Сергей Миров

Такая работа

Рассказ

С реки давил тяжелый ветер, возвещавший об окончательном приходе осени.

Никодим Велизариевич молча пожал руку своему младшему брату Юрию, снял с вешалки плащ и шляпу, еще раз зачем-то выглянул в окошко, проделанное в цифре 6, кашлянул и, подхватив у стены свою привычную трость, начал спускаться по скрипящей лестнице. На пятой ступеньке он приостановился и, глядя вниз, где в темноте исчезала крутая спираль, произнес:

- А ты прикрой. Ночью продуть может. Нам твой бюллетень, как... - и, не подыскав подходящего сравнения, уже снизу добавил: - Не нужен, в общем.

Собственно, Юрий не был ему братом. Велизарий Степанович взял его из детдома в пятьдесят втором, боясь остаться без наследника. Когда через год Никодим вернулся домой, то застал в доме шустрого большеглазого пацана, что-то карябавшего в линованной тетрадке и глядящего на него с недоверием. Отец молча обнял Никодима, постоял так минуту и показал в сторону нового жильца:

- Вот, из приюта взял, Юркой зовут. На часы не смотрит, - и после паузы спросил: - Ты-то не забыл, а, Никеша?

В шестнадцать Юрка, получая паспорт, взял фамилию Колотаевых и отчество Велизариевич. К тому времени он уже регулярно подменял на башне старого Степана, и горисполком выделил ему ставку лаборанта в краеведческом музее.

В армию его не забрали, бронь выбил тот же краеведческий музей, как незаменимому специалисту: Степан Колотаев умер прямо на башне за несколько месяцев до Юркиного призыва. В тот день, когда на смену пришел отец, Юрка выл, глядя на упавшее со стула тело старика, стучал зубами, но не уходил и в окошко не кричал: нельзя, такая работа.

Через три дня на башню провели телефонную линию.

Даже после этого случая Никодим Велизариевич так и не смог отделаться от сложного чувства к Юрию и не то чтобы не любил, но своим не считал.

Выйдя на улицу и аккуратно прикрыв за собой дверь, Никодим Велизариевич обратил внимание, что внизу ветра почти не было, а сентябрьское солнце продолжало по-летнему ласково припекать пыльную брусчатку ратушной площади.

Из остановившегося за памятником Ленину "Икаруса" вытекла ленивая туристическая группа в сопровождении пергидрольной гидессы. Кто-то в автобусе заснул, и было слышно веселое оживление его спутников, видимо, развлекавшихся не очень гуманными шутками над спящим.

- Итак, господа, мы прибыли в последний пункт нашей экскурсии старинный русский город Седелец. Знакомство с ним принято начинать с Ратушной площади, на которой возвышается известный во всей Европе Дом с Часами, или, как его называют в исторических документах, - Седелецкая ратуша. Это сооружение было возведено в середине восемнадцатого века немецким архитектором Тюзентейфелем по личному проекту императрицы Елизаветы Петровны. Уникальность его заключается в том, что...

Никодим Велизариевич ускорил шаг и, отвернувшись, прошел мимо. Он очень не любил эту напыщенную и приукрашенную историю. От старика Степана ему досталось семейное предание, записанное Архипом Колотаевым со слов его деда Егора о том, как было дело по правде.

Лет пятнадцать назад из Ленинграда приезжала какая-то девчонка, переписала все в свой блокнотик и уехала, сказав, что в истории будет переворот. Через полгода налетела целая группа, долго цокала языком, разбирая старые бумаги, и тоже бесследно испарилась. Колотаевы привыкли к постоянным группам, комиссиям, экспедициям. Ученые мучили Никодима всю его жизнь, но обидно было, что эти прохиндеи забрали под расписку последнюю уцелевшую копию записок Архипа, которой тоже было без малого сто лет. Сейчас уже и больше. На что они им, эти записки-то. Вон уж сколько прошло, а опять: по личному проекту Елизаветы...

- Дяденька, а дяденька, который час, не подскажете?

Никодим Велизариевич будто споткнулся, набрал в легкие воздух и повернул голову. Девчонка лет шестнадцати, узнав его, сразу покраснела, перепугалась, пробормотала что-то вроде "извините, я не хотела" и побежала дальше.

Дуреха, чего пугаться-то? - добродушно подумал Никодим Велизариевич, а потом представил себе, какие у него были глаза, и усмехнулся.

Сейчас его уже редко дразнили. Наоборот, люди уважительно здоровались с ним на улицах, а он, не глядя, отвечал им привычным кивком. Сегодня по дороге домой он уже успел раскланяться с доброй дюжиной знакомых и незнакомых людей.

А вот его отцу и деду в свое время от мальчишек досталось. Наверняка среди прохожих, которые с ним сегодня поздоровались, были и те, донимавшие Колотаевых лет тридцать-сорок назад.

Вдруг Никодим Велизариевич понял, что опять идет не в ту сторону. Он задумался, и ноги сами его понесли в Колотаевский тупичок, где совсем недавно стояла древняя изба, в которой родился еще его прадед Захарий. Вот уже год, как они переехали в огромную пятикомнатную квартиру на третьем этаже нового дома, через стенку от помощника мэра. Одна комната была общая, как в избе, и в ней повадился спать девяностотрехлетний Велизарий Степанович. Две комнаты раньше занимала семья Юрия, но после того, как дочь перебралась к мужу, они остались в одной, а во вторую под шумок перебрался Лешка, сын Викентия и Марты.

Вспомнив про Викешу, Никодим Велизариевич вздохнул. Чего только не предпринимала семья, чтобы пробудить в нем колотаевский талант. Дед Велизарий не один пучок розог об него поломал, а все без толку. Только обозлился вконец, а после школы сразу уехал в Ленинград, там окончил Технологический институт и пустил корни.

Их уникальный дар - абсолютное чувство времени - все время теплился в ком-то одном из продолжателей рода. За двести сорок пять лет работы Колотаевых на башне был только один случай, когда время выбрало двоих. Старший брат Велизария, двухметровый красавец Евстроп ушел к белым, как только большевики согнали его с башни, объявив их работу пережитком царизма. Потом следы Евстропа затерялись: то ли погиб, то ли ушел с англичанами - в общем, сгинул.

В двадцать седьмом году на башне опять решили построить часовой механизм, да еще с боем, чтобы каждый час играл Интернационал, как в Москве. Из Ленинграда привезли инженера, где-то заказали колокола, но опять не вышло: денег не хватило, механизм работать не захотел, инженера отправили на Соловки, а потом расстреляли. Глава реорганизованного областного НКВД лично приезжал в Седелец, где ему показали старого Захария и рассказали, что при царском режиме на башне посменно работала его семья, переводя стрелки вручную. Он, как водится, поцокал языком, что-то сказал про народные таланты и уехал.