- Так вот, скажу я тебе, лапа, - насладившись моментом, Кол вновь обрушился на Плинна. - Что в те времена таких вобл сушёных, как ты, и на арбалетный выстрел к легиону не подпускали! Это сейчас, как я погляжу, набирают кого попало...
- И ты - лучшее тому подтверждение, - согласно кивнул Плинн, вновь рассмешив товарищей. - Центурион Дакнос был очень добр, взяв на службу пьянчугу вроде тебя!
Кол никогда даже не пытался скрыть от своих новых товарищей свою предыдущую жизнь. Он честно рассказывал и о беспробудном пьянстве, и о том, как делал грязную работу для Тана Горбуна, и о том, как позже его едва ли не ежедневно мутузили, выбивая долги. Кол не кичился своим падением и не смаковал его. Он принял его как данность и не собирался открещиваться, воспринимая как ценный жизненный урок.
В последние лет шесть-семь жизнь Кола была однообразна и предсказуема. Она шла по накатанной, словно тележное колесо, попавшее в глубокую колею на осеннем раскисшем тракте. И так же, как та колея, жизнь его была полна грязи и мути.
С тех пор, как пошли прахом его последние попытки встать на ноги, бывшему паладину только и оставалось, что пить, да валяться в сточных канавах. Иной раз он подсаживался к какому-нибудь одинокому посетителю очередного кабака и начинал рассказывать истории из своего прошлого, надеясь, что тот если и не подбросит пару железных монет, так хотя бы угостит чаркой, или, на худой конец, оставит допить. Кол и сам осознавал, насколько мерзко звучали его воспоминания о гвардии паладинов и о том, как он командовал целой когортой, из уст опухшего выпивохи, жадным взглядом следящего за кружкой, которую собеседник подносил ко рту. Будучи трезвым, он всякий раз давал себе зарок, что не станет так унижаться, но, стоило выпить достаточно, чтобы захмелеть, но недостаточно, чтобы залить пустоту внутри, и он вновь подсаживался к очередному ухмыляющемуся гуляке.
Года два тому назад он сошёлся с женщиной. Ей было двадцать семь, хотя выглядела она заметно старше. Собственно, познакомились они совершенно предсказуемо - оба надирались вдрызг в одном завшивленном кабаке, причём за её счёт. Гейре, как звали эту особу, очень приглянулся здоровый и довольно статный, несмотря на брюшко, мужик, а Колу очень приглянулась та, кто поставила перед ним баклагу дешёвого вина.
На том могло бы всё и закончится, но Гейра, видимо, очень запала на своего случайного собутыльника, так что после пригласила его к себе. Поскольку альтернативой для Кола была ночёвка где-нибудь под плохо побеленной стеной того же кабака, он не раздумывал, хотя в сексуальном плане эта женщина вряд ли способна была задеть его за живое.
Так и пошло. В его жизни появилась грязная, запятнанная постель, в которую он теперь мог возвращаться после попойки; грязная, запятнанная женщина, которая взбиралась на него в этой постели, а также кое-какие деньги, которых едва хватало на дешёвое пойло. Гейра не жалела для любовника тех крох, которые она зарабатывала, стирая белье для жителей Старого города, лишь бы он оставался с нею. Она и сама любила прикладываться к бутылке, так что иной раз, чтобы сэкономить время, они просто покупали галлон какой-нибудь дешёвой бурды, напивались и тут же валились в кровать. Такие вечера Кол любил больше всего, потому что у его похотливой подруги после такого количества выпитого обычно не оставалось ни сил, ни желания.
Однако идиллия продолжалась всего несколько недель. В конце концов Колу стало невмоготу вести такую жизнь прихлебателя, которому женщина платила лишь за то, что он спал с ней. Решив для себя, что он вновь пробил очередное дно, бывший легионер решил поставить точку в своей любовной истории.
Увы, как это бывает со многими другими вещами в этом мире, закончилось всё ещё хуже, чем началось. Подвыпившая Гейра устроила истерику, а затем просто кинулась на своего бывшего возлюбленного. Кол поначалу лишь мягко отталкивал визжащую и захлёбывающуюся слезами женщину, но когда она до крови прокусила ему предплечье, ударил по-настоящему. Полуоглушённая Гейра отлетела на ту самую кровать, которая так недолго побыла уютным любовным гнёздышком, да так и осталась лежать там, всхлипывая, когда Кол, не прощаясь, вышел за дверь.
