Литмир - Электронная Библиотека

Уникальная способность Луиса Гаспаретто, Марии Гертруды Коэльо и других медиумов бессознательно (в состоянии глубокого транса) воспроизводить стиль и сюжеты великих художников задокументирована авторитетными комиссиями ученых. К этому можно прибавить многочисленные признания пророков и гениев о записи слышимых ими голосов. Наиболее яркие библейские примеры – Моисей, пророки Израиля, откровения Иоанна…

К Платону восходит идея гениальности как иррационального вдохновения, «озарения свыше», «божественного наития». Платон утверждал, что «бред совсем не есть болезнь, а, напротив, величайшее из благ, даруемых нам богами». Под влиянием священного бреда дельфийские и додонские прорицательницы предсказывали будущее гражданам Греции…

Подобную точку зрения разделяли столь разные люди, как Демокрит, Паскаль, Руссо, Гоген, Гейне… Она подкреплялась и анализом жизненных итогов многих великих людей, действительно не выдержавших испытания бременем гениальности и тронувшихся рассудком.

Аристотель отмечал, что знаменитые поэты, политики и художники часто были меланхоликами, помешанными или мизантропами, а Демокрит вообще не считал истинным поэтом человека, находящегося в здравом уме.

Согласно А. Шефтсбери, гений творит подобно могучей силе природы; в отличие от подражателя, его создания неповторимы и оригинальны.

И. Кант видел в гении великий дар природы, реализацию «прирожденных задатков души», через которые природа задает правила искусству. Поэтому гений способен создавать то, чему нельзя научиться, а само его творчество во многом носит сокровенный и бессознательный характер. В отличие от ученого, ни один великий художник не может сказать, как возникают и сочетаются в его сознании полные фантазии и вместе с тем глубокие идеи, потому что сам он этого не знает и, следовательно, не может научить этому другого.

Ф. Шеллинг, развивая мысли И. Канта, считая, что гениальность присутствует там, где идея целого предшествует идеям отдельных частей – как это имеет место при создании произведений искусства. Ф. Шеллинг определил призвание гения как снятие противоречия между конечным и бесконечным, частью и целым.

Ф. Шиллер уподоблял гениальность «наивности» – инстинктивному следованию безыскусственной природе или способности к непредвзятому постижению мира. Гений творит не по формальным принципам, а по наитию, по внушению самой природы, поэтому высшее искусство – безыскусно, и все гениальные произведения искусства рано или поздно становятся общедоступными.

Жан Поль Рихтер сравнивал гениальный вкус с совестью, считая, что нравственная совесть не позволяет возобладать эгоистическому чувству и личному интересу: эстетический вкус позволяет человеку оставаться незаинтересованным в восприятии прекрасного. Следствием незаинтересованного благорасположения является антиномия вкуса. С одной стороны, удовольствие от созерцания прекрасного чувство всегда субъективное. Но с другой стороны, их незаинтересованность придает им сверхиндивидуальный, надличностный характер, некоторую общезначимость.

Гений получает удовольствие не от цели, а от средств, не от результата, а от предвкушения, не от обладания, а от стремления, подсознательно ощущая, что завершенность тождественна концу. Для гения абстракции и построения ума гораздо важнее «очевидности» жизни. Только порвав с ними, гений может войти в «иные миры», открыть новые измерения, проникнуть в суть людей и вещей.

Как говорил Иосиф Бродский, поэту нужен идеальный читатель, только где же его взять? Оттого поэт и пишет для гипотетического alter ego.

Возможной причиной гениальности, по мнению ряда ученых (Г. Селье, Г. Саймон, В. П. Эфроимсон, П. К. Анохин, Н. П. Дубинин, В. Пекелис и др.), являются гигантские, но не используемые резервы «нормального» человеческого мозга. Иными словами, все люди наделены природой неограниченным умственным потенциалом, но обычный мозг использует ничтожную долю своей потенции. Следует понимать, что дело даже не в механизмах, «включающих» полный потенциал сознания гения, но в том, что творчество – это мышление в условиях неопределенности, в которых люди вынуждены делать выбор, включающий компонент риска. По Г. Саймону, человек принципиально не способен охватить всю многогранность реальности, и его выбор неизменно определяется степенью прозрения, иррационального «схватывания», мистического прорыва. У меня нет никаких сомнений в том, что рационализация гениальности практически невозможна и что сам этот феномен выходит за рамки однофакторности или простых решений. Свидетельством тому является провал идеи американского бизнесмена Роберта Грэхема по созданию «фабрики гениев» за счет использования искусственного оплодотворения доноров спермой выдающихся людей. Как выяснилось, дети, родившиеся в такого рода евгенических опытах, ничем не отличались от своих сверстников. Наследственность – наследственностью, но, как давно подмечено, на детях гениев природа отдыхает…

