А что делать? Квартира одна, перспективы ноль. О любви речи уже не было, разве что о мирном сосуществовании. В это время он к Илье и пристроился.

Мой муж очень не глуп. И Илья его заметил.

Вот тут и возникла идея женской дружбы. После нескольких встреч с Лялей я осознала её роль в семье. И поняла, как следует действовать ради карьеры собственного мужа.

Соблазнить самого Илью особого труда не составило. Правда, процедура обследования у венеролога перед любовными утехами показалась мне унизительной, но логичной с другой стороны.

Секс без обязательств. Здоровый, во всех смыслах. Живая, разговаривающая кукла, способная налить чай и проявить инициативу — выгодней резиновой. А я не дура, со мной и поговорить есть о чём.

Так я стала слугой двух господ. Нет, трёх. Ещё мужа моего, который буквально за полгода сделался заместителем генерального.

Он все заслуги приписывал себе и не подозревал, что его гениальность сыграла отнюдь не решающую роль.

Думаете, вот самый что ни на есть голый и циничный расчёт? Ан нет.

Я каким-то невероятным образом умудрилась пустить их всех троих в душу, определив каждому свою, только для него приготовленную экологическую нишу. Я их любила. Жалела, успокаивала.

Лялю эту непутёвую, имеющую всё для того, чтобы быть счастливой, но остающуюся неудовлетворённой, несчастной и одинокой. Вечно недовольную и сетующую на свою жизнь.

Как можно было не пожалеть так и не выросшего, озлобленного на всех ребёнка? Ей были должны. Но недодали, недолюбили, не приласкали. И ещё куча всего-всего.

Единственное, что Ляле доставляло удовольствие — это тратить деньги. Как будто они с неба сыпались. Этакая кажущаяся компенсация всех её бед.

У меня не было отдушины и у неё тоже, это нас роднило и объединяло. Её муж поощрял нашу дружбу, так Ляля всегда была под контролем. И мой, уверовавший, что жёны руководства просто обязаны души не чаять друг в друге.

О реальном положении вещей в семье шефа никто не думал и не догадывался.

Только я знала и я любила…

Илью я любила по-настоящему. Но даже вида показать не могла. Довольствовалась тем, что имела. Если он поймёт, то всё прекратится. Я понимала как никто. Научилась скрывать своё чувство, маскируя его похотью.

Отрывалась с ним на всю катушку. А потом ревела украдкой, потому что он для меня лишь мечта.

Как-то сказала ему, что мне очень жалко Лялю. Что её никчёмность просто обезоруживает. А он ответил, что и ему жалко. Что он тоже где-то виноват перед ней, а потому тянет с разводом. Да и сын есть, а она мать как-никак. Хотя скорее никак. Вот что сказал.

А через какое-то время мы с ним заехали в тот дом у моря. Ему бумаги понадобились, которые там находились.

Интересно, что, несмотря на то, что в доме мы были одни, он даже притронуться к себе не дал.

— Только не здесь, Лара, — вот и весь сказ.

А в глазах такая тоска.

Я взгляд от картины над камином отвести не могла. Два моря и столько слёз.

— Кто художник?

— Нравится?

— Она плачет, разве ты не видишь?

— Картина? — он улыбнулся.

— Художник, а за ним и творение.

— Она умела рисовать море. Она умела чувствовать его и любить. Она вообще умела любить. Тогда не умел любить я. Осталось только две картины. Эта и ещё одна, у меня в квартире.

— Не помню, хоть убей, не помню.

— Видимо, вверх ты у меня в спальне глаза не поднимаешь. Поехали.

Секс был грубым, как месть. Мне ли? Ляле? Или той, которую не умел любить он? Я не знаю. Но именно тогда я поняла, что грядёт время перемен, что он не сможет и дальше плыть по течению. А его возрождение и развод знаменуют мою отставку. Ну и пусть. Только бы он стал счастливым.

Время перемен несло перемены для всех. Мы с моим благоверным тоже попали в этот водоворот, и нас закрутило.

Я не смогла сразу прийти на помощь брошенной Ляле. Потому что дома в моей собственной семье меня поджидал сюрприз. Мой муж уходил к другой. Почему? Ответ прост. Она могла рожать. У неё имелся влиятельный папаша и деньги. Нас с ним больше ничего не связывало. Он продолжал двигаться к своей цели, раздавив меня, как котёнка.

