- От вжеж молодежь пошла, то башкой под пропеллер прут напропалую, то ствол хапають без спросу. Хрена такое до старости доживёт? И ты Брут! Морс! Язви тя в коленки! А ты с какого бодуна в драку встреваешь?

- Скажите пожалуйста! Какой у меня нежный генералиссимус случился! Чо, мне и твоих врагов непозволительно погрызть легонечко? Чо, мне в сторонке теперь стоять? И с интересом наблюдать, как тебе люлей вешают? Мне воспитание не позволяет такой беспредел терпеть.

- Дубина ты, Морсик. Здесь тебе не тут. Тутошний народ все больше при пистолетах и прочих кулеметах всепостоянно пребывает. Куснешь кого вполсилы, а тебе голову твою дурацкую на месте отстрелят, к едрене фене, как за полноценное угрызение. Тут те не Европа, ешкин хвост! А сплошной фронтир. И нравы здесь просты и незатейливы... Потому - без команды даже клыки скалить я тебе категорически запрещаю. Вопросы есть? Вопросов нет! Куда побегать!? А ну, висеть!

Морс подергался у меня на руке и поняв, что послаблений дисциплины не будет, обреченно обвис, изобразив из себя пляжное полотенце.

Поправил я ремень на джинсах и попутно включил диктофон телефона. Зачем? А не понадобится, так сотру. И Катюха приставать начнет, о чем я с ними беседовал, так дам прослушать, и все дела. Вон она в кабинке, как мышь сидит, калаш баюкает, на крупу надулась. Купил ей на свою голову...

Дон Энрике встретил меня неласково:

- Зачем вам понадобилось затевать драку?

- Мне? - Натурально удивился я. - Я за пистолет не хватался. Но кто-то же должен исправить ошибки воспитания этого парня? Родители недоглядели, у вас вот тоже руки не дошли. Приходится мне. Кто, если не я?

- А если бы я не остановил Мануэля? - Вопрос задал собеседник дона Энрике, невысокий крепкий темноволосый мужик, лет сорока - сорока пяти.

Я вопросительно уставился на него, не отвечая на вопрос, и Энрике его представил:

- Родриго Лопес. Наш главный.

- Рад знакомству, сеньор Лопес. Виталий меня зовут. Если бы вы не остановили вашего парня, мне пришлось бы прострелить ему голову.

- И все? - Усмехнулся тот.

- Потом, вероятно, ваши люди прострелили бы голову мне. Затем моя жена прострелила бы головы им. Скольким успела бы. После этого вы прострелили бы голову ей. А следом аэродромная охрана перестреляла бы всех оставшихся и получила от меня в наследство сильно дырявый 'Караван'. В общем, все бы умерли. В уно моменто...

Лопес усмехнулся, видимо вообразив изложенную трагедию, но заметил:

- Мануэль стреляет довольно быстро... Вы ОЧЕНЬ самоуверенный мужчина.

Теперь усмехаться настала моя очередь:

- Не испытываю ни малейшего желания соревноваться с ним.

Гангстерито переглянулись и заговорили на испанском. Поговорили они немного, попрощались вежливо, Энрике сунул мне десяток местных сотенных и карточку с телефонным номером и пожеланием: 'Надумаешь поработать с нами - звони. Мы хорошо заплатим'. И поехали все по своим делам, вручив мне на прощанье пятьсот экю.

Потом Катерина мне разнос устроила. Остановил я ее и включил запись. Катя перестала реветь белугой и перевела:

- Ты все еще хочешь привлечь этого парня к нашим делам?

- Нет. Слишком импульсивен и горяч. Из тех, что называется - шалопай. Хотя подобная машина нам крайне нужна.

- Возможно, ты прав. Зачем нам еще один шалопай? Хватает своих. Однако, может быть и наоборот: он чересчур расчетлив и просчитал ситуацию?

- Слишком быстро. Скорее, все же - шалопай.

- Не выпускай его из виду, Энрике. Понаблюдай за ним. Я дам задание подыскать и купить подходящий самолет. Но нам потребуется пилот.

- Чем плох Санчес?

- Санчес хорош, но он летает только на Пайпер Кабе.

- Займем пилота у русских. На время переучивания Санчеса.

- Это выход. Ладно, Энрике, заплати русскому, и поехали. Дел полно. Не забудь дать ему свои координаты.

Конец записи.

- Он прав. Ты - шалопай! А если бы этот гангстер выстрелил первым? - И в мою грудную клетку замолотили крепкие кулачки, вминая ее к позвоночнику.