После этого с женщинами он решил завязать навсегда. Собственно, он решил завязать и с собой, полностью махнув рукой на любые попытки выбраться из клоаки, в которой оказался. Он находил почти мазохистское удовольствие в собственном унижении и страданиях. Ему даже пришла в голову мысль вновь податься к Тану Горбуну, но, чуть поразмыслив, Кол всё-таки решил, что это дно пробивать пока что рановато.
Когда началась вся эта петрушка на западе, когда ужас переполнил улицы Латиона подобно мутному потоку, Кол увидел во всём этом руку самого Асса. Было очевидно, что для такой большой войны понадобится очень много солдат, и что офицеры на призывных пунктах уже не будут столь щепетильны в выборе кандидатов на убой. А это было именно то, что нужно Колу - ещё один шанс, ещё одна попытка вновь стать человеком. И он поклялся себе, что ни за что не упустит эту возможность.
Три дня Кол не брал в рот ни капли, пытаясь хоть немного привести себя в божеский вид. Он дважды выкупался в Труоне прямо в одежде, чтобы она хоть немного вернула свой былой облик, а также попытался на это время не попадаться на глаза верзилам Горбуна, чтобы не мять и без того помятую физиономию ещё больше.
Старый легионер решил попытать счастья в некогда родном легионе, хотя и понимал, что шансы его ничтожно малы - Седьмой не принимал в свои ряды отребье, благо, хватало достойных претендентов. Если (а скорее - когда) он получит там от ворот поворот, то всегда можно будет записаться в полк попроще, в «марширующее мясо», как пренебрежительно называли подобные сборища легионеры элитных полков.
Когда Кол подошёл к казармам Седьмого, его неожиданно накрыло бессилие. Он словно увидел себя со стороны, и едва не расхохотался от этого зрелища. Да его не пустят даже на порог, не говоря уж о том, чтобы попасть к ответственному за набор офицеру!
Хотя, признаться, возможно у этой внезапной неуверенности была совсем другая подоплёка. Кол догадывался, что в глубине души ему просто стыдно и боязно, что его узнает кто-нибудь из былых товарищей. Лучше умереть на месте, чем терпеть их снисходительно жалостливые взгляды, хлопки по плечам и фальшивые улыбки!
Так Кол некоторое время жалко бродил неподалёку от казарм, не находя в себе смелости ни уйти, ни попытать удачи, как вдруг какой-то малый в форме центуриона окликнул его по имени. Некоторое время Кол боролся с детским желанием убежать или сделать вид, что тот центурион обознался, но, к счастью, он сумел побороть эти глупые чувства и, растянув рот в улыбке, откликнулся, хотя, как ему тогда казалось, он видел этого парня в первый раз.
Такова была незатейливая история Кола, и каждый в центурии слышал её, по меньшей мере, по три раза. Однако недавний пьяница всякий раз сдабривал рассказ всё новыми подробностями, с каждым разом всё более невероятными и смешными, так что никто не был в обиде. Более того, на каждом привале вокруг старого балагура образовывался кружок благодарных слушателей, покатывающихся со смеху, когда Кол с изумительно серьёзным лицом начинал убеждать их, что у его Гейры было три груди.
Вот и теперь за его шутливой перебранкой с Плинном следила едва ли не треть центурии. Кабы не боязнь сломать строй и заработать нагоняй от центуриона, зрителей было бы куда больше.
- Пьянчуга или нет, а тупую башку твою мне отбить, всё равно что за дерево поссать отойти, - безапелляционно заявил Кол в ответ на бестактную реплику парня. - Помни об этом, когда будешь в другой раз разевать свой щербатый рот!
- Это точно! В твоём возрасте отлить - та ещё задачка! - хохотом закатились все, даже центурион не сдержался. - Крантик, поди, совсем не работает уже? С утра за дерево отойдёшь, чтоб к вечеру пару капель нацедить?
Было видно, что Колу достался серьёзный соперник, которого голыми руками не возьмёшь. Тем более, что и сам Кол хохотал до слёз, оценив остроту товарища. Этот блестящий финал ознаменовал передышку в словесной дуэли, тем более, что от задних рядов покатилась команда о привале - кашеварам пора было приниматься за дело и накормить почти шесть тысяч уставших голодных мужиков. До Шельдау оставалось всего ничего - один дневной переход, но поскольку солнце было уже довольно низко, то командование решило сделать привал прямо здесь, посреди этого унылого осеннего леса.
