Разве что был на их стороне Абандалакх.

Один из лейтенантов откашлялся.

— Вторая линия. — Мониторы показывали следующую линию окопов. — Волна прошла, Абандалакх доберется туда через тридцать восемь минут, калехи держатся рядом с ним, имеем запас времени, господин полковник. Пехота уже просыпается.

«Благодарение Богу под всеми Его именами за то, что чужие, похоже, и сами восприимчивы для волны магхостов», подумал Кон-Кавафа, глядя на встающие с земли фигуры. Чужие никогда не шли вместе с волной, но оставляли себе минут пять резерва. Пять минут, чтобы поставить на ноги людей, которые, погруженные в наркотическое одеревенение, вынуждены были сражаться с собственными демонами. Эта забава — превратить кого-то в овощ, а через четверть часа возвратить ему за несколько минут функции машины для убийства — превращала мозги солдат в губку. Легкие, почки, печень и прочие внутренности тоже. После года на фронте ни один не имел и шанса сделаться донором.

Или отцом.

Что, собственно, значения не имело, поскольку средняя продолжительность жизни пехотинца составляла тридцать шесть дней.

— «Тушканчики» на месте. Начинаем эвакуацию.

Третью линию эвакуировали заранее, второй пришлось подождать, поскольку часть солдат уже приняла оглупители. Но вычислили, что хватит времени разбудить и забрать людей между уходом волны и появлением тварей.

Он включил динамик из комнаты командования.

— Статус Бешеного Коня? — Генерал говорил тихо и спокойно. Или он получил из штаба утешительные новости, или принял несколько рюмок.

— Системы стабильны. Тактическая ситуация распознана. Принят уровень риска.

— План?

— Оборона лагеря. Битва вплоть до победы. Он и двадцать два пустышки.

На секунду воцарилась тишина. Эта секунда нужна была полковнику, чтобы вспомнить, что не так с числом пустышек. Его командиру — тоже.

— Вид на посадочную площадку. — Кон-Кавафа снова услышал тихий и спокойный голос старика, звучавший вроде бы так же, но — по-другому. Словно генерал репетировал команды для расстрельного взвода.

Пустое. Лейтенант Малендоф, кем бы ни был раньше, теперь представлял из себя лишь несколько кусков окровавленного мяса. Капрал Ханако — если это был он — как раз, полуголый, выплясывал вокруг лежавшего перед транспортником тела и размахивал окровавленной саперной лопаткой. Кажется, на шею себе он намотал кишки лейтенанта.

— Откат последних двадцати минут.

На экране крупным планом был виден разогревающий моторы транспортник. Клубы дыма заслонили его на миг, и именно тогда, как услужливо подсказала память полковника, они заметили Абандалакха — и все мониторы заполонила эта тварь.

— Ускоренный просмотр. — Спокойствие и самоконтроль генерала начинали пугать.

Облако быстро развеялось. Дверь кабины распахнулась, и две маленькие фигурки спрыгнули на стартовую площадку. Выглядели почти смешно, когда бегали туда-сюда вокруг машины, подскакивая и размахивая руками. Наконец добрались до двигателя и подняли кожух.

В этот момент часы в углу экрана изменили цвет на красный. Предположительное время прихода магхостов.

Полковник моргнул, и одна фигура пропала из его поля зрения. Вторая по-прежнему была здесь, наполовину забравшись под кожух двигателя. Определить звание по штанам и берцам полковнику не удалось.

Взгляд на циферблат: четыре минуты после прихода волны. Удивительно, что механик столько выдержал, исправляя поломку. Разве что одновременно молился. Его товарищ — сейчас было понятно, что это лейтенант Малендоф — появился, держа в руке саперную лопатку. Замах и удар — на корпусе машины появляется царапина, просто отлетевшая краска, «Локи» — скотинка, бронированная не хуже танка, это ему не повредит. И тогда капрал выскакивает из-под кожуха двигателя. Снова погоня вокруг транспорта, один бегает, ударяя лопаткой по чему придется, второй — за ним, а потом — уже он убегает, уворачиваясь от хаотически раздаваемых ударов. Все в ускоренном темпе, но без звука, добавь сюда аккомпанемент фортепиано — вышла бы неплохая комедия положений. Взрывы смеха раздавались бы, даже когда обе фигурки наконец сплелись в смешном вроде-танце вокруг черенка лопатки в потных руках. Наверняка хохотки стихли бы с первым фонтаном крови, который плеснул из бока, разрубленного мощным, полным ярости ударом. А с каждым следующим зал наполняли бы все более громкие вопли ужаса. Потому что, когда ползают, заслоняя голову обрубком ладони и волоча за собой кишки, — совершенно не смешно. Даже если смотришь на это при шестикратном ускорении.

