Жизнь в сибирской деревне

В 20-е годы раскулаченные местные жители тоже были выселены. Их раскулачивали по тем признакам – у кого 5-стенный дом, то есть две комнаты, вот тех и высылали. Раскулачили – и дома остались пустые. Некоторые дома были уже в плохом состоянии. Нам достался такой дом.

Одна комната была без пола – в ней жить было невозможно. Нам дали половину этого дома – примерно 15 квадратных метров. В углу – огромная русская печка, наверху полати, вкруг комнаты приделаны лавки и столик. Мы не знали, что так – во всех домах. Мы думали, что это пекарня, потому что такая печка большая! А мы такие печи русские никогда не видели. Там ещё был чугунок и деревянная лопата. Мы тоже не представляли, для чего это всё.

Бани в деревне топились по-чёрному. То есть без трубы, дым весь внутри. Пока топится очаг из глины, сверху на какой-то железяке куча камней. На них ведро с водой. Как только камни нагрелись и огонь перегорал, закрывали дверь. Было тепло, но все стены чёрные от сажи – не дотронуться. Потому так и называется – баня по-чёрному. Баня сложена из брёвен и с маленьким окошком.

Приходили какие-то соседи, учили нас, как топить печку, что дым идёт не назад, а вперёд, что там можно что-то испечь. Ну, каким-то образом научились. Все эстонцы, кто попал в такие пустующие дома, так же, как и мы думали, что это бывшие пекарни. Нам дали доски и отец сделал для нас нары на всю длину комнаты с правой стороны. С левой – была печка, на которой тоже можно было спать, и на полатях. И вот на этих нарах мы спали. И с нами была ещё одна знакомая из Вяндра – жена друга нашего отца, с мальчиком около 10 лет.

Под этим домом был ещё погреб – там называется «голбец». Картошка там в первый год замёрзла – стала очень сладкой. И мы её ели сырую, как яблоки. Спали на соломенных матрацах, укрываясь своей верхней одеждой. Отец, точно помню – своим полушубком. Он сам себе шил полушубки ещё в Эстонии. Выделывал шкуры, мог всё – что надо по хозяйству. А наша верхняя одежда была для Сибири очень нетёплая, скажем так. Но были какие-то вязаные вещи, платки.

Первые годы у нас было трудно с хлебом. Муки давали мало. Но были какие-то небольшие деньги, и мы ходили в сплавконтору, при которой была пекарня и можно было купить хлеба и кое-какие продукты. Это было за несколько километров.

Кого с нами высылали в Сибирь? Оказывается, когда списки составлялись, старались брать семьи, в которых больше детей. Потому что нужно было набрать определённое количество людей для выполнения плана по депортации. С нами была женщина из Вяндра с тремя детьми по возрасту чуть старше нас, одинокая женщина с мальчиком пяти лет, мать с дочерью постарше и одинокий мужчина без семьи.

Из других районов Эстонии была женщина с пятью детьми от пяти до четырнадцати лет. Мать и два мальчика десяти и двенадцати лет. Потом ещё мать и мальчик пяти лет. Другая – мать с ребёнком, второй её остался в Эстонии, и старик отец, который через год там и умер. Женщины были без мужей. Три семьи с детьми жили в одной комнате – тихий ужас, как говорится.

Поскольку нас привезли уже к началу апреля, нам дали картошку из колхоза. У дома была земля, на которой разрешили посадить картошку. И мать уже заранее готовилась – она взяла с собой семена из Эстонии. Я сажала горох и всё росло очень хорошо, потому что земля такая – цены ей нет! Мама уж в этом очень понимала.

Работали летом в поле: на покосах, прополке, на ферме. Все были связаны в Эстонии с собственным хозяйством, поэтому для нас это было как-то знакомо. И были приучены к труду и дети. И хотя в колхозе мы вообще раньше не были, но там всем находилась работа. В колхозе все дети летом работают. Зимой учатся, а летом работают.

В этом колхозе было очень много немцев, высланных в двадцатые, наверное, годы и в сороковые с Поволжья, немцы с Украины. Это очень трудолюбивые люди и можно сказать, что весь колхоз на них и держался. Потому что местные жители старались куда-то уехать.

Немцы поначалу нам помогали. Приносили дыни, о существовании которых мы раньше даже не знали – может поэтому не всем нам они понравились. Хотя дыни там очень вкусные – жёлтые, небольшие, сладкие и душистые. Немцы приучали нас к новой жизни и как-то помогали – морально и советами.

