* * *
Там сидел в купе у окна и смотрел на проплывающие мимо родные поля и перелески. Вечерело, поезд катил размеренно по рельсам и под ровный стук его колёс, так сладко щемило сердце, и было уютно и спокойно на душе. Последняя неделя пролетела настолько суматошно и напряжённо, что этот поезд и проплывающий за окном пейзаж, казались чем-то нереальным. Ему до сих пор с трудом верилось, что он едет домой, в отпуск, а полигон, окружённая забором воинская часть и опостылевшая казарма, остались далеко позади, пусть ненадолго, всего на десять дней, (не считая дороги - заботливо добавил внутренний голос). Там прижал разгорячённое лицо к окошку вагона, мимо проплывали мелькающие вдалеке огоньки, а в наступающих сумерках загорелась в небе первая, ранняя звезда, до боли похожая на тот самый светлячок, огненным росчерком промелькнувший по небу в тщетной попытке убежать от преследующей его хищницы. И сразу вспомнился полигон.
Только теперь с ракетой на плече стоял уже не он, а следующий стрелок: Мишка Доронин, невысокий светлый паренёк, с глазами навыкате. Источник питания отрабатывал свои последние секунды, а Мишка всё никак не мог захватить цель, не успевая за ускользающей светлой точкой. Там стоял позади, в нескольких шагах и невольно повторял все Мишкины действия. А когда стало ясно, что источник питания вот-вот отработает свой ресурс, и отключится, а снаряд "Катюши" уйдёт из зоны досягаемости и сделать, что-либо будет уже невозможно, Там произнёс про себя: ПУСК и непроизвольно дёрнул пальцами, как бы нажимая на спусковой крючок. В тот же миг раздался хлопок, ракета сорвалась с Мишкиного плеча и устремилась ввысь, вслед за убегающей целью. И только горячий воздух, вырвавшийся из пусковой трубы, взъерошил волосы на голове обалдевшего Тама. По всему выходило, что именно он, силой мысли запустил механизм активации ракеты. Всё произошло до неправдоподобия синхронно: секунда в секунду, точка в точку, тютелька в тютельку, наконец. Уж течение времени его подсознание, как всегда отслеживало безукоризненно. А он уже был далеко впереди, рядом с ракетой, послушно передавшей ему управление и всем нутром ощущал, просыпающийся в груди азарт хищной птицы, преследующей убегающую, законную добычу. На этот раз всё было намного проще и понятнее. Он легко догнал улетающий к далёкому горизонту, запущенный им, снаряд и, подчинив его себе, вновь вернулся с небес на землю. Далее он спокойно, без суеты наблюдал, как ракета за несколько метров до цели вспыхнула на миг и, поглотив раскалённый снаряд, осыпалась на землю, оставляющим дымный след огненным дождём и словно омытый им горизонт засиял трепетно и ровно от края до края. А поезд всё стучал и стучал на стыках, ненасытно глотая километры, отделявшие Тама от дома, что стал родным не только для него, но и для многих десятков таких же, как он никогда не знавших своих родителей ребят, или потерявших их в ненавистное военное время. Под этот перестук он и сам не заметил, как заснул, умчавшись мыслями в такое трудное, но всё равно славное, незабываемое детство.
