Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Нeкоторымъ утeшенiемъ, однако, служило сознанiе риска. Въ любую ночь могло случиться, что въ предательскомъ снe онъ отчетливо назоветъ полногласное имя, въ любую ночь доведенный до крайности мужъ могъ подкрасться съ наточенной бритвой. Черносвитовъ, впрочемъ, употреблялъ безопасную бритву: съ этимъ снарядикомъ {40} онъ обращался такъ же неряшливо, какъ съ кисточкой, и въ пепельницe всегда лежалъ ржавый клинокъ съ окаменeвшей каемкой пeны, черноватой отъ волосковъ. Его мрачность, его плоскiя поговорки мнились Мартыну доказательствомъ глубокой, но сдержанной ревности. На весь день уeзжая по дeламъ въ Афины, онъ не могъ не подозрeвать, что его жена проводитъ время наединe съ тeмъ добродушнымъ, спокойнымъ, но видавшимъ виды молодымъ человeкомъ, какимъ воображалъ себя Мартынъ.

IX.

Было очень тепло, очень пыльно. Въ кофейняхъ подавали крохотную чашку со сладкой черной бурдой въ придачу къ огромному стакану ледяной воды. На заборахъ вдоль пляжа трепались афиши съ именемъ русской пeвицы. Электрическiй поeздъ, шедшiй въ Афины, наполнялъ праздный голубой день легкимъ гуломъ, и все стихало опять. Сонные домишки Афинъ напоминали баварскiй городокъ. Желтыя горы вдали были чудесны. На Акрополe, среди мраморнаго мусора, дрожали на вeтру блeдные маки. Прямо среди улицы, какъ будто невзначай, начинались рельсы, стояли вагоны дачныхъ поeздовъ. Въ садахъ зрeли апельсины. На пустырe великолeпно росло нeсколько колоннъ; одна изъ нихъ упала и сломалась въ трехъ мeстахъ. Все это желтое, мраморное, разбитое, уже переходило въ вeдeнiе природы. Та же судьба ожидала въ будущемъ новую до поры до времени гостиницу, гдe жилъ Мартынъ. {41}

И, стоя съ Аллой на взморьe, онъ съ холодкомъ восторга говорилъ себe, что находится въ далекомъ, прекрасномъ краю, - какая приправа къ влюбленности, какое блаженство стоять на вeтру рядомъ со смeющейся растрепанной женщиной: яркую юбку то швырялъ, то прижималъ ей къ колeнямъ вeтеръ, наполнявшiй когда-то парусъ Уллиса. Однажды, блуждая съ Мартыномъ по неровнымъ пескамъ, она оступилась, Мартынъ ее поддержалъ, она поглядeла черезъ плечо на высоко поднятую каблукомъ вверхъ подошву, пошла, оступилась снова, и онъ, наконецъ рeшившись, впился въ ея полураскрытыя губы и во время этого долгаго, не очень ловкаго объятiя, едва не потерялъ равновeсiя, она тоже пошатнулась, высвободилась и со смeхомъ сказала, что онъ цeлуется слишкомъ мокро, надо подучиться. Мартынъ ощущалъ въ ногахъ возмутительную дрожь, сердце колотилось, онъ злился на себя за это волненiе, напоминавшее минуту послe школьной потасовки, когда товарищи восклицали: "Фу, какъ ты поблeднeлъ!" Но первый въ его жизни поцeлуй - зажмуренный, глубокiй, съ какимъ-то тонкимъ трепыханiемъ на днe, происхожденiе котораго онъ не сразу понялъ, былъ такъ хорошъ, такъ щедро отвeчалъ на предчувствiя, что недовольство собой вскорe развeялось, и пустынный вeтренный день прошелъ въ повторенiяхъ и улучшенiяхъ поцeлуя, а вечеромъ Мартынъ былъ совершенно разбитъ, словно таскалъ бревна. Когда-же Алла въ сопровожденiи мужа вошла въ столовую, гдe онъ и мать уже чистили апельсины, сeла за сосeднiй столикъ, проворно развернула конусъ салфетки и, съ легкимъ взлетомъ рукъ, уронила ее къ себe на колeни, послe чего придвинулась со стуломъ, - Мартынъ {42} медленно запунцовeлъ и долго не рeшался встрeтиться съ нею глазами, а когда наконецъ встрeтился, то въ ея взглядe не нашелъ отвeтнаго смущенiя.

