мечах, что покоились в шелковых ножнах на бедрах Акурдуаны. Слегка изогнутый клинок одного из них, Тимура, переходил в увитую пряденым золотом рукоять, которая оканчивалась затыльником в форме головы жеребца с черной кисточкой из конского волоса. Более длинная Афиния с беспощадно прямым долом выделялась также узкой крестовиной и малопонятными греканскими рунами, мерцающими по всей длине оружия под тонкой тканью. Оба меча относились к чарнобальским саблям, откованным великим искусником древней Терры при помощи уникальных ритуалов и особой алхимической обработки. Каждый такой клинок в III легионе вручали как высшую награду за фехтовальное мастерство.

И у Акурдуаны их было два.

— Правда ли, что ты однажды бился с Императором? — продолжил Сантар.

Мечник громко захохотал:

— Это Гай такое болтает? Нет, я не настолько хорош, но, как и во всех достойных историях, тут есть толика правды. Мой смертный отец, боевой король Тюркской Кочевой общины, до самого конца противостоял Объединению…

Улыбка Акурдуаны стала натянутой. В его тусклых воспоминаниях о детских годах, жизни обычного ребенка, хранились тепло и любовь, которых воин уже не мог представить. Капитан держался за них, словно за заточенное лезвие прекрасного меча.

— Мне говорили, что он действительно скрестил клинки с Владыкой Людей, когда оборонял Босфорское ущелье. Я, его первенец, не унаследовал трон босфорских тюрков, а стал символом повиновения Кочевой общины Императору всего Человечества. Тогда мальчиков вроде меня было много — нас собрали как дань от пресекшихся или покорившихся династий, чтобы создать Третий.

— И сколько вас еще участвует в крестовом походе?

Акурдуана вновь пожал плечами.

— Почту за честь, если ты согласишься на дуэль в тренировочной клетке, — сказал Габриэль.

Вздохнув, мечник взял Сантара за наплечник, влажный от конденсата, и сочувственно улыбнулся:

— Становись в очередь, брат.

Не успел воин Железных Рук нахмуриться, как на дальнем конце переходного мостика раздвинулась дверь-диафрагма. В зал вошла колонна посетителей в разнообразных ливреях и длинных одеяниях. Габриэль повернулся в огромном доспехе, чтобы оглянуться через плечо, и Акурдуана лучше рассмотрел гостей.

Во главе процессии отмерял гигантские шаги лорд-командующий Амадей Дюкейн.

Как и мечник, он воспользовался передышкой, чтобы вымыться и сменить облачение. Вместо брони Амадей надел безрукавку, штаны из грубой черной шерсти и отороченный мехом плащ с серебряной отделкой, спадавший до коленей. Его мускулистые предплечья охватывали серебряные браслеты с гербами Буреносцев — символы прошлого и ясные отсылки к славному настоящему.

Даже без массивных лат архаичного «Громового» доспеха Дюкейн словно занимал огромное пространство. Чертами лица он напоминал древнего норда, а мощью тела не уступал богу грозы викингов. Короткие волосы гранитно-серого оттенка топорщились — Дюкейн, видимо, только что насухо вытер их полотенцем. Лицо Амадея служило летописью завоеваний, нанесенной на постчеловеческую плоть, — одновременно послужным списком воина и свидетельством того, как непреклонно X легион возвращал в строй даже израненных бойцов.

Штабные офицеры полков мешались у Дюкейна под ногами, словно гончие псы короля-воина, жаждущие внимания. Отделавшись от них, Амадей подошел к Габриэлю и Акурдуане:

— Ты, как обычно, выдал неплохое представление. О дне, когда ты усадил Сантара на задницу, будут рассказывать годами!

Габриэль скрестил руки на груди и промолчал.

Так вот почему он столь страстно желал вновь встретиться с мечником: чтобы восстановить утраченную гордость.

Акурдуана покачал головой. Значит, ему тем более не следует входить в клетку с первым капитаном. Незачем сыпать медузийцу соль на рану.

Приглушенные разговоры собравшихся в зале офицеров начали утихать.

— Ну-ка, пободрее! — буркнул Дюкейн, становясь по стойке «смирно».

На ровной стороне возвышения, напротив мостика, располагались двери чудесной работы из блестящего диорита^[9], белого мрамора и железа. Их створки украшала диорама с изображениями трехглавой химеры, океанских кракенов и прочих существ из мифов Медузы. Вдоль вертикального паза тянулись рельефные узоры — паутины серебряных жилок, похожие на следы от ударов молотом по наковальне.

