L.

Дарвинъ какъ будто слегка пополнeлъ, волосы порeдeли, онъ отпустилъ усы, - свeтлые, подстриженные, вродe новой зубной щетки. И онъ и Мартынъ были почему-то смущены, и не знали, о чемъ говорить, и все трепали другъ друга, посмeиваясь и урча. "Что же ты будешь пить, - спросилъ Дарвинъ, когда они вошли въ тeсный, но нарядный номеръ, - виски и соду? коктэйль? или просто чай?" "Все равно, все равно, что хочешь", - отвeтилъ Мартынъ и взялъ со столика большой снимокъ въ дорогой рамe. "Она", - лаконично замeтилъ Дарвинъ. Это былъ портретъ молодой женщины съ дiадемой на лбу. Сросшiяся на переносицe брови, свeтлые глаза и лебединая шея, - все было очень отчетливо и властно. "Ее зовутъ Ивлинъ, она, знаешь, недурно поетъ, я увeренъ, что ты бы очень съ ней подружился", - и, отобравъ портретъ, Дарвинъ еще разъ мечтательно на него посмотрeлъ, прежде, чeмъ поставить на мeсто. "Ну-съ, - сказалъ онъ, повалившись на диванъ и сразу вытянувъ ноги, - какiя новости?"

Вошелъ слуга съ коктэйлями. Мартынъ безъ удовольствiя {226} глотнулъ пряную жидкость и вкратцe разсказалъ, какъ онъ прожилъ эти два года. Его удивило, что, какъ только онъ замолкъ, Дарвинъ заговорилъ о себe, подробно и самодовольно, чего прежде никогда не случалось. Какъ странно было слышать изъ его лeнивыхъ цeломудренныхъ устъ рeчъ объ успeхахъ, о заработкахъ, о прекрасныхъ надеждахъ на будущее, - и оказывается писалъ онъ теперь не прежнiя очаровательныя вещи о пiявкахъ и закатахъ, а статьи по экономическимъ и государственнымъ вопросамъ, и особенно его интересовалъ какой-то мораторiумъ. Когда же Мартынъ, во время неожиданной паузы, напомнилъ ему о давнемъ, смeшномъ, кембриджскомъ, - о горящей колесницe, о Розe, о дракe, - Дарвинъ равнодушно проговорилъ: "Да, хорошiя были времена", - и Мартынъ съ ужасомъ отмeтилъ, что воспоминанiе у Дарвина умерло или отсутствуетъ, и осталась одна выцвeтшая вывeска.

"А что подeлываетъ Вадимъ?" - сонно спросилъ Дарвинъ.

"Вадимъ въ Брюсселe, - отвeтилъ Мартынъ, - кажется, служитъ. А вотъ Зилановы тутъ, я часто видаюсь съ Соней. Она все еще не вышла замужъ".

Дарвинъ выпустилъ огромный клубъ дыма. "Привeтъ ей, привeтъ, - сказалъ онъ. - А вотъ ты... Да, жалко, что ты все какъ-то треплешься. Вотъ я тебя завтра кое-съ-кeмъ познакомлю, я увeренъ, что тебe понравится газетное дeло".

Мартынъ кашлянулъ. Настало время заговорить о самомъ важномъ, - о чемъ онъ еще недавно такъ мечталъ съ Дарвиномъ поговорить. {227}

"Спасибо, - сказалъ онъ, - но это невозможно, - я черезъ часъ уeзжаю изъ Берлина".

Дарвинъ слегка привсталъ: "Вотъ-те на. Куда же?"

"Сейчасъ узнаешь. Сейчасъ я тебe разскажу вещи, которыхъ не знаетъ никто. Вотъ уже нeсколько лeтъ, - да, нeсколько лeтъ, - но это неважно..."

Онъ запнулся. Дарвинъ вздохнулъ и сказалъ: "Я уже понялъ. Буду шаферомъ".

"Не надо, прошу тебя. Вeдь я же серьезно. Я, знаешь-ли, спецiально сегодня добивался тебя, чтобы поговорить. Дeло въ томъ, что я собираюсь нелегально перейти изъ Латвiи въ Россiю, - да, на двадцать четыре часа, и затeмъ обратно. А ты мнe нуженъ вотъ почему, - я дамъ тебe четыре открытки, будешь посылать ихъ моей матери по одной въ недeлю, - скажемъ, каждый четвергъ. Вeроятно я вернусь раньше, - я не могу сказать напередъ, сколько мнe потребуется времени, чтобы сначала обслeдовать мeстность, выбрать маршрутъ и такъ далeе... Правда, я уже получилъ очень важныя свeдeнiя отъ одного человeка. Но кромe всего можетъ случиться, что я застряну, не сразу выберусь. Она, конечно, ничего не должна знать, должна аккуратно получать письма. Я далъ ей мой старый адресъ, - это очень просто".

