Ну и еще то, что придавило ее ноги и бедра. Кусок потолка размером со шкаф. Без домкрата — не поднять. Она заморгала, пытаясь побыстрее привыкнуть к темноте. Если все верно помнила, то справа, почти на расстоянии руки, возле нее лежал шкафчик. Она протянула туда руку. Могла до него дотянуться. Еще не знала, зачем он ей, но — могла.

Еще одна стробоскопическая вспышка. Капрал…

«Ох, парень…»

Боль ударила внезапно, как разряд тока. Она втянула воздух и чуть не откусила себе язык. А потом лишь силой воли удержалась, чтобы не разреветься. Она ощущала их, ощущала обе ноги и — что было очередным чудом — одной, кажется, могла двигать.

Значит, под этим блоком бетона еще лежит то, что можно считать человеческим телом.

— Сестра… сестра…

Шепот едва пробился сквозь шум ветра. Она замерла, не поверив ушам. «Он жив?»

— Я тут… — Ей пришлось откашляться. — Я тут.

— Где?

— Ну… где-то здесь. А вы, капрал?

— Ну… — рассмеялся он сухо. — Я где-то там. Вы можете ко мне подойти?

Она попыталась снова: муравей, силящийся сдвинуть кирпич.

— Пока нет, капрал, — выдохнула она. — Но дай мне несколько лет…

— Что случилось?

— Ничего серьезного, капрал, ничего… только… кое-что придавило мне ногу.

— Болит? Сломана?

Ее поймала врасплох настоящая забота в его голосе.

— Да. Не знаю. Наверное.

— Сестра, не… не двигайтесь. Зараза, что же могло вас придавить?

Она прикрыла глаза. «Господи, дай мне силы. Я здесь — чтобы нести утешение». Она попыталась вспомнить, как выглядела комната.

— Такой металлический шкаф, капрал. Большой и тяжелый.

— Если бы я только не был привязан… Зараза, если тот шкаф упал, влепили в нас сильнее, чем я думал…. Они могут… и не добраться до нас достаточно быстро…

— Не говорите так много, капрал. Это может вам повредить.

— Проклятая пыль. — Он откашлялся и сплюнул мокротой. — Она на мне как будто везде. Хорошо хоть, что бункер выдержал.

— Да. Не говорите, капрал. Берегите силы.

На несколько минут воцарилась тишина.

— Сестра… — Дыхание капрала снова стало тяжелым. — Кажется, я ранен… чувствую… кровь на губах… на лице… вы меня видите?

— Здесь темно, капрал.

Отдаленный грохот ворвался внутрь.

— Слы… слышите, сестра? Наши лупят. Артиллерия. Или бомбардировщики… Но далеко. Наверняка сейчас… открывают бункер…

— Откуда знаете, что — сейчас?

Он засмеялся тихо и радостно.

— Гражданские… Ведь магхосты прошли, верно? А слышно только артиллерию, не наших на линии. А значит, калехи не добрались сюда, иначе бункер бы сотрясался уже от шума. Знаете… знаете, сестра, как рычит тридцатипятка?

«Да, — мелькнуло у нее в голове. — Знаю».

— На… наверняка как раз все проснулись, сержант уже осматривается и ругается. Он все… всегда просыпается первый… — Капрал снова закашлялся. — И лучше не обосраться, когда просыпаешься. Э-э-э… простите, сестра.

— Не за что, капрал.

— Не… не за это… я… когда мне сказали… получишь монашку… не забираем тебя в тыл, но просим о монашке — и будете вместе молиться. — Он засмеялся, несколько истерично. — Я был уверен, что мне конец. Но… я жив, выдержал волну… Если ты пережил волну, то ты пережил все… так говорят…

Она улыбнулась в темноту.

— Может, только из-за того, капрал, что нечто ударило в бункер и мы потеряли сознание.

Еще одна молния залила все сиянием, а потом — три следующих. Они дали ей достаточно времени, чтобы хорошенько осмотреться. Разбитые стены, машина, уничтоженное оборудование, бетонный блок, придавливающий ее к бетону.

Капрал…

Серия далеких грохотаний наполнила внутренности бункера глухим гудением.

— Слы… слышите, сестра? Вот насыпают, — он захрипел мокро. — Тьфу… Чувствую кровь даже в горле. Когда… если бы я не был… привязан…

Он замолк на некоторое время.

