Дядь Дима тоже проснулся, вздохнул молча, на меня поглядев и сели мы завтракать. Сыр, яичница с беконом. Рыбка жареная, как без нее. Кофе горячего с молоком козьим попили и на аэродром ехать собрались. Дядь Дима в море, на шаланде своей моторно-парусной, как обычно с утра, на промысел нацелился, а мы на Олимбой. Только завели захапанный нами у тети Марии "Фиатик", и тут в майке черной до колен, белым черепом и костями разрисованной, выскочила из дома моя загадочная коротко стриженая брунетка. Звезда души моей забубенной.

- Хальт! - кричит - Я с вами хочу! Я быстро!

Переглянулись мы с Шуриком. Он плечами пожал. И я плечами пожал. Катя и правда моментом собралась, бутербродами сумку набила, кофе в термос налила и к нам на заднее сидение уселась. Джинсы черные на ней, рубашка черная, кроссовки тоже черные. И бейсболка, угадай какого цвета? Саньку смех разобрал.

- Двое из ларца, одинаковы с лица!

Катя не поняла, а я Шурику кулак потихоньку в бок сунул. Я за рулем, мне его можно. Это ему меня нельзя.

- У кирии траур в разгаре, а ты шутки дурацкие шутишь!

- А у тебя что, тоже траур?

- Да! По вчерашнему ужину! Не в голубом же мне ходить! В самом-то деле! В белом-то я совсем по-идиотски смотреться буду. Только представь - я, и весь в белом. В коричневом, только Вовочки на праздники заявляются. Зеленое - это как снова в армию сходить. Меня оттуда уже выгнали. Только желтое не предлагай, под канарейку. Фиолетовый - просто не нравится. Оранжевый - для Незнаек. Серый - ментовский. Вот, и ношу черное. Нечего больше одеть!

- Ну, ты и привереда!

- Ниче ни привереда, наоборот. Скромненько и со вкусом. По гестаповски!

Когда Саня кирии разговор наш перевел, она долго смеялась, а потом сказала, что ей черный цвет жутко надоел. И хочется ей надеть шелковое красное коротенькое платице и туфельки. Красные. Но, обычай не велит. До следующего февраля.

Когда приехали, вспомнили, что Чезаре позабыли, собрались за ним вернуться, а потом рукой махнули. Возвращаться - плохая примета... Чезарята вчера нашли в гараже кучку велосипедов всех конструкций, по стенкам там развешенных и привели их в рабочее состояние. На велике доберется Чезаре к вечеру. Или с дядь Димой. А пока пусть выспится всласть, да с детками своими поводится. А то вовсе воспитание наследников своих забросил. По аэродромам околачиваясь.

Катя на земле нас ожидать отказалась, и желание изъявила с нами покататься. А нам не жалко. Катайся, да не жалуйся потом. И полетели мы в зону. Саня по новой меня погнал. Площадки, крены, виражи. Но с этим мы быстренько разобрались и опять заход отрабатывать начал я. Вверх-вниз. Вниз-вверх. С таких качелей лихо быстро достанет. Оглянулся я на развороте на Катю. Нет, розовая сидит. Не зеленая нисколько. Мне улыбается, и пальчик большой оттопырила. Нравится ей кататься, значит.

Сашка зарычал на меня, опять я горизонт на развороте потерял. Поправился, развернулся на 600 метрах, и вниз. Над полосой в десяти метрах прошелся площадочкой, и вверх! И на разворот! И левый разворот, и правый разворот, а потом наоборот. Весело, спасу нет!

Неделю почти мы этим занимались. И Катя с нами постоянно. Корнелия на пляже предпочитала моржевать. Или Марии по дому помогала. Детишки дружков-подружек нашли в деревне неподалеку, и с ними отжигали. Чезаре спал до обеда, потом на Олимбое спал, или с Георгиосом винишком баловался, пока мы над ними жужжали. Потом машину обихаживал, давая мне наглядные уроки. Потом теорию читал. А потом он звезды зажигал, давая понять, что спать пора.

А Катя ночевать ко мне пришла. Через окошко, правда. Неофициально. Но, вроде, насовсем.

Хиос. 16.07.2005г.