Колхоз выращивал картошку, пшеницу, гречку, которую мы никогда не ели. Просо, пшено, о которых мы понятия не имели и не знали их вкуса. Табак выращивали в большом количестве. Коноплю, помидоры, капусту, огурцы, дыни, арбузы, тыкву – всё это под открытым небом. Хоть зима и холодная, но всё созревало на корню, даже помидоры – целые плантации. Но мы их не пробовали, всё отправляли на заготовки. Конопля отправлялась на изготовление верёвок.

Лес был полон малины, смородины, облепихи, черники. То, что в Эстонии едва вызревало в огороде, там всё давала природа. И море ежевики по берегам Оби. Не было только банок и сахара!

Из ежевики местные жители научили нас делать лепёшки, немножко смешивая сочные ягоды с мукой. Лепёшки сушили на солнце, раскладывая на поленницах. А зимой пекли ватрушки и пироги. Сушили и другие ягоды. Облепиху чаще всего замораживали – она хранится очень хорошо.

Несколько летних сезонов мы с Маре работали на сенокосах. Места сенокосов лежали за Обью. Поэтому к ним добирались на лодках – туда и обратно на вёслах. Ширина реки в месте переправы была около километра. На покосе жили в шалашах, ставя их подальше от берега. Весь левый берег Оби был сплошным ковром из покосов и рощиц, в которых росли разнообразные ягоды. Там, где было ровно, между ними ходила конная косилка. Места вокруг деревьев и неудобья косили вручную. Косцами были и дети, и взрослые. Убранное сено сушили в стогах, отвозя его верхом на лошади. Зимой, когда Обь замерзала, сено по льду перевозили на ферму.

В шалашах было огромное количество комаров. Это было что-то жуткое. Работали и спали всю неделю в одной и той же одежде. Еда была такой, что иногда трудно было её есть. Иногда это были галушки из чёрной муки, которые варили в воде. Иногда мы брали из дома свежие огурцы и хлеб. Это бралось на неделю. Вечером выкуривали комаров из шалашей, потом затыкали отверстия сеном и так спали. Умывались утром в мелких озёрах, которых было великое множество вокруг. Это были остатки старицы – старого русла Оби. Оттуда же пили и воду. Она была чистая, но на вкус отличалась не в лучшую сторону. Но что было, тем и обходились.

Обратно нужно было плыть на лодке до деревенской пристани. К пристани Нижнего Сузуна приходили даже пароходы, так как река была очень широкой и полноводной. Чтобы попасть на пристань, мы должны были плыть против течения. Лодку перегоняли вдоль берега вверх с километр. Там мы садились в неё и течение во время движения сносило нашу лодку прямо к пристани.

На полевых работах в то время обеденный перерыв длился два часа. Зато работали от зари до зари. Во время обеда было очень жарко и люди засыпали где попало. К счастью, днём было меньше комаров и спалось легче. Все вповалку: парни, девки – в одних шалашах.

На воскресенье всех отпускали домой – помыться, переодеться собрать какие-то продукты на новую неделю.

Всё было бы хорошо, если бы не такая широкая река. Однажды, ранней весной, Меди с обозом поехала по льду через Обь за сеном. В то время я уже покинула колхоз, а Меди осталась работать там – ей было тогда лет 17. На льду уже появились первые весенние лужи, и он начинал потрескивать. Обозные сани были запряжены коровами и всем было очень страшно. Когда Меди вернулась домой, её частично парализовало от страха. Врач в деревне отсутствовал, как и лекарства. Вместо врача была медсестра – сосланная за что-то полячка, которая лечила всех по мере своего разумения. Лишь благодаря своему умению она и смогла выходить мою младшую сестру Меди – какими-то процедурами и теплом вместо лекарств.

Одно время я пасла телят. Это, в общем то, приятное занятие, если не вставать в пять утра, а то и раньше. Днём в жару телята не выдерживали – было очень много овода. Только услышат жужжание – сразу хвост трубой и домой! Пасти было сложно, потому что телят было много, а некоторые были совсем маленькие. Малыши спали, а большие норовили на поля. Поля были вспаханы так, что между ними оставались колки – берёзовые рощи и кустарники с разными ягодами. Нужно было беречь посевы от телят и гнать их в эти колки.