Так продолжалось до того самого дня.

— День рождения…

— А? — оглядывающая гостиную Кё повернулась ко мне. — Девятого сентября, я же говорила.

— Нет, не это. День рождения… она приглашала меня на него…

У девочки не было друзей, и это всегда меня удивляло. Она была добрая, играла на скрипке и весело смеялась — но друзей у неё не было. И когда она пригласила меня на свой день рождения, то решил сделать ей сюрприз и попросил парней своего класса прийти.

Они не только отказались, но и посмеялись надо мной. Говорили, что туда придёт кучка девчонок, которые будут шушукаться в уголке, заберут все сладости, а при любой попытке поиграть в самураев начнут рёв.

Никто не захотел прийти. И я не мог заставить себя прийти один. Ничего не обещал девочке, знал, что она меня ждёт — но чувствовал лишь стыд от того, что не выполнил того, чего хотел, так что не мог показаться ей на глаза.

Но нужно было идти.

И я пошёл.

— Котомииииии!!!!! — проорала Кё, но никто не ответил. Мы были одни в доме, и если бы не воспоминания, распилившие замок своей клетки и радостно хлынувшие в мою голову, то предпочёл бы уйти.

А так продолжил следовать по выстраиваемому ими пути и направился по винтовой лестнице на второй этаж.

Кё безо всяких вопросов зашагала следом.

Никто мне не открыл, хотя я и стучал. Только когда толкнул калитку, она послушно отворилась — как и входная дверь.

Внутри никого не было. Гостиная не была наполнена музыкой и ароматом чая, в комнатах не горел свет и стояла полная тишина, только со второго этажа доносились какие-то слабые звуки.

Поэтому я осторожно направился туда.

Кабинет отца семейства всегда был запретной зоной. Это даже не требовалось пояснять — если мужчина не сидит в гостиной и не общается весело со всей семьёй, значит, он наверху, работает у себя. Однако сейчас его нигде не было, так что я рискнул подойти и толкнуть дверь его кабинета, откуда и доносились звуки.

И первым, что увидел, был огонь.

— Знаешь, я всё больше склоняюсь к призракам. — пробормотала Кё, смотря на почерневший от пламени стол и обугленные стены кабинета. Я не ответил и закрыл дверь.

— Томоя, ты вспоминаешь, да?

— Да, но… — мозаике не хватало ещё нескольких кусочков, и для них необходимо было найти Котоми. Я ткнулся в остальные двери на втором этаже, но все они были закрыты.

За исключением последней.

Когда открыл её, то на мгновение и сам подумал о призраках. Тёсная комната, освещаемая лишь падающим из окна светом, и множество газетных вырезок, страниц из книг, самих книг, раскиданных по всему полу.

А прямо в центре падающего луча среди всех этих клочков знаний сидела Котоми, одетая в длинное чёрное платье.

— Котоми! — Кё шагнула к ней, но тут же остановилась. — Ты… точно не приведение?

Вторым, что увидел, была та самая девочка, сидевшая на полу перед бушевавшим на столе костром и рыдающая так, что сердце пронзала острая боль. Надо было взять её, вытащить отсюда, спасти от бушующего пламени, но я лишь продолжал стоять, смотреть и слушать.

Кто-то оттолкнул меня — незнакомый человек вбежал в комнату и вылил на костёр невесть откуда взявшийся графин с водой, а затем стащил с себя плащ и начал забивать им огонь. Тот шипел и метался, но постепенно гас, однако девочка продолжала плакать, а я продолжал стоять.

Я наклонился и подобрал одну газетную вырезку. А затем ещё несколько.

«Пара известных учёных погибает в авиакатастрофе», «Ужасная потеря для науки», «Супруги Ичиносэ и их вклад».

— Томоя-кун. — я поднял взгляд и увидел вставшую Котоми, смотрящую на меня. — Ты наконец-то пришёл.

— Прости, Котоми. Слишком поздно.

— Это неважно. — улыбнулась она.

— Твой день рождения уже прошёл.

— Да, две недели назад. Но ты всё равно пришёл. — она продолжала мягко улыбаться.

