Восхитительный запах сыра дошел до моих ноздрей, и каждая часть моего тела кричала, чтобы пойти на него. Только мой человеческий мозг позволил мне устоять перед искушением и не попасться в мышеловку. Тем не менее, неспособность съесть единственную еду, которую я видела в каюте, была чистой пыткой и заставила меня убедиться, что я сойду с ума, если мне придется нюхать ее дольше, чем несколько минут.

Когда в комнату вошла горничная в фартуке с большими карманами, я поняла, что это мой шанс выбраться из мышеловки.

Я глубоко вздохнула и бросилась бежать по полу, слишком поздно осознав свою ошибку. Серебряный металлический цилиндр мелькнул перед взором, а затем тяжело опустился, поймав меня с оглушительным, звенящим звуком. Мое окружение стало черным как смоль, когда меня схватили металлической крышкой. Я закрыла глаза и перестала двигаться, пытаясь сберечь то немногое, что у меня было, чтобы понять, как выжить. Должен быть какой-то выход. Я не зашла так далеко, чтобы умереть. Горничная оступится, и я убегу, спасая свою жизнь. Если бы удача была на моей стороне, я могла бы даже восстановить достаточно энергии, чтобы снова превратиться в человека.

— Я поймала мышь. Я поймала мышь. Что мне теперь делать? — жалкая горничная бормотала про себя, будто решала сложную проблему, с которой никто до нее не сталкивался.

— Я должна попросить одного из мужчин позаботиться об этом. Да, это хорошая идея, — сказала она себе, открывая и закрывая дверь двумя щелчками.

Несмотря на усталость, я заставила себя сосчитать, сколько у меня времени. Я рассудила, что, хотя мышь не будет классифицироваться как чрезвычайная ситуация, сочетание истеричной горничной и моряка, желающего сыграть героя, означало, что кто-то придет в ближайшие пять минут, чтобы избавиться от меня. Как только они это сделают, у меня не будет никакой надежды. Меня либо выбросят за борт, чтобы утопить, либо скормят кошкам.

Таким образом, несмотря на то, что боль пронизывала каждый дюйм моего тела, и мой череп был готов вот-вот расколоться, я сосредоточилась, желая снова превратиться в человека. Стон вырвался изо рта, и мышцы задрожали. Я справилась с болью, напомнив себе, что не смогу выжить, если не превращусь в человека.

Ни одно другое превращение не казалось таким невозможным, как это. Я была полностью опустошена, и мокрые слезы текли по мордочке, в то время мои зубы скрежетали друг о друга. Наконец, разум победил тело. Металлическая крышка задрожала, а затем слетела с меня, как только дверная ручка опустилась вниз.

Горничная вернулась, и с ней был громоздкий матрос, который нес кошку. Матрос бросил кошку и выругался при виде меня, а служанка закричала:

— Что это за колдовство!

Мое тело действовало на автопилоте, и я швырнула миску в горничную, вызвав крик, пнула кошку изо всех сил и рубанула рукой по горлу моряка. Он отшатнулся назад, хватая ртом воздух, в то время как горничная бросилась прочь от меня.

Я поспешила выбраться из каюты, помчалась по коридору и незамеченная добралась до уборной. Внутри я заползла в большой пустой ящик для хранения, который должен был служить моей кроватью, пока я оправлялась от событий сегодняшнего вечера и выясняла, как оставаться незамеченной в качестве человека. Если бы Делайла увидела меня в таком жалком состоянии, с синяками на теле, с кровоточащим ртом, она бы рассмеялась. Если бы она была здесь, то не пряталась бы в грязной кладовке, а соблазнила пассажира разделить с ней его каюту. Увы, я не была Делайлой. И так как для меня было уже небезопасно переходить в мышиную форму, мне пришлось бы провести остаток путешествия в этом крошечном пространстве, пахнущем уксусом.

