***

А потом перед глазами встало пламя камерной печи, на западных воротах третьего проката.

Михаил, в тот день, собирался на обед, когда в комнату мастера зашёл дядя Толя из соседнего подъезда.

– О, Мишаня, привет, – дядя Толик протянул Михаилу (заискивающе глядя ему в глаза) свою сухую и широкую ладонь (с чёрным трауром под давно не стрижеными ногтями). – Ты теперь большой человек стал.

– Ты чего хотел то, дядя Толь? – Михаил отстранился от запаха источаемого дядей Толей. Запах был свойственен для человека пьющего всякую гадость и меряющего всё на свете ценой мерзавчиков (в ларьках на центральной проходной продавали настойку боярышника в мелкой таре).

Я к Семён Захарычу (начальнику смены). Назад решил проситься, – дядя Толя от волнения мял в руках кепку.

– Так иди к нему, пока он на обед не уехал.

Ты, Михаил, замолви за меня словечко. Я, ведь, без малого, десять лет на комбинате, – дядя Толя остановился в дверях, говорил, не отрывая глаз от кепки в руках, – в завязке, закодировался. Справка есть.

– Хорошо, дядя Толь, – Михаил дружески положил руку на плечо дяди Толи, – после обеда зайду к Семён Захарычу. Ты в который раз возвращаешься на комбинат?

– В четвёртый.

***

Я задержался с обеда, так как ходил в управу (пришёл приказ на назначение меня мастером крановой службы). Возле входа в главное управление стоял новенький «Ягуар».

– Чей это? – спросил я у охранника Гриши.

– Генеральному хозяин подогнал из Москвы, – Гриша бросил окурок в урну, – на мерсах ныне не престижно ездить. Салон ручной работы, телячья кожа, красное дерево, спецзаказ.

***

Войдя в цех третьего проката через западные ворота, я увидел группу людей возле открытой третьей камерной печи (в неё до обеда должны были поместить заготовку). Уже пройдя через молчаливую группу (Глаша – крановщица, Егор, Мишка, Вадик – слесаря, Михалыч – дежурный электрик и ещё человека три из смены) я увидел на краю печи Семён Захарыча и кепку дяди Толи (аккуратно сложенный в неё пачка Беломора, носовой платок, паспорт, всё прижато крупным камнем).

– Я ж ему говорю, – увидев меня, заговорил Семён Захарович, – тебя последний раз по статье … на проходной взяли пьяным, с тремя килограммами меди.

Семён Захарович хотел бросить окурок сигареты в недра печи, но передумав, бросил под ноги, раздавил носком правой туфли, махнул рукой и пошёл в сторону своего кабинета.

Михаил подошёл к краю каперной печи. Она была пуста, почти. Заготовку в неё не успели опустить. На дне печи, в белом пламени, выделялась тёмная клякса человеческого тела, свернувшегося в позу эмбриона.

***

– Позвольте, – Михаил услышал голос, свой голос, поднял глаза на Игната, – мы готовили три вопроса. – Глаза Михаила слезились, толи от дыма, толи от огней мира его памяти, – Первый вопрос был смерть, второй жизнь, а третий …

***

В языках пламени костра Михаил увидел дядю Игоря, дядю Толю, Пашку – токсикомана с армейки. Каждый из них представлял отдельный лепесток цветка пламени на чёрном стебле – ветки из костра, поднятой гостем. Жизнь этих людей была коротка как отблеск пламени костра в ночи и с рассветом ни чего не останется в остывшей золе.

Михаил поднял большой палец правой руки вверх от сжатого до боли кулака.

«В моей жизни вы оставили след», – думал Михаил, глядя как язычки пламени стремятся вверх, к звёздам от такой тяжёлой Земли.

***

Старик, совсем не похожий на дядю Игоря, говорил о духовном росте, о соучастии в творении. Отпустил с ладони язычок пламени (как семечко одуванчика) в небо.

«Какие творческие потуги», – хмуро думал Михаил, – «когда жрать нечего. Вон язычок пламени без древесины улетел к праотцам, потеряв силы жизни (свою ветку – пищу для жизни), а на ветке, поднятой старцем из костра, огонёк плотненький конкретно сидит на ветке, ни какому ветру не задуть».