Когда капрал намотал вокруг шеи кишки командира, красные цифры показывали десять минут, пятьдесят восемь секунд.

— Хватит. — Картинка вернулась к начальной позиции — к капралу, танцующему на взлетной площадке вокруг кровавых останков. — Полковник Кон-Кавафа, прошу сообщить командиру подразделения, что сержант Миллер должен поднять транспорт и направить его за третью линию на аэродром Меридо. В остальном эвакуация без изменений.

Сержант Миллер. Устанавливая связь с командиром Второй, Стэнли Кон-Кавафа невольно глянул за матовое стекло, отделявшее генерала от остального штаба. Этот сукин сын Маннис одним глазом наблюдал за происходящим на взлетной площадке, а другим — проверял, кто из солдат второй линии имеет лицензию пилота. Потому что новые пустышки слишком ценны, чтобы их оставлять. Земля больше не пришлет оборудование, а значит, и речи не может быть, чтобы оставить их на пути Абандалакха.

— И пусть кто-то займется капралом. Быстро.

И все. Пусть займется. Кон-Кавафа тоже знал неписаный закон фронта. Если магхосты выжрали тебе мозг и ты сунул себе ствол в рот, ты был супер. Но если ты начал гробить приятелей, пеняй на себя. Получишь пулю, даже если волна уже прошла. Толку на фронте от тебя не будет, а в порту ни у кого нет времени на эвакуацию безумцев.

«Прощай, капрал Ханако, — подумал полковник, отдавая приказы. — Крутой сукин сын, который чинил двигатель, даже когда инопланетные демоны кусали тебя за пятки. Надеюсь, у тебя все получилось».

— Сестра? Я слышал, что открывалась дверь.

Она посмотрела на капрала и сразу поняла: он был уверен, что она не вернется. Почувствовал каким-то странным солдатским инстинктом, что именно обещает открытие двери, думал, что оставят его одного, на верную смерть. Во взгляде его была смесь надежды и удивления. «Зачем ты вернулась?» — спрашивал он взглядом, и поэтому она сказала то, что сумела придумать, стоя у железного колеса и слушая, как уходит сержант.

— Сержант предложил прислать все-таки кого-то в помощь, на всякий случай. Но я не впустила его, хоть он и вспоминал что-то о трибунале. К счастью, монашки ему не подчиняются. — Она улыбнулась широко, но сразу же стала серьезной. — Мне не нужен здесь кто-то в броне и с оружием, кто-то, кому не помогут оглупители.

— Разозлился? — Новак ответил ей улыбкой.

— Не знаю. — Она невинно захлопала ресницами. — Я не поняла и половины того, что он мне говорил. Что значит: «гребаный пингвин»?

Солдат расхохотался от души и словно помолодел на несколько лет. Она глянула на часы. Три минуты. Начнут слишком поздно.

— Ладно, капрал, хватит. Ты готов?

— Да. Да, сестра.

Она прикрыла глаза, сжала пальцы на шнуре четок.

— Верую в Бога-Отца всемогущего, Создателя земли и неба, и в Иисуса Христа, Сына Единого Бога…

Кредо лилось с ее губ, и капрал Эдвард Новак присоединился к ней на третьем слове, уже не заикаясь и не прерывая себя. Она ознакомилась с его данными, он был воспитан в католической семье, самой обычной, однако после вспышки войны с калехами большинство религий пережили ренессанс. Для него это закончилось записью в министранты[4] — поскольку были туда записаны все мальчики в классе — и к ускоренному помазанию, поскольку родители всех детей принуждали к этому священников. В конце концов, если можно было отразить психошизоидный приступ, обращаясь напрямую к Богу, то Он должен был существовать и вести чад Своих к победе.