Пока я лежала в деревянном ящике, маринуясь в терпком запахе, десны кровоточили, зубы болели, и тело дрожало от голода и истощения, я клялась себе, что заберу все у Клары и императора так же, как они у меня и матери. Я буду пытать их так же, как они пытали меня и мать. Они поставили меня в такое положение и несли ответственность за каждый несчастный момент в моей жизни и за смерть матери, и я накажу их десятикратно за все, что мы с матерью пережили.

16. Клара

Мои приключения в пустыне и изнурительные скачки верхом запылили одежду, а так же мое потное тело. Поэтому, когда слева появилось чудесное озеро, я не могла проигнорировать его призыв. Я поспешно слезла с Бисквит, подхватила золотой клубок пряжи и провозгласила:

— Мне нужно искупаться.

Я поспешила к озеру, не оглядываясь на Филипа, чтобы не слышать, что купание — плохая идея. Так же я не хотела, чтобы он видел мои залитые румянцем щеки, последствие моего воображения, как Филип ныряет в озеро, потом выныривает с блестящими жемчужинами воды на коже и волосах. Мне хотелось встряхнуть себя. Что со мной происходит? Это то, что девушки при дворе имели в виду, говоря, что придет время, когда я захочу выйти замуж и быть с мужчиной? Нет, не может быть, ведь, хотя у меня и были странные мысли о Филипе, я была уверена, что не хочу замуж.

Покинув замок, я увидела, как много всего за Шенбруннскими стенами. Я бы не успела исследовать мир за всю свою жизнь, но мне нужно было увидеть хотя бы его часть перед тем, как связать себя с кем-то и застрять в замке, рожая наследников и устраивая балы для двора и других королевств. Одна мысль о подобных обязанностях скрутила мой живот. Возможно, это то, что чувствовала каждая молодая девушка, думая о замужестве. Если так, то почему никто не говорит об этом? Почему эти чувства игнорируют и заглушают? Мне хотелось прокричать о них миру — громко и четко, чтобы каждый смог услышать.

— Ты в порядке?

Я повернулась и покосилась на Филипа. Солнце за ним ослепило меня.

— Ты стоишь возле озера уже несколько минут. Передумала на счет купания?

— Нет, не передумала. Я размышляла.

Я изучала его, соображая, сколько мне придется о нем узнать. Было бы легче оставить свои чувства при себе, но разве мне не казалось, что будет легче, если высказать их вслух? Разве не должна я быть честной с собой и своими друзьями?

— Я не хочу выходить замуж за принцев, и я не заинтересована рожать им наследников или развлекать иностранные делегации.

Филип усмехнулся.

— Я не хочу рожать наследников Джулиану, Симону, Леону или Феликсу.

— Что скажешь? Не считаешь их отличной партией? — с улыбкой поинтересовалась я.

Филип фыркнул.

— Симон объелся бы и опился до смерти за несколько лет, и он без понятия, как ведутся переговоры в иностранных делах. Джулиан слишком зациклен на стратегии. Феликс выжал бы королевство, как лимон, увеличив налоги в два раза уже в первый год правления. А Леон, ну, думаю, я бы не хотел, чтобы моя супруга флиртовала со всем двором.

Последнее предложение заставило меня вздохнуть. Я была согласна с Филипом в оценке Симона, Джулиана и Феликса. Но его представление о Леоне…

— Ты резок. Лишь потому что Леон красив и обаятелен…

— Значит, ты не против родить ему наследников?

Голос Филипа потерял всю игривость и стал жестким.

— Я не знаю, что чувствую к нему. Мне нужно больше времени узнать его. Но из них четырех, он кажется меньшим злом, — ответила я осторожно.

Филип скривил мину.

— Это то, что ты хочешь видеть в муже? Что он не очень плохой? У тебя нет более высоких…

— Стандартов? — перебила я, выпрямляясь и глубоко вздохнув. — Конечно, у меня есть стандарты. Но я так же принцесса. Ты не поймешь, под каким давлением я нахожусь.

— Извини. Я не имел в виду…

— Это не