Никита

К костру подошёл (тихо подкрался) крепкий мужик, уже седой (похож на моего дядьку-охотника, дальнего родственника по отцовской линии с берегов Лены). Попросил попить воды и не шуметь: – «а то козлов распугаете», – подмигнув, сказал он доверительно.

Выпив до дна из пластикового стаканчика, дядька-охотник предложил пустить круговую, за знакомство. Хохмач Мишка подлил в круговую «чашу» спирта, а охотнику на охоте пахнуть нельзя, вот охотник и поставил стакан со спиртом в костёр, а сам отодвинулся подальше от костра. Спирт, естественно, загорелся, выдав подставу Мишки.

– Ой, а вы есть не хотите? – моя любимая Ксюша, заботливая и ласковая. Каждому котёнку готова налить молока, хоть на последние деньги (что не раз бывало в студенческие годы). – «Да что же ты моя любимая, голодному мужику, охотнику миской с салатом тычешь», – думаю я. – Вам мясное можно? – спрашивает она! – «Так надо спасать положение рачительных хозяев», – думаю, я достаю мясное, говоря вслух: – Собственно об этом и был спор.

В общем, наложил полную тарелку нормальной пищи, оставив немного места под салат (чтобы не обидеть Ксению). Полную тарелку передал Мишке (он опять что-то придумал, его глаза так и блестят). Мишка повернулся к дядьке-охотнику, отсевшему от костра, и со словами (подсказанными Игнатом) – «Прими от нас от всех», – ставит полную тарелку еды на камень. Ещё издевается, спрашивая про вегетарианство: – Вы за вегетарианство? Или против?

Тут ещё Олеся, со своим «экологически чистым» подходом к жизни: – Да наши мальчики не хотят отказаться от мяса. Не видят пользу в здоровой пище. – «Посмотрел бы мой батя на тебя с твоими огурчиками, помидорчиками, когда на зимовье за соболем, а за стеной на улице за минус тридцать. Одной кашкой на воде сил не наберёшь для обхода всех ловушек засветло».

– Олесе зайчика стало жалко, – я смотрю на огонь, вспоминаю, каким милым зайчиком была Олеся на детском утреннике (фигурой статна, а умом из детского сада не вышла). – Наверное, она хочет иметь такие же большие уши или маленький хвост.

Тут в дядьке проснулся охотник и он начал рассказывать нам: чем отличается беляк от русака; чем питаются летом; чем питаются зимой; какие следы оставляют; признаки лёжки зайца; в какое время суток активны. Подведя итог, можно сказать, что взрослый русак – царь полей, которому нестрашны ни лиса, ни волк.

– Только человек способен добыть здорового, матёрого русака. Человек он как «синий кит» в океане жизни, любая дичь для него становиться мелочью (если подобрать соответствующий калибр). А если подойти с умом, то можно добыть зверя и шкурку не попортить.

***

Китов я в живую не видел, а вот сома, на креветку, мы с отцом ловили.

Началось всё с того, что отцу порекомендовали попробовать креветок. Он поехал в магазин «Океан» и купил три килограмма мороженных креветок.

– Как их варить? – спросила мама.

– Как раков, – ответил «добытчик», – вскипятила воду с солью, опустила туда креветок, покраснели – доставай.

У мамы все креветки разом не вошли в кастрюльку, несколько штук она убрала в маленькую кастрюльку (про которую благополучно забыла). Вспомнили про креветок когда нужно было вскипятить молоко.

– Нужно выкидывать, – огорчилась находке мама.

– Зачем выбрасывать? – говорил папа, наслаждаясь маминым борщом, – сосед звал на рыбалку в выходные. Говорил, сома видел. Вот молодость и вспомню. Сомы на всякую экзотику с душком падки.

***

Дядя Боря (наш сосед по дому и гаражу) выделил нам на ночной лов свою лодку: – Днём он вон там, на мелководье, плескался. Вон в том омуте у него, стало быть, лёжка.

– Хорошо, до утра мы и сома поймаем и лодку твою вернём, – Папа проверял крепость плетёной лески.

– Фонарик то взяли?

– У меня хороший, шахтёрский, – папа повернулся ко мне, – Ник, посмотри в багажнике, мы заморских раков не забыли с собой взять?

Ночь, лодка, звёзды. Мы свою палатку не брали, так как дядя Боря собирался на зорьку, а палатка у него была большая, вместительная.

От воды тянуло холодом, я плотнее укутался в отцовскую штурмовку.