Ну что ж, закономерно.

Лялю сначала пыталась привести в чувство. Она болела похмельем. Но трезветь она просто не хотела. Тогда я решила её споить. Мне бы самой с силами и духом собраться. Она пила и билась, как раненый зверь. Я сочувствовала и понимала насколько ей больно, на тот момент, как никто.

Но позвонила ТА женщина и сообщила о болезни Ильи.

Ляля восприняла это как месть небес за неё.

Я же поняла, что надо действовать. Я не могу допустить краха его фирмы. Я не могу оставить его в беде. И я не оставлю. Уйду позже, как только всё утрясётся. В любой революции есть жертвы. В этой жертвой стану я.

Оставив Лялю одну, чётко понимая, что ей ничего не угрожает, кроме пары дней запоя, я поехала к своему уже почти бывшему мужу. Я сообщила всё, что узнала. И мы вдвоём собрались лететь в Москву. Туда, где всё у нас когда-то начиналось и где должно было закончиться.

Правда, в тот момент я почти не думала ни о себе, ни о муже.

Только бы с Ильёй всё было хорошо.

========== Мила ==========

Всю дорогу до дома Миша молчал, прилипнув носом к окну автомобиля. Дорогу разглядывал.

Я припарковала машину в гараже под домом, вытащила сумку с его вещами и чемодан его деда из багажника.

— Мишенька, давай ты будешь держаться за сумку, у меня не осталось свободных рук.

Он послушно схватился за ручку своей сумки. И мы вошли в лифт. Я почувствовала, как ручка задрожала. Ребёнок испугался, он никогда не поднимался раньше на лифте.

— Тебе страшно? — спросила его я.

Он лишь мотнул головой из стороны в сторону, как бы говоря «нет». Но весь его облик свидетельствовал об обратном. Как только мы оказались на лестничной клетке, мальчик аж выдохнул.

Девочки с няней ещё не пришли с прогулки, и дома мы с Мишей пока что очутились одни.

Ребёнок он оказался удивительный.

Во-первых, он очень походил на своего отца: и коренастостью, и светлыми непослушными волосами, и манерой улыбаться, и ямочками на щеках. Да и форма носа полностью повторяла носы моих девочек, как и цвет глаз. Он плоть от плоти моего любимого человека, и я просто не смогла сразу же не полюбить его. Он был родным братом моих девочек, а это что-то значило. Но умилялась я его схожести с моими детьми совсем недолго. Он просто обезоружил меня своими вопросами.

Предложила ему, пока я занимаюсь приготовлением обеда, поиграть на компьютере, предоставив ему мой собственный, или посмотреть мультфильмы. Миша очень вежливо отказался, аргументировав тем, что мама не разрешает ему этого делать.

Он устроился на табуретке на кухне. А потом предложил мне чем-нибудь помочь.

Убил наповал. Я никак не могла себе представить, чем может мне помочь пятилетний ребёнок. Моим девицам в голову такое не приходило. Но этот маленький мужичок был другим.

— Тётя Мила, я могу почистить картошку, если у вас специальная детская чистилка есть. Или морковку, я умею.

Мы с ним поискали нужную чистилку, но не обнаружили такую. Он успокоился, просто наблюдая за мной.

— Миша, что ты обычно делаешь дома?

— Когда папа дома, я с ним играю, а когда его нет, всякими делами занимаюсь. Читаю каждый день. Слушаю музыку. Смотрю познавательные передачи. Потом готовлю рассказ о проведённом времени. Мама так мою няню контролирует. Но это всё в прошлом. Дедушка сказал, что жить я буду только с папой, и дела у меня будут другие.

— А с какими игрушками любишь играть?

— С машинками радиоуправляемыми, мы с папой знаете, как гоняем, и аварии у нас такие — бух! Бумс! И всё перевернулось. И бабах, покатилось!

Он вдруг ожил, стал снова маленьким мальчиком с блестящими глазками, показывая руками, как переворачиваются и падают машины, но очень быстро взял себя в руки и снова примерно сидел на табуреточке.

— Мои сёстры скоро придут? — ему, наверно, надоело моё скучное общество и хотелось к детям.