Жадное, необузданное воображенiе Мартына не могло бы ладить съ цeломудрiемъ. Мартынъ несовсeмъ былъ чистъ. Мысли, кои зовутся "дурными", донимали его въ теченiе послeднихъ двухъ-трехъ лeтъ, и онъ имъ не очень противился. Въ началe онe жили отдeльно отъ его ранней влюбчивости. Когда, въ памятную петербургскую зиму, онъ, послe домашняго спектакля, накрашенный, съ подведенными бровями, въ бeлой косовороткe, заперся въ чуланe вдвоемъ съ однолeткой-кузиной, тоже накрашенной, въ платочкe до бровей, и смотрeлъ на нее, жалъ ей сырыя ладошки, Мартынъ живо чувствовалъ романтичность своего поведенiя, но возбужденъ имъ не былъ. Майнъ-Ридовъ герой, Морисъ Джеральдъ, остановивъ коня бокъ-о-бокъ съ конемъ Луизы, обнялъ бeлокурую креолку за гибкiй стань, и авторъ отъ себя восклицалъ: "Что можетъ сравниться съ такимъ лобзанiемъ?" Подобныя вещи уже куда больше волновали Мартына. И вообще все нeсколько отдаленное, заповeдное, достаточно расплывчатое, чтобы дать мечтe работу по выясненiе подробностей, - будь то портретъ лэди Гамильтонъ или бормотанiе пучеглазаго однокашника о развратныхъ домахъ, - особенно поражало его воображенiе. Теперь же туманъ рeдeлъ, видимость улучшалась. Слишкомъ поглощенный этимъ, онъ пренебрегалъ подлинными словами Аллы: "Я останусь для тебя сказкой. Я безумно чувственная. Ты меня никогда не забудешь, какъ, знаешь, забываютъ какой-нибудь прочитанный старый романъ. И не надо, не надо {43} разсказывать обо мнe твоимъ будущимъ любовницамъ".