В субботу с утра мы принялись по летному полю колесить на ероплане. Саня решил, что пора мне к габаритам привыкать, размах крылышек прочувствовать. Полтора часа мы передом катались и разворачивались. И на месте, зажимая тормозом одно колесо, и по кругу на конце полосы, не выезжая за пределы. Пыли подняли винтом - до небес. Потом Саня достигнутым мною мастерством вождения удовлетворился, перекинул винт на реверс и заставил меня задним ходом ездить. Снова мне забота. Но трудом, потом и охами наловчился постепенно. А когда наловчился, майку снял, и в салоне сушиться повесил. Потом мы решили в Хиос слетать на заправку. И Сашке показалось, что я вполне готов самостоятельно взлететь. Не показалось ему. Взлетел я без замечаний, по полосе не рыскал, ровненько поднял птичку на крылышки, штурвалом угол набора придавил до десяти градусов, не давая ей нос задирать, закрылки вовремя спрятал и опять триммером, на вариометр глядя, пять метров в секунду скорость подъема вывел. Сашка меня похвалил, и рулить до самого Хиоса не мешал. Подлетел я к глиссаде хиосской, снижаться начал на 01 полосу, и вот тут случилось то, чего мы с Сашкой так настойчиво добивались. На снижении почувствовал я машину. Ощутил то самое слияние, про которое столько наговорено. Птичка послушная стала, и я почувствовал, чего она хочет, и чего не хочет. И как уговорить ее делать то, что мне надо. Пошевелил штурвалом, педальку правую придавил и вывел Сессночку строго на осевую, хоть и сносило ее ветерком немного. Креном снос убрал и Сане говорю -

- Первый, могу посадить. Уверен, нормально сяду.

Оценил мой инструктор как я по глиссаде иду. Нормально иду. Закрылки на 20 градусов, скорость 80 узлов, скорость снижения 3 метра в секунду. Машину не колбасит. Ровненько так по глиссаде, как с горки катиться.

- Давай, - говорит, - дерзай. Я подстрахую!

И посадил я самолет. Как дите на ВПП поставил. В полуметре от полосы выровнял "Караван", и на касании вертикальная скорость вообще была не более одного дециметра. Опустил переднюю стоечку. Реверс включил, затормозился до 10 узлов, и на стоянку не спеша и исполненный самоуважения заехал. Как был, с обнаженным торсом. Сашка на похвалу жадный, и тут по плечу похлопал только и сказал, что теперь мне к левому креслу пора привыкать. Сорвал я, можно сказать, аплодисменты. Пока Сашка заправлял самолет, мы с Катей и поцеловаться капельку успели. На радостях.

Залили в баки керосин, отмусолил я 700 евров за тонну в заправочном офисе, и на взлет порулил. Самолично у диспа разрешение попросил, на английском уже, все чин-чинарем! Уже на левом кресле сижу. Уже теперь я "первый"! А Саня "вторым" теперь будет. Только помню я наставления всех наставников моих. Самый сейчас опасный период у меня наступает. "Перышки у меня на попе прорезались" и потому может случиться у меня от самоуверенности некое небрежение какое-нибудь. И навернуться в таком прискорбном случае - как два пальца об асфальт вытереть. Сам себе внушаю: "Не суетись под клиентом, делай все по правилам, делай все не спеша, и все по уму будет".

Вот под внутренний этот голос вырулил я аккуратно, взлетел аккуратно, развернулся аккуратно, прилетел на Олимбой и снова у нас пошли качели. Только уже с касаниями полосы и пробегом по оной. Посадка - взлет, взлет - посадка. А как иначе навык закрепишь? Только практикой! Но все получалось у меня, день такой настал. К 16:00 накатались досыта. Из машины выпали, стоим в обнимку, покачиваясь, друг за дружку держимся. Покачивает нас всех троих. Умотались за неделю. Сашка инструкторской властью пользуясь, следующий день, воскресный, объявил праздничным днем - "потому, что он не ишак, чтоб без выходных ишачить! А сегодня день у нас предпраздничный, короткий. И потому вечерних посиделок сегодня устраивать не будем, а поедем домой отдыхать!". Все закричали "ура", быстренько все устаканили. И домой поехали.

И по дороге решили мы с Александром хозяев наших маленько побаловать. Заехали в Олимпи, это у аэродрома деревенька такая обосновалась. И купили там по наводке местной мелкоты овечку свежеубиенную, невеликую. На шашлык. Уксуса виноградного и зелени всяческой у тетушки Марии своих невпроворот. Огород тоже на снабжение таверны рассчитан. Сашка маринад замешал. Я мясо шинкую на куски порционные. Морсик нам помогает усиленно. Не мешает! Смирно сидит, помалкивает, слюнями изошел и нас томными взглядами изводит. В награду за помощь и долготерпение много не требует. Мясца только, за-ради Христа. Расслабились мы с Саней. Отвернулся я на секундочку, нож поправить на оселке. Поправил, а резать-то более нечего. Нет ноги бараньей! Передней левой! Ушла в самоволку! Правая половина овечки пока в мешке, на высокой ветке висит. Заднюю левую Сашка пластает из рук не выпуская. А моя, передняя левая - ушла в сторонку за камушки. И потрескивая косточками, в Морса так и норовит поскорее забраться! Слиться с ним в единении. Это хорошо, что я с нее почти все мясо срезать успел. На позвоночнике немножко оставалось.