Две недели назад. Я уже был с Кё, которая сейчас молча отступила к стене. Если бы в начале года решил заглянуть не в архив, а в библиотеку, то никогда не встретил бы Миядзаву, не воспользовался её помощью и, возможно, не влез в конфликт сестёр Фуджибаяши, вместо этого воссоединившись с Котоми и отпраздновав её день рождения, чего не сделал в детстве.

— Прости меня, Котоми. — слёзы потекли по щеке, но ничуть этого не стеснялся. — Прости, Котоми, я предал тебя.

Я уходил из этого дома, не оглядываясь, и отчаянно желал всё забыть.

Забыть нормальную, полноценную, счастливую семью.

Забыть девочку, которую любят её родители.

Забыть родителей, которые никогда не пили, тем более в присутствии девочки, и не лежали на полу в одном белье.

Забыть то, что в мире был кусочек радости и счастья.

И. самое главное, забыть то чувство, которое на мгновение охватило меня, когда понял, что кто-то только что лишился всего этого и стал таким же, как и я.

Чувство злорадства.

— Я предал тебя, Котоми. — слёзы бежали по моим щекам. — Сможешь ли ты меня простить?

— Ты не предавал меня, Томоя-кун. — отвечала она. — Ведь ты вернулся сюда, вернулся ко мне. — Котоми протянула руку и осторожно коснулась моих слёз. — Позавчера я увидела кролика, вчера оленя, а сегодня тебя.

Я не понял, о чём она сказала, и лишь продолжал рыдать. Эта девочка лишилась родителей и ждала меня как самого близкого из оставшихся людей — но я сбежал. Дважды за десять лет предавал доверившуюся мне девушку, и осознание собственной ничтожности градом слёз капало с лица на бумаги.

— Томоя-кун… ну не надо… — Котоми тоже стала плакать, а Кё стояла, отвернувшись к стене, и её плечи тряслись. Так мы трое только и делали, что стояли и плакали, каждый о своём.

Я начал первым, первым же и прекратил, утерев слёзы и направившись к Кё. Даже если мы заплачем вновь, вопрос требуется прояснить раз и навсегда.

— Прости, Котоми, что не вернулся к тебе, когда был нужен больше всего. И прости, что не могу вернуться полностью. — я взял Кё за плечи, повернул и прижал к себе, так, что её мокрое от слёз лицо мигом увлажнило мою футболку. — Я люблю эту девушку. Я люблю Кё Фуджибаяши. И поэтому, Котоми, я не могу вернуться к тебе так, как ты хочешь.

— Но ты уже вернулся, Томоя-кун. — несколько недоумённо ответила она. — И я рада, что у тебя появилась девушка, тем более, что не заслуживаю твоей любви.

— Не неси ерунды. — пробормотал я. — Все заслуживают любви.

— Но… ведь это я убила родителей.

— Это была авиакатастрофа.

— Да… — она опустила голову. — Они вынуждены были лететь, хотя обещали присутствовать на моём дне рождения… и я так разозлилась, и кричала, что видеть их не хочу, и… так больше… и не увидела… — она вновь заплакала, и я, по-прежнему не отпуская Кё, протянул руку к Котоми, притянул к себе и этой же рукой обнял. Мы стояли в тройном захвате, выплакивая последние слёзы и словно бы заключая некий контракт, понятный лишь нам троим.

В гостиной Котоми налила всем чаю, и мы какое-то время тихо пили, ничем не нарушая тишину.

— То есть, ты десять лет прожила одна? — наконец спросила Кё.

— Не совсем одна. — ответила Котоми. — Многие друзья и коллеги папы и мамы помогали мне. Няня, которую папа и мама наняли для меня, тоже помогала даже после того, как её контракт закончился.

Но больше никого у неё не было. Ни родителей, ни приходившего мальчика. Я вновь почувствовал себя ужасно и поспешил отпить чаю.

— А потом решила продолжить их дело? —

— Да. Бумаги, которые я сожгла… они были очень ценными, и люди, стучавшие в наш дом сразу… после… очень хотели их получить. И лишь потом поняла, что уничтожила то, над чем они трудились, и решила сделать всё для того, чтобы вернуть это обратно.