* * *
ПОДКИДЫШ
Глава первая
Всю свою жизнь Там провёл в детском доме, родителей своих он не помнил и не знал, что с ними случилось. На память от них ему остался привязанный шнурком к руке кусочек детской клеёнки с короткой записью химическим карандашом - Там Каучап, род. 31 октября 195... года. Такие привязывают младенцам на руку в родильных домах. Сейчас уже не узнать, кто принёс его в детский дом, никаких записей на этот счёт не сохранилось. Известно, жизнь в детдоме не сладкая, старшие ребята частенько обижают младших, но Таму в этом смысле повезло, он легко находил общий язык со всеми без исключения. А с некоторых пор его просто стали уважать. Лет до семи он был обычным нормальным ребёнком, так же дружил и изредка ссорился, как все. Любил играть в детские игры и так же самозабвенно, как все ребята в ту пору, любил бегать в кино. Недалеко от детдома, в старом саду стояла крытая танцплощадка, где летом частенько играл духовой оркестр, под который по вечерам танцевали счастливые пары. Вход был свободный, и ребята постоянно крутились тут же, им нравилось смотреть, как бравые музыканты с важным видом надувают щёки, а в воздухе звучат старинные вальсы, танго и фокстроты. Здесь же по выходным дням крутили кино. На площадке натягивали небольшой экран, подъезжала старенькая кинопередвижка, все усаживались на промытые дождями скамейки и замирали в предвкушении приближающегося волшебства. Затем специальный человек обходил зрителей и собирал плату - десять копеек с человека. Немного, даже по тем временам. У ребят конечно денег не бывало, но их не трогали, стараясь просто не замечать. Там любил эти вечера больше всего на свете. Он смотрел фильмы самозабвенно, вживаясь в происходящее на экране действо и уходя в мир кино настолько глубоко, что даже по окончании фильма весь вечер не мог, говоря на языке искусства, выйти из образа. Возможно, такое случается со многими детьми, и у многих, наверное, остался с той поры в памяти один - единственный, самый любимый фильм, который помнишь всю свою жизнь. Для Тама таким стал кинофильм - "Седьмое путешествие Синдбада". В тот памятный вечер Там не пошёл в сад, с утра он чувствовал себя неважно, болела голова и саднило горло. И если бы не Петяня, разбитной мальчишка постарше Тама года на два, он так бы никуда и не пошёл. Петяня прибежал в спальню, где сегодня вечером было на удивление много народу; на улице задувал ветерок, лето заканчивалось, и настроение у всех было не "танцевальное". Прямо с порога он закричал: ребя, айда в сад, кинуху привезли - закачаешься. Он единым духом выпил стакан воды и продолжил: путешествие какого-то Синбада - про циклопов. На Тама название не произвело впечатления, но ребята постарше видимо, что-то уже слышали и сразу засобирались. А ты чего лежишь, спросил Петяня, проходя мимо кровати Тама, на которой он лежал прямо в одежде, накрывшись сверху одеялом. Нет, ответил Там, голова болит и горло. Чудак, оживился Петяня, как только кино начнётся, враз выздоровеешь, попомни моё слово. Он сдёрнул с Тама одеяло и потянул его за руку с кровати. Вот привязался, с досадой подумал Там и хотел вырвать руку, но взглянув на Петяню передумал. У мальчишки было такое счастливое и восторженное лицо, что вся досада мигом испарилась. Ладно, улыбнулся ему Там, я сейчас, быстро. Он залез в тумбочку и достал захороненные, как раз для такого случая два кусочка пилёного сахара. Положишь такой кусочек на язык, прижмёшь его к нёбу и смотришь кино, позабыв обо всём на свете. А сахар тем временем сам по себе тает помаленьку, а ты только ворочаешь его языком туда - сюда и так здорово на душе, что словами и передать невозможно. Они последними вышли из палаты и бегом помчались в сад. Несмотря на прохладный вечер, народу было полно и свободных мест на скамейках не оказалось. Но ребята уже давно к этому приспособились, они отрывали от забора деревянные доски и примащивали их, как придётся. Кто-то на половинках кирпичей, а кто-то прямо на бордюрах, окружавших клумбы и дорожки. Получались самодельные скамейки, не такие высокие и удобные как настоящие, но ребята и на таких, сидели с удовольствием. Сторожа постоянно ругались и грозили никого больше в сад не пускать, дворники приколачивали доски на место, но каждый раз, когда в саду крутили кино, всё повторялось снова и снова. Вот и сейчас все ребята сидели на досках, им призывно замахали рукой и вскоре они примостились у самого краешка - в тесноте, да не в обиде. А на экране уже вовсю разворачивалось действие - шли титры, играла музыка, а по морю плыл замечательный корабль с белыми парусами. Там, как заворожённый смотрел на экран, прижимая сахар к нёбу языком и ничего не замечая вокруг. Лишь один раз, словно по наитию взглянув налево, где на самом краю сидел продрогший Петяня, он как-то мимоходом, незаметно поменялся с ним местами. Там пришёл в тёплой куртке и то ли от этого, то ли от фильма ему было жарко. Зажатый с двух сторон Петяня быстро отогрелся и теперь, прижимаясь к тёплому плечу Тама, держал во рту второй кусок сахара и таял вместе с ним от удовольствия.
