- Что-то у Вас, мон шер, выражение лица самое загадочное, прямо как у кота Васьки, стрескавшего тазик хозяйской сметанки... А это, в сочетании с явно просматривающимся засосом на Вашей нежной шейке наводит на интеррреснейшие размышления!

Николай, покраснев, инстинктивно одернул ворот рубахи.

- Тогда, как я понимаю, у тебя есть целых два повода нализаться, причем один из них - приятный - подытожил князь Еникеев и более к этой теме не возвращался.

Утром Николай затемно был на полянке. И на следующее утро, и много еще... увы. Больше он никогда не видел Хитоми, а все попытки ее разыскать закончились фиаско. Николай попробовал разыскать хозяев домика, в который привела его девушка, но нашел лишь слуг, объясниться с которыми не получилось - они не владели ни английским, ни французским, ни, конечно же, русским, ну а говорить по-японски Николай так и не научился.  

Тем не менее, поняв, что ему не суждено больше увидеть Хитоми, мичман не захандрил, как можно было ожидать. История эта казалась ему сказкой, необычным приключением, словно бы выписанным на холсте кистью художника. Созидание прекрасно, но все же наступает миг, когда творец в последний раз неуловимым мановением руки бросит последний штрих, придав рисунку совершенство, но после этого уже не будет ничего. Николай понял ли, почувствовал ли, что эта история завершена и теперь пребудет в его памяти с ним вечно. Но прошлое осталось в прошлом, теперь же его спутниками стали лишь легкая, светлая тоска по ушедшему, верный боккэн и прекрасная японская осень. И еще - забавное японское стихосложение под названием "хайку", о котором рассказала ему Хитоми в одну из их встреч.

Водная гладь

Для кого отражает

Осеннее небо? (авт - Хара Ютака)

ГЛАВА 11

Граф решительно не понимал, что здесь, черт побери, происходит.

Его соперник замер перед ним в обычной фехтовальной стойке - правая нога шаг вперед, колени слегка согнуты, но на этом сходство с классической школой заканчивалось - шашка кавторанга пребывала в ножнах, заткнутых за шутовской матерчатый пояс.  И что бы это значило? Такое положение противника представлялось полным абсурдом, ведь стоит графу ударить в длинном выпаде, его соперник не сможет парировать удар, да и отступить вряд ли успеет. Может и успел бы отскочить, будь дуэль подвижной, но с учетом левой ноги на привязи - нет. Конечно шашка не сабля, колоть ей то еще удовольствие... но все равно. И что, господин Маштаков не понимает этого? Граф Стевен-Штейнгель справедливо полагал, что его искусство фехтования на два порядка выше умения моряка, но в знании азов сопернику не отказывал. Кавторанг не может не знать, насколько уязвима его позиция. И все же подставляется под удар? Что за дурацкая буффонада? Или не буффонада? Совершенно невозможно, чтобы моряк вот так покорно склонил выю на заклание, значит...  Значит, есть у него какой-то туз в рукаве и Маштаков считает себя в силах парировать атаку. Но как? Что можно сделать из такого положения? Этого штабс-ротмистр понять не мог.

Какой-то сверхбыстрый удар из ножен?

Граф не слишком любил изучать различные техники фехтования, предпочитая совершенствоваться в классическом каноне. Ему доводилось краем уха слышать об искусстве моментально обнажения клинка, вроде бы бытующем среди народов Кавказа. Но что там к чему разбираться не стал, посчитал ненужным, да вот и зря, как выяснилось. Глядя в холодно-спокойные глаза кавторанга, граф был уверен - его противник знает, что делает.  Кавторанг словно приглашал графа к длинному выпаду, подставляясь под удар. А это могло означать только одно - он приготовил какой-то сюрприз, вся эта галиматья с поясом и шашкой в ножнах -  ловушка, но вот понять бы еще, в чем она заключается... "Я больше опасаюсь шашки на поясе кавторанга, чем в его руке" - промелькнула мысль. Смешно, конечно, но это правда - ничто не удивит графа в споре клинков, но демонстративный отказ брать оружие в руки таит в себе непонятную и тем самым грозную опасность. А может, никакой опасности и нет? Может, кавторанг просто переоценивает свои силы? Но так глупо... нет. Ни к чему рисковать. Кавторанг очевидно напрашивается на длинный выпад и граф Стевен-Штейнгель почти не сомневался в том, что этот его выпад завершит дуэль. 

