Продолжая тяжело дышать и дрожать, Мейси поняла, что ничего такого с ней не происходит. По крайней мере, такого, что было раньше. Когда безумие захватило ее, она почувствовала себя свободной, хотя никогда не призналась бы в этом. Сейчас у нее было подобное ощущение. Только в этом не было ничего опасного. Она просто чувствовала волнующие ее вещи. Чувствовала желание и страсть, и, честно говоря, не испытывала при этом неловкость. Живущая в ней женщина заявляла о себе. И хотя это пугало ее до определенной степени, она чувствовала облегчение. Потому что давно уже ждала этого, и это, наконец, пришло.

Здесь ей пришлось быть реалистом.

 Но если Луис не умрет, и мы найдем друг друга, то... то...

Она лишь надеялась, что если он умрет, это случится для него быстро и относительно безболезненно. Сейчас она почерствела до такой степени, что стала безразличной почти ко всему. Ее не волновало, что они сделают с ней, она лишь надеялась, что Луис Ширз умрет быстро.

Девчонка, которая вела ее, остановилась.

Мейси вдруг осознала, что давно уже шла, спотыкаясь, совершенно оторванная от реальности. Она хорошо знала Гринлон. Но в темноте не могла сказать, где именно они находятся. Мужчина, кажется, тоже не был уверен. Он стоял и озирался вокруг. Потом сказал что-то женщине, и та опустилась на четвереньки, стала ползать по траве чьего-то двора и нюхать. Нюхать, как собака. Затем возбужденно подпрыгнула, начала хрюкать и оживленно жестикулировать. Мужчина, похоже, понимал, что она говорит. В отличие от Мейси. То хрюканье и фырканье... напоминало утробные звуки диких кабанов.

Мужчина подошел к древу и помочился на него, помечая территорию. Мальчишка подбежал и начал делать то же самое, но мужчина ударил его, шлепнул по голове, сбив с ног. Мальчишка не выглядел рассерженным. Лучше быть избитым, чем попасть на вертел.

Они двинулись дальше.

Девчонка дернула за аркан, и Мейси заковыляла вперед. Мальчишка продолжал наблюдать за ней. Ему было не больше десяти-одиннадцати, но всякий раз, когда он смотрел на нее своими мертвыми аметистовыми глазами, лицо у него принимало похотливое, порочное выражение. В те моменты он начинал трогать себя.

Всякий раз, когда женщина ловила его за этим занятием, она давала ему пинка.

Мужчина же плелся рядом. Он нес переброшенный через плечо черный полиэтиленовый мешок, из которого что-то выпирало. То, что там находилось, то и дело смещалось, издавая влажные звуки.

Останки убитой ими женщины.

Мейси отведала ее крови и мяса. Другого выбора не было, и во рту у нее все еще стоял этот вкус, насыщенный, сладковатый и тошнотворный. И все же... все же, одной ее половине он почти понравился. Той темной половине, которая продолжала попытки захватить ее разум. Мейси не хотела этого, но на самом деле у нее не было сил сопротивляться. Да и какой смысл в сопротивлении? Понемногу эта тьма захватывала ее. Что-то отключилось у нее внутри, и что-то другое пробуждалось.

Но она не будет такой, как они.

Никогда.

И ни за что.

Она решила это.

Но какая-то ее часть, возможно, инстинкты, стали гораздо острее, чем раньше. Ибо она слышала все, чувствовала все. Никогда еще ночь не была такой, как эта, никогда еще ветерок не был так наполнен запахом ночных цветов, земли и зеленой травы. Эти запахи были настолько резкими, что, казалось, у каждого был свой оттенок. И, несмотря на тени, накрывшие улицы, видела она исключительно хорошо... все было четким и ярким. Видела, как кошка.

Все пугало ее... и интриговало.

Девчонка дернула за поводок, и Мейси двинулась вперед. Они вели ее в свое логово, и она даже представить себе не могла, что это будет за место. Они шли через переулки, через пустыри, густо заросшие пахнущими соломой сорняками. Ей казалось, что они где-то возле городского парка. Они шли, пока не добрались до высокого, побеленного здания со шпилем, касающимся звезд. Теперь Мейси знала, где они. Да, возле парка, пересечение 8-ой улицы и Холли-авеню. Салемская евангелическо-лютеранская церковь.