Немного о личностных особенностях гения. Обдумывая что-либо, многие творческие личности искусственно вызывают прилив крови к голове. Фридрих Шиллер ставил ноги в лед, Джон Мильтон и Рене Декарт опрокидывались головой на диван, Жан Жак Руссо обдумывал свои произведения под ярким полуденным солнцем, Джоаккино Россини – лежа в постели, Готфрид Вильгельм Лейбниц мыслил только в горизонтальном положении.

У А. Н. Скрябина вдохновению всегда предшествовал приступ истерии. Припадок часто длился всю ночь, а утром он приходил в себя и начинал записывать музыку.

Вновь услышанные музыкальные фразы Гектор Берлиоз переживал как резкую смену настроения – от подъема до пароксизма: «Мне кажется, что душа моя расширяется; я испытываю неземное блаженство, душевные переживания порождают вскоре странное волнение в крови, пульс начинает биться сильнее… затем происходит болезненное сокращение мускулов, дрожь во всех членах, полное онемение рук и ног, частичный паралич лицевых и слуховых нервов, я ничего не вижу, плохо слышу… Головокружение… Отчасти потеря сознания».

А. С. Даргомыжский следующим образом описывал свои ощущения во время написания «Каменного гостя»: «При нервическом моем состоянии у меня расходилась творческая жилка, как бывало в молодости. Это, в самом деле, странное явление: сидя за фортепьяно, больной и сгорбленный, я в пять дней продвинул моего “Каменного гостя”, как здоровый и в два месяца бы не продвинул».

Рихард Вагнер во время сочинения музыки раскладывал на стульях и на мебели куски яркой шелковой материи и периодически ощупывал их. Кроме того, он окружал себя пышной роскошью – это давало ему внешний импульс к композиции. Болезнь Вагнера, сопровождавшаяся физическим и нервным истощением, вызвала у композитора творческий прилив. Прелюдию к драме «Золото Рейна» он написал в сумеречном состоянии.

Вальтер Скотт надиктовал своего «Айвенго» в состоянии транса, а когда тот кончился, не мог вспомнить ничего, за исключением основной идеи, продуманной ранее.

Иоганн Вольфганг Гёте мешал писать скрип пера и брызги чернил, поэтому он предпочитал карандаш.

У Фридриха Шиллера «приступы» творчества вызывали гнилые яблоки на столе.

Виктор Гюго не мог работать, не имея перед собой своей бронзовой собачки.

Эмиль Золя на время работы привязывал себя к стулу.

Шарль Луи де Монтескьё перед тем как сесть писать, надевал свежие манжеты.

И. С. Тургенева подстегивала бессонница.

Иосиф Гайдн возбуждал себя блестящим предметом, рассматривая алмаз на кольце своего пальца. Без этого кольца музыка к нему не приходила.

Генрих Гейне возбуждал поэтический дар музыкой, Вальтер Скотт предпочитал работать в окружении детей, играющих в шумные игры, а вот П. И. Чайковскому для работы были необходимы уединение и тишина. Подобным образом Альфред Мюссе слагал стихи в полном одиночестве и при торжественных свечах: он заранее накрывал стол для себя и воображаемой женщины, которая должна была вот-вот прийти и разделить с ним ужин.

Поэт и композитор Эрнст Теодор Амадей Гофман часто творил в состоянии алкогольного опьянения. Он даже изобрел свои «элексиры творчества» – различные смеси из алкогольных напитков, вызывающие «приступ» энтузиазма.

10
{"b":"638593","o":1}