— Свет, нам нужен свет.

— С этим могут быть проблемы, капрал.

— Знаю… знаю…

— Пожалуйста, помолчите, капрал. Берегите силы. Это приказ.

Он вдруг коротко рассмеялся.

— Я не принимаю приказов… от… гребаных пингвинов.

Она невольно и сама улыбнулась во тьму. Солдатское чувство юмора. Но он послушался. Через некоторое время его хриплое дыхание выровнялось, притихло. Новак заснул. Или потерял сознание. Так лучше. Лучше сидеть тихо, не разговаривать и не кашлять, не подавать и знака жизни.

И, Господи помилуй, не отсвечивать.

«Может… Может, нас и не найдут».

Он полз сквозь ад на четвереньках, словно пес. Его странные ладони проваливались в землю, обрастали грязью и черной жижей. Он не чувствовал никаких запахов, это было первое, что он понял, придя в себя. Также не ощущал никакого вкуса, но ведь рот у него должен быть — он же кричал. Едва лишь вернулось к нему сознание и он увидел, что ад поглотил его, он издал дикий, протяжный вопль. Звук привлек некую тварь, чудовище подкатилось и попыталось нанизать его на одну из своих длинных пик. Он поймал оружие, вырвал и ткнул им в клубок тьмы, который был сердцевиною демона. Тварь затряслась и распалась на куски, а он швырнул пику наземь и пал на колени.

Неужели он подвел? Быть может, он слишком оттягивал нападение на Зверя и в наказание оказался низвергнутым на самое дно ада, где не имеющие даже имен демоны бесконечно сражаются, охотятся и пожирают друг друга? Был ли он приговорен к вечному проклятию? Это несправедливо! Если бы только он чем-то провинился! Если бы почувствовал страх перед Зверем или усомнился бы… Но нет, он прекрасно помнил: враг пробуждал в нем уважение, но он готов был встать на битву с ним без страха в сердце.

Почему же он сюда попал? Отчего у него на глазах суккубы и прочее чертово семя превратились в исключительных монстров, а его оруженосцы и кнехты сделались железными големами, у которых вместо лица маски с едва намеченными отверстиями для глаз и рта?

Почему…

Почему он сейчас ползет на четвереньках, как дичайший из зверей, вместо того чтобы встать и прикоснуться к своему лицу? Боится ли он, что пальцы натолкнутся на сходную маску? Или боится, что, попытавшись поискать застежку, дабы маску снять, не найдет ее? И станет метаться по аду, словно безумный дервиш, крича и ощупывая голову и лицо?

Быть может, он лишь еще один железный голем?

Его пронзила дрожь.

Обернуться и посмотреть назад было выше его сил. Зверь оставался там, не дальше чем в миле от него, может, и ближе, — гигантский, словно замок, он присел, окруженный своею свитой, и хлестал несчастную землю туманными кнутами, под прикосновением которых остатки железных машин распадались в пыль или текли, подобно воску. Создания, клубившиеся у его ног, не двигались, словно ожидали чего-то.

Оружия у него не было.

«Убежище, нужно искать убежище».

Перед ним возносились некие строения. Несколько десятков шагов, оценил он, яма в земле, какие-то железные плиты, остатки стен.

И тогда тучи запылали. Сверху, с огненными мечами, направленными в землю, падали ангелы. Словно небеса заплакали огненными слезами.

Он остановился, слишком изумленный, чтобы действовать.

Рвущий воздух вой вырвал солдата из неспокойного сна.

— Арти… ллерия, — пробормотал он. — Ну и лупят.

— Да, капрал, — ответила Вероника. — Лупят сильно. Прямо концерт.

Небо в дыре запылало ярким светом. Словно вспыхнула целая гора магнезии. Через миг раздался вой мощных двигателей. «„Тушканчики“, — подумала она, — „тушканчики“ садятся. Мы пытаемся убить чудовище».

Он тоже узнал звуки.

— «Тушканчики». Слышите, сестра? «Тушканчики»… контр… контратакуем. Выбьем их… в дыру… откуда они… вышли… как же я… хотел бы там…

Он остановился на полуслове, утратив дыхание. Снова вернул его на миг, снова утих, кашлянул странно и мокро захрипел.

И тишина.

Гора магнезии запылала прямо над их укрытием и пылала достаточно долго, чтобы монахиня сумела внимательно рассмотреть солдата.