- Если бы у бабушки был бы перчик, то была бы она дедушкой!

- Дурак!

- Может, и дурак, только вот у меня ладошка тоже совсем рядом с 'Вальтером' была. И патрон в стволе. И предохранитель снят. Пока этот хомбре вынул бы ствол, а я не уверен, что у него патрон тоже в стволе сидел... Пока снял бы пистолет с предохранителя... А я уверен, что его "Беретта" стояла на предохранителе. Мне только навести и спуск нажать осталось. Прострелил бы ему плечо... И все дела. Это если бы он продолжил с пестиком играться. Что маловероятно. Когда тебе ствол в лоб смотрит, поздно передергиваться...

- А почему у тебя 'Вальтер' с предохранителя был снят?

- Так ведь мы не младшую группу детского сада сегодня катали. Мало ли чего...

- И все равно ты - шалопай!

- Конечно, шалопай! Вот и они так решили. Зато теперь мы с тобой свободны, как ветер. И никто нас к 'сотрудничеству' не неволит. Такие дела. Ну что, пойдем город посмотрим? Или ну его? Устал я чего-то. День какой-то заполошный получился. И длиннючий он тут... у нас... Пошли лучше поспим, а?

Куда-то еще тащиться, гостиницу искать никакой у меня уже силы-воли нет. Катеринушка моя нанервничалась не меньше меня. И тоже истомилась за день. Махнули мы рукой на культурную программу и баиньки отправились в аэроплан. Хотя уснули не сразу, а пользуясь некоей условной уединенностью, обусловленной отсутствием человеческого поголовья в близлежащих окрестностях, еще более сблизились духовно. Духота в запертом салоне сделалась совершенно уже нестерпимою. Распахнули все дверки настежь для сквозняка. Морса на поводок прицепили, дабы не шлялся в незнакомом месте. А потом, конечно, уснули.

В этот день не суждено было выспаться нам. Часа через три, едва подуставшее светило приблизилось к горизонту, разбудило нас тарахтение авиационного двигателя заруливавшего на соседнюю стоянку самолета. Обуяла меня иррациональная злость. Одним полушарием понимаю, что никому до нас с Катей и дела нет. Прилетел борт и заруливает на стоянку. Не в поле же чистом ему ночевать? А другое полушарие злится: 'Зачем мешать утехе молчаливой, занятиям чувствительной четы?'. Да как он смел?! Такой нахал! Повбывав бы... Разбудили, сволочи.

Однако перевернулся на другой бок и предпринял попытку снова заснуть. Погладил Катю по головке и иным местам, шепнул ей: 'Спи, спи, родная...'. И вновь веки смежил. Но не тут-то было. Не успел затихнуть двигатель авиационный, как зарычали автомобильные. Дверки захлопали. Визги перемешались с причитаниями. Грубые мужские голоса перекрыли высокие девичьи. Раздалась ругань на неизвестном мне языке. Снова захлопали дверки. Все! Сна как не бывало! Зато злости немеряно.

Приподнял я тяжелую голову и вперился в бортовой иллюминатор, готовый рвать и метать, материть и кусаться. А также совершать иные противоправные действия вплоть до нанесения телесных повреждений разной тяжести. Обнаружил припарковавшийся справа невеликий аэроплан и пару джипов в местной расфасовке, кои немедленно взревели шибко дырчатыми глушителями большого внутреннего диаметра и укатили прочь. 'Гандоны!' - тоскливо прокомментировал я сей внезапный визит, уронил голову на матрас и понял - уснуть более не получится. 'Гады скользкоползучие!'. Придется вставать...

Выбрался на свет заходящего солнца, прихватив с собой канистру с водой. Жара уже спадала. Не больше тридцати. Вылил на голову и тело малость водицы и понял - пора в душ! Ибо - воняю. Водяные баки в багажнике пустые. Надо искать хотел-мотел какой-нибудь. Появившаяся следом неумытая кирия немедленно со мной согласилась. Нырнула обратно в салон, изыскала там сумку с нашими шмотками и вновь нарисовалась на пороге. Слил и ей обильно, промочив подруге спереди всю маечку и тем вызвав торчание сосочков. И возжелал любимую вновь. В то время, как мы с Катей предавались предварительным и готовились к основательным водным процедурам, снова приехала блескучая злопыхучая таратайка. И, высадив двух орлов, умотала обратно в направлении аэродромных строений.