Молчанiе.

"Да, конечно, это очень просто", - проговорилъ Дарвинъ.

Опять молчанiе.

"Я только несовсeмъ понимаю, зачeмъ это все".

"Подумай и поймешь", - сказалъ Мартынъ.

"Заговоръ противъ добрыхъ старыхъ совeтовъ? Хочешь {228} кого-нибудь повидать? Что-нибудь передать, устроить? Признаюсь, я въ дeтствe любилъ этихъ мрачныхъ бородачей, бросающихъ бомбы въ тройку жестокаго намeстника".

Мартынъ хмуро покачалъ головой.

"А если ты просто хочешь посeтить страну твоихъ отцовъ - хотя твой отецъ былъ швейцарецъ, неправда-ли? - но если ты такъ хочешь ее посeтить, не проще ли взять визу и переeхать границу въ поeздe? Не хочешь? Ты полагаешь, можетъ быть, что швейцарцу послe того убiйства въ женевскомъ кафе не дадутъ визы? Изволь, - я достану тебe британскiй паспортъ".

"Ты все не то говоришь, - сказалъ Мартынъ. - Я думалъ, ты все сразу поймешь".

Дарвинъ закинулъ руки за голову. Онъ все не могъ рeшить, морочитъ ли его Мартынъ или нeтъ, - и, если не морочитъ, то какiя именно соображенiя толкаютъ его на это вздорное предпрiятiе. Онъ попыхтeлъ трубкой и сказалъ:

"Если, наконецъ, тебe нравится одинъ только голый рискъ, то незачeмъ eздить такъ далеко. Давай, сейчасъ придумаемъ что-нибудь необыкновенное, что можно сейчасъ же исполнить, не выходя изъ комнаты. А потомъ поужинаемъ и поeдемъ въ мюзикъ-холль".

Мартынъ молчалъ, и лицо его было грустно. "Что за ерунда, - подумалъ Дарвинъ. - Тутъ есть что-то странное. Спокойно сидeлъ въ Кембриджe, пока была у нихъ гражданская война, а теперь хочетъ получить пулю въ лобъ за шпiонажъ. Морочитъ ли онъ меня или нeтъ? Какiе дурацкiе разговоры..." {229}

Мартынъ вдругъ вздрогнулъ, взглянулъ на часы и всталъ.

"Послушай, будетъ тебe валять дурака, - сказалъ Дарвинъ, сильно дымя трубкой. - Это, наконецъ, просто невeжливо съ твоей стороны. Я тебя не видeлъ два года. Или разскажи мнe все толкомъ, или же признайся, что шутилъ, - и будемъ говорить о другомъ".

"Я тебe все сказалъ, - отвeтилъ Мартынъ. - Все. И мнe теперь пора".

Онъ неспeша надeлъ макинтошъ, поднялъ шляпу, упавшую на полъ. Дарвинъ, спокойно лежавшiй на диванe, зeвнулъ и отвернулся къ стeнe. "Прощай", сказалъ Мартынъ, но Дарвинъ промолчалъ. "Прощай", - повторилъ Мартынъ. "Глупости, онъ не уйдетъ", - подумаль Дарвинъ и зeвнулъ опять, плотно прикрывъ глаза. "Не уйдетъ", - снова подумалъ онъ и сонно подобралъ одну ногу. Нeкоторое время длилось забавное молчанiе. Погодя, Дарвинъ тихо засмeялся и повернулъ голову. Но въ комнатe никого не было. Казалось даже непонятнымъ, какъ это Мартыну удалось такъ тихо выйти. У Дарвина мелькнула мысль, не спрятался ли Мартынъ. Онъ полежалъ еще нeсколько минутъ, потомъ, осторожно оглядывая уже полутемную комнату, спустилъ ноги и выпрямился. "Ну, довольно, выходи", - сказалъ онъ, услышавъ легкiй шорохъ между шкапомъ и дверью, гдe была ниша для чемодановъ. Никто не вышелъ. Дарвинъ подошелъ и глянулъ въ уголъ. Никого. Только большой кусокъ оберточной бумаги, оставшiйся отъ вчерашней покупки. Онъ включилъ свeтъ, задумался, потомъ открылъ дверь въ коридоръ. Въ коридорe было тихо, свeтло и пусто. "Ну его {230} къ чорту", - сказалъ онъ и опять задумался, но вдругъ встряхнулся и дeловито началъ переодeваться къ ужину.