Софья же Дмитрiевна была довольна и недовольна заразъ. Когда ей кто-нибудь изъ знакомыхъ ужимчиво докладывалъ: "А мы сегодня гуляли и видeли, видeли... шелъ съ поэтессой подручку, да-да, очень нeжно... Совсeмъ погибъ вашъ мальчикъ", - Софья Дмитрiевна отвeчала, что все это вполнe натурально, такой ужъ возрастъ. Она гордилась раннимъ проявленiемъ у Мартына мужественныхъ страстей, однако скрыть отъ себя не могла, что Алла, хоть милая, привeтливая женщина, да ужъ слишкомъ "скорая", какъ выражаются англичане, и, прощая сыну его ослeпленiе, она не прощала Аллe ея привлекательной вульгарности. Къ счастью пребыванiе въ Грецiи подходило къ концу, - на-дняхъ долженъ былъ придти изъ Швейцарiи отъ Генриха Эдельвейса, двоюроднаго брата мужа, отвeтъ на очень откровенное, съ трудомъ написанное письмо - о смерти мужа, объ изсяканiи средствъ. Въ свое время Генрихъ Эдельвейсъ посeщалъ ихъ въ Россiи, былъ съ нею и съ мужемъ друженъ, любилъ племянника и всегда слылъ честнымъ и широкимъ человeкомъ. "Ты не помнишь, Мартынъ, когда послeднiй разъ у насъ былъ дядя Генрихъ? Во всякомъ случаe до, - правда?" Это "до", всегда лишенное существительнаго, значило до размолвки, до разлуки съ мужемъ, и Мартынъ тоже говорилъ: "до" или "послe", ничего не уточняя. "Кажется, послe", - отвeтилъ онъ, припомнивъ, какъ дядя Генрихъ явился на дачу, долго сидeлъ у Софьи Дмитрiевны и потомъ вышелъ съ красными глазами, такъ какъ отличался слезоточивымъ нравомъ и плакалъ даже въ кинематографe. "Конечно, какая я дура", - быстро {44} сказала Софья Дмитрiевна, вдругъ возстановивъ его прieздъ, разговоръ о мужe, увeщеванiя, что надо помириться. "И ты его хорошо помнишь, правда? Онъ тебe всякiй разъ привозилъ что-нибудь". "Послeднiй разъ комнатный телефонъ", - сказалъ Мартынъ и поморщился: телефонъ проводить было неинтересно, а когда его кто-то наконецъ провелъ изъ дeтской къ матери въ спальню, онъ дeйствовалъ плохо, а черезъ день и вовсе сдалъ, послe чего былъ заброшенъ - вмeстe съ другими, прежними, дядиными подарками, какъ напримeръ "Швейцарскiй Робинзонъ", прескучный послe Робинзона настоящаго, или маленькiе товарные вагоны изъ жести, вызвавшiе тайныя слезы разочарованiя, такъ какъ Мартынъ любилъ только пассажирскiе. "Чего ты морщишься?" - спросила Софья Дмитрiевна. Онъ объяснилъ, и она разсмeялась, сказала: "Правда, правда" - и задумалась о дeтствe Мартына, о вещахъ невозвратимыхъ, неизъяснимыхъ, въ этой думe была щемящая прелесть, - и какъ все проходитъ, - Боже мой, усы растутъ, ногти чистые, этотъ сиреневый галстучекъ, эта женщина... "Эта женщина очень, конечно, милая, - сказала Софья Дмитрiевна, - но ты не думаешь, что она чуть-чуть слишкомъ разбитная? Нельзя такъ терять голову. Скажи мнe, - впрочемъ нeтъ, я не хочу ничего спрашивать... Только вотъ, говорятъ, что она въ Петербургe была страшная flirt. И неужели тебe нравятся ея стихи? Этотъ дамскiй демонизмъ? Она такъ аффектированно читаетъ. Неужели у васъ дошло - ну, я не знаю - до пожиманiя рукъ, что-ли?" Мартынъ загадочно улыбнулся. "Навeрно, ничего между вами и нeтъ, - лукаво сказала Софья Дмитрiевна, любуясь играющими, тоже лукавыми {45} глазами сына. - Я увeрена, что ничего нeтъ. Ты еще не доросъ". Мартынъ разсмeялся, она привлекла его и сочно, жадно поцeловала въ щеку. Все это происходило у садоваго столика, на площадкe передъ гостиницей, рано утромъ, - и день обeщалъ быть восхитительнымъ, безоблачное небо было еще подернуто дымкой, какъ бываетъ покрыта листомъ папиросной бумаги необыкновенно яркая, глянцевитая картина на заглавной страницe дорогого изданiя сказокъ. Мартынъ осторожно этотъ полупрозрачный листъ отворачивалъ, и вотъ, по бeлымъ ступенямъ лeстницы, чуть играя низкими бедрами, въ ярко-синей юбкe, по которой шло правильное волнистое колебанiе, по мeрe того, какъ съ расчитанною неторопливостью то одна нога, то другая, вытянувъ лаковый носокъ, ступала внизъ, - мeрно раскачивая парчовой сумкой и уже улыбаясь, спускалась, на прямой проборъ причесанная, ясно-глазая, тонкошеяя женщина съ крупными, черными серьгами, который колебались тоже. Онъ встрeчалъ ее, цeловалъ ей руку, отступалъ, и она, смeясь и музыкально картавя, здоровалась съ Софьей Дмитрiевной, которая сидeла въ плетеномъ креслe и курила толстую англiйскую папиросу, первую послe утренняго кофе. "Вы такъ красиво спали, Алла Петровна, что я не хотeла васъ будить", - говорила Софья Дмитрiевна, держа на отлетe длинный эмалевый мундштукъ и почему-то посматривая искоса на Мартына, который уже сидeлъ на баллюстрадe и качалъ ногами. Алла, захлебываясь, принималась разсказывать, какiе она видeла ночью сны, замeчательные мраморные сны съ древне-греческими жрецами, въ способности сниться которыхъ Софья Дмитрiевна {46} сильно сомнeвалась. И сыро блестeлъ свeжеполитый гравiй.

8
{"b":"63915","o":1}