- Завтра же сделаю, сам покоя не знал, тревожно что-то, но вспомнить не мог, да и дела эти, дела, - вы правы, все перекрывают, - мужчина привстал.

- Извините, а как насчет моего вопроса, вы не скажете мне, разве?

- Нетерпелив ты, ох, нетерпелив. Странно это. Люди все такие, что, скажи что про него завтра, он и слышать не желает, а как сам захочет, так хоть смерть ему предрекай через час, не остановится. - Она поправила волосы и улыбнулась. - Будет тебе все, что хочешь ты, и придут они сами и просить будут, словом подробности не интересно, скучно потом будет, знать наперед оно не всегда все полностью надо. Вполне хватает в общих чертах.

Мужчина нагнул голову и встал:

- Очень благодарю вас, признаться не верил, что правда все, но теперь извините, что сомневался, помогли вы мне. Вроде знал все, что надо, а иногда, как слепой, ей-богу. - Он еще раз поблагодарил и ушел.

Бабушка не провожала, она сидела, о чем-то задумавшись.

Я слегка шевельнулась. Ткань платья зацепилась за шероховатость фанерной спинки шкафа и, резко натянувшись, разорвалась. Бабушка посмотрела в мою сторону.

- Ах, ты, шалунья, подслушивала, значит. А ну, иди сюда, я тебе покажу. - Она смеясь подошла к щели между стеной и шкафом. Я, немного смутившись, что меня заметили, но тоже смеясь, ведь все получилось, как игра, выскользнула из щели.

- Ну, что же ты, такая сякая, прячешься, - она взяла меня на руки и пошла к креслу.- Хотела бабушку послушать, да?

Я качнула головой.

- Ну, что ж, давай послушаем, что ты хочешь слышать, а ну-ка, говори.

Я поводила пальцем по лбу и непонятно, почему стесняясь, спросила:

- А как ты знаешь все, что они спрашивают?

Бабушка мягко хмыкнула.

- Ну, моя милая, все тебе. - Она, прищурившись, глянула на меня.

Лицо ее стало мягче, и она, прижав меня к себе, усадила поудобнее на коленях. - Ну, ладно, слушай, расскажу я тебе удивительную историю.

Она всегда начинала и заканчивала свои рассказы так, словно читает сказки, а не то, что заставляло верить в нее самых скептических людей. Сказки эти были, однако, совсем не детскими, увлекаясь, она не замечала меня, и тогда диалог шел между ней самой и еще кем-то, кем-то вторым с ней, с ее вторым "я".

- Есть, моя маленькая девочка, огромный мир, настолько непонятный и неизведанная, что даже, владея чем-то, иногда никто не знает, что есть то, чем он владеет, и откуда. Мы с тобой живем на одной из бесчисленных плоскостей этого мира, но даже такие, как мы, одноплоскостные, сложны так, что понять это практически невозможно. Что есть человек, никто и никогда не даст верного ответа, это неизведанное и будущее неизведанным всегда. Материальность - это здесь, духовность и новая форма - там, принципиально отличное качество еще дальше. Мы многослойны, малышка, как рождественский пирог, мы состоим из нескольких составляющих, и то, в чем мы есть и будем, познать до конца немыслимо и бесполезно.

Я слушала, уже почти задремав. Странно, но я не испытывала никаких трудностей, встречая в бабушкиной речи сложные, не у всякого взрослого бывающие в разговорах слова. Я понимала их, иногда слыша совсем впервые. Бабушка осторожно посмотрела на меня.

- Спи, моя хорошая, ну, спи, спи,- она покачала меня на руках. Спи, а я расскажу тебе дальше.

Я не могу видеть и знать все, но то, что я способна, позволяет видеть дальше. Я человек такой же, как все, и даже если я буду способна видеть и знать в три раза больше, чем сейчас, и тогда я буду иметь желания и рвения людей. Ничего уж тут не поделаешь. Хотя, разве это плохо, - неизвестно это, может быть, единственное, что спасает и держит нас в существовании вообще. Мы все страшно интересные существа, моя милая. Мы тело, душа, мысль. Мы симбиоз духовного и разума, неизведанными путями получившего телесность. Это самое слабое наше качество, нежное и хрупкое, смертное и, казалось бы, настолько зыбкое, что неспособно ни на что и не нужно вовсе. Но нет. Это одновременно форма, форма, позволяющая жить и присутствовать еще и в этом измерении, поглощать мироздание и тут, делая свое наступление глобальным и неумолимо вездесущим. Странно, мы сами даже не знаем, как мы велики и ничтожны, хотя это потом, пока просто, как и что мы вообще можем. Великие лекари пошлого, гении, канувшие в небытие, светлые и пытливые умы, рвущиеся в бездну познания, все они есть, все они будут, но уже не для нас. Здесь им делать нечего, они исчерпали лимит этой формы, отдав ей все, что могли и были в силах отдать. Но вот, что интересно. Конец понятен, я его видела много раз, я его изучила и в курсе происходящего, но сама себе не могу поверить, когда все в начале. Где, как и когда получает плод все три формы, везде они или что-то происходит, этого мне и сейчас не понять, не понять до этого конца, это точно.

Сами мы с тобой, малышка, и не подозреваем, что мы связаны незримыми нитями с миром звезд и планет, с пустотой. Связаны высшим разумом со сверхобъединением и организацией.

Я видела ушедших, я разговаривала с ними, они давали советы живым, и эти советы помогали. И в этом я вижу свою роль и долг. Я не думаю, что я что-то изменившееся, и способна это сама собой. Я не так наивна. Это мой крест и призвание, выбранное не мной, а для меня. По сути, я даже не имею такой свободы, как все, я не индивидуальность, я пешка. Мной руководят, и я делаю. Кто, не знаю. Я думаю, я сама, но, скорей всего, это не так. Я не говорю о каком-то боге. Примитивизм, ерунда, и даже не одна грань во множестве, еще меньше, капля в мировом океане.

Я зашевелилась, и бабушка замолчала. Детство иногда делает нам исключительные сюрпризы. Вот и я получила такой.

Частенько я подглядывала и подслушивала, стоя за старым шкафом, но все, что видела, было стерто памятью, оставляя лишь те несколько бабушкиных рассказов, слившихся в один, долгий и бездонный по смыслу, как окружающий мир. Это стало золотым слитком в белизне беспамятной пустоты. Это я помнила всегда, везде и в любой обстановке.

Как и где соединились они? Соединились - и все. Вроде, только я проснулась после первого рассказа, точнее, очнулась от дремоты, сразу начался второй, и я опять стала дремать и слушать бабушку, а потом опять и, наконец, совсем заснула и больше ничего, совсем ничего об этом не помню. Помню лишь бабушку... ее глаза, улыбку, житейские эпизоды и ее смерть, помню отца, мать, но то, о чем шла речь вечерами в комнате с канделябром, кроме этого, совершенно ничего.