Врата в Железную Кузницу, реклюзиам прнмарха, оберегаемый наиболее тщательно, открылись с шипением пара и выпустили волну иссушающего жара. Кожа Акурдуапы натянулась, словно разом утратила влагу, его сердца забились быстрее. Воин чувствовал себя, как странствующий рыцарь древности у входа в драконье логово. Он судорожно сглотнул.

После недели учений, пиров и культурного обмена капитану предстояло впервые увидеть самого Ферруса Мануса.

Все голоса смолкли. Люди опустились на колени. Двое ветеранов в доспехах со знаками различия клана Авернии выступили из дверей и встали по обеим сторонам светящегося прохода. Их терминаторскую броню из матовой стали немедленно окутали испарения, поднимавшиеся с нижних палуб. Линзы шлемов засияли сквозь пелену белым огнем.

Мимо стражей прошли еще двое воинов. На их горжетах были закреплены пластинки с вычеканенными именами: Венераций Уриен и Харик Морн. Акурдуана хорошо знал их, но они не стали приветствовать ни его, ни кого-либо иного, поскольку несли знамена примарха.

На левом стяге из черного бархата блестела вышитая серебром стилизованная длань, служившая гербом очень многим братьям Десятого, — Железная Перчатка, эмблема их легиона. Из-за рваных краев казалось, что флаг трепали собаки. Его латали уже сотни раз, восстанавливая для новых битв во имя Императора. Символы внутри символов…

Бархатное полотнище правого знамени, личного штандарта Ферруса Мануса, занимала картина его триумфа над серебряным змеем Азирнотом, на которую не пожалели драгоценного металла.

В Анвиларии не имелось ни стола, ни кресел. Не существовало также никаких сложившихся правил расстановки, поэтому старшие и младшие чины, смертные и великаны-постлюди стояли одной толпой, как множество капель несмешивающихся жидкостей в тигеле. Акурдуана знал всех неулучшенных мужчин и женщин: он или видел их пикты, или успел кратко познакомиться с ними за последние несколько дней. Обычные люди явно испытывали неловкость в компании исполинских легионеров Десятого и Третьего. Среди последних капитан разглядел Гая Кафена и Палиолина, а также воинов вроде Ваакала Десаана, Аутека Мора, Ульраха Брантана и Шадрака Медузона, ни с кем из которых он еще не встречался лично.

Появление знаменосцев в массивных доспехах вынудило собравшихся отступить к краю возвышения, и в Анвиларий без дальнейших церемоний вошел примарх Железных Рук.

Охнув, Акурдуана упал на колени. Он собирался подождать, пока это сделают воины Десятого, но выказать повиновение его заставил инстинкт. Иное поведение в присутствии полубога выглядело бы неуместно.

Манус походил на Фулгрима не больше, чем железо — на золото. Рост и ширина плеч этого дюжего и грозного гиганта поражали даже тех, кто сражался рядом с такими созданиями и видел, что они истекают кровью, как и все люди. Бледную кожу Ферруса испещряли рубцы и шрамы, ибо он был завоевателем по натуре. Примарх покорил самый враждебный мир, известный Империуму Человечества, — свою родину — и ни разу не уклонялся от того, чтобы возглавить бойцов на передовой. Он осуждающе смотрел на мир, морща лоб под коротко стриженными волосами цвета сланца.

Каждую пластину безупречной черной брони Мануса изготовили вручную. В ее производстве участвовал магистр-адепт Урци Злобный — тот самый Урци Злобный, который создал знаменитый доспех Хоруса, — однако великолепие всех изгибов и деталей снаряжения указывало, что творцу помогал сам Феррус с его врожденным пониманием металлургии. Над затылком великана поднимался высокий горжет из черной стали, по серебристой окружности ворота шел ряд заклепок. Герб в виде латной перчатки на широком наплечнике вручную отковали из одного куска железа. На другом оплечье, с которого свисал кольчужный плащ из толстых звеньев, примарх держал громадный боевой молот Сокрушитель. Длань, сжимавшая эбеново-черную рукоять, состояла из жидкого переливчатого металла. Тот словно жил своей жизнью — плескался со сладкозвучным звоном о предплечья Мануса, закрытые матовой сталью.