Однако за долгие годы занятий и учебных поединков с первоклассными фехтовальщиками обеих столиц, штабс-ротмистр до мозга костей проникся одной простой максимой, коей и следовал всегда, не пожалев о том ни разу. Никогда нельзя идти на поводу у соперника, каким бы выгодным это не казалось. И сейчас инстинкт вопил, протестуя против выпада, который вроде должен был решить исход поединка. Маштаков слишком хочет этого, напрашивается на удар, а значит, наносить его нельзя. Для того, чтобы победить, не нужно стремиться решить бой одним ударом, следует заставить кавторанга взять шашку в руки.

И сделать это будет несложно, нужен быстрый выпад, но не глубокий, из которого не сразу вернешься в исходную позицию, а короткий. Кавторанга таким ударом не проймешь, конечно, он отступит, ему будет достаточно приставить правую ногу к перевязанной левой и все - длины руки и клинка графа не хватит, чтобы поразить соперника.  Но кавторанг обязательно схватится за свое оружие и даже если он действительно владеет каким-то там таинственным фокусом, это не будет страшно. Если не парировать, то уж отступить-то граф успеет в любом случае и пусть кавторанг наносит свой секретный удар по пустому месту. А после этого он целиком и полностью окажется в распоряжении штабс-ротмистра.

Звонкий хлопок в ладоши воззвал к смертоубийственной потехе. И тут же граф бросил свое поджарое тело вперед, а его клинок рванулся к плечу кавторанга. Как и ожидалось, моряк отступил, а дальше... дальше все произошло в единый миг.

Левая кисть Маштакова, придерживающая ножны вдруг резко крутнула их так, чтобы шашка развернулась лезвием вверх. Одновременно правая рука с нечеловеческой скоростью скользнула под дужку гарды, сжав рукоять. И в тот момент, когда клинок графа, завершая выпад, на краткий миг застыл в протянутой руке, шашка моряка рванулась из ножен.

Граф ожидал чего-то в этом духе, но удивительная скорость кавторанга стала дня него пренеприятнейшим сюрпризом.  И потому он не просто отступил, как намеревался, но, выворачивая руку и кисть, бросил свой клинок вертикально, в блок поперек лезвия соперника, желая принять его у самой гарды своего оружия, где ему хватило бы сил остановить любой удар.  Однако чертов моряк, в момент, когда острие его оружия покинуло ножны, вдруг резко увел руку вправо-вниз.  От этого шашка с залихватским свистом обрушилась много быстрее и ниже, чем того ожидал граф, а сила этого удара поражала всякое воображение. Оружие штабс-ротмистра оказалось отбито в сторону, путь вражескому лезвию - открыт и кавторанг не упустил своего шанса, рванувшись в глубокий выпад.  Теперь уже острие его клинка устремилось к белоснежной рубашке соперника...

За графа Стевен-Штейнгеля сработали инстинкты, приобретенные годами долгих упражнений. Штабс-ротмистр, не задумываясь, сделал так, как поступил бы на его месте любой опытный фехтовальщик. Он отступил, разрывая дистанцию.

Будь это настоящий бой, в котором нет, да и не может быть никакого ограничения, мастерский удар кавторанга пропал бы втуне. Что с того, что граф уступил на шаг? Ничто - свое необычное умение кавторанг растратил, не сумев ранить соперника, а дальше превосходное мастерство штабс-ротмистра решило бы исход поединка.

Граф отшагнул назад, выходя из-под удара соперника, но едва начав движение, ощутил какую-то помеху. Сообразил что именно, да только было уже поздно - бечевка, удерживавшая его ногу у колышка тонко тренькнув,  лопнула.

Штабс-ротмистр проиграл. Обжигающая волна стыда и злости толкнулась изнутри, и то ли кипение чувств, а то ли легкое сопротивление бечевы стали причиной небольшой задержки. Александр Стевен-Штейнгель чуть промедлил на уходе, но этого хватило его сопернику - острие кавторанга все же нашло свою цель, пропоров мышцы предплечья. Граф еще не успел почувствовать боли, но его собственный клинок выпал из ослабевшей руки, почти беззвучно ткнув примятую траву.