 Здесь? Это сюда они вели ее?

Она поднялась по лестнице, и ее втолкнули в двери. Здание было узким, стены, давящие с обеих сторон, над головой - неотесанные балки. Переполненный проход, скамьи по обе стороны от него. Похоже на какую-то клятую пограничную церковь в городке, вроде Додж-сити, - подумала Мейси.

Это место вызывало клаустрофобию.

Напоминало пещеру.

 Звериное логово.

Она сразу же почувствовала запах смерти. Среди скамей виднелись скопления теней, их было много. Тени вышли, чтобы поприветствовать их, превращаясь в людей или некое их подобие. Они бросились к Мейси. Грязные, маслянистые руки поглаживали ее. Лица, похожие на луны. Ухмыляющиеся зубастые рты. Все эти люди хватали ее, и запах, исходящий от них... запах пота и грязных тел, крови, мяса и нечистот.

Ее подтолкнули к алтарю.

От него пахло мочой и кровавыми внутренностями.

Возле него были свалены тела, три или четыре, все выпотрошенные, как лосось, внутренности тщательно удалены и брошены в ведра. А высоко над алтарем, где столько лет провисел на кресте Христос, теперь находилась другая фигура. Христос исчез, а на его месте был прибит труп. Труп полной женщины, темный от засохшей крови. У нее были огромные, обвислые груди, раздутый живот, бледные, мясистые бедра. Тело было покрыто порезами, и Мейси отчетливо видела грубые черные швы, удерживающие плоть воедино. Но местами они разошлись, и было очевидно, что она набита сухими листьями, сеном и тростниковой соломой.

 Да, женщина была выпотрошена... а затем набита, как чучело.

Тотемное чучело.

Соломенная ведьма.

Мейси молча смотрела на эту мерзость. На это богохульное уродство. В рот и глазницы трупа были вставлены свечи. Они горели, оплавляясь и отбрасывая зловещие тени на то кровавое непотребство, в которое был превращен алтарь.

Девчонка дернула за поводок и потащила Мейси к алтарю, на грязную солому и окровавленный ковер, в самую гущу месива из человеческих тел, конечностей и внутренностей. Мейси корчилась в желчи и слизи, с ужасом и благоговением глядя на выпотрошенную и набитую, словно чучело богиню новой церкви...

61

Луис убегал.

Возможно, от города, возможно, от самого себя, но в основном, от своих преследователей. Он все бежал и бежал, пытаясь не думать о том, что только что случилось. Пытался не думать ни о чем другом, кроме как о гонящихся за ним охотниках. Пытался не видеть Мишель и тот взгляд ее глаз, пытался забыть, что это именно она пустила за ним погоню.

Он не мог думать об этом.

Потому что единственной причиной, почему он оставался в этом клятом городе, была Мишель. А теперь она была чужой для него, жестокой осиной королевой с собственным ульем. Если б он не остался, то не стал бы игроком в этой кошмарной игре, и Мейси была бы с ним. А не осталась бы где-то там. Мертвая, изнасилованная, или еще хуже... превратившаяся в одну из них.

Но не сейчас, не сейчас.

Сейчас ему нельзя беспокоиться насчет всего этого.

Легкие у него уже болели, ноги ныли, одежда промокла от пота. Господи, он слишком стар для этого дерьма. Слишком стар. Ему нужно найти укрытие, но все, что он видел - дом, переулок или живая изгородь - казалось, кишело угрозой. Темные места, где костлявые руки могли найти его, схватить и сделать с ним самое страшное.

Луис свернул на Мэйн-стрит и остановился. Если он продолжит бежать, то возможно, сумеет выбраться из города... если продержится еще пару миль. Или он сможет найти машину или здание, какое-нибудь укрытие. Просто не было времени проверять каждую припаркованную машину на наличие ключей. Если он начнет это делать, они его настигнут.

Луис окинул взглядом Мэйн-стрит, посмотрел на боковые улицы и пересекающие ее переулки. Он стоял, упираясь руками в колени и пытаясь отдышаться. Господи, так дальше не пойдет. Если он не найдет безопасное место или машину, чтобы выбраться из города, эта беготня будет продолжаться до рассвета, возможно, еще дольше. Охотники загонят его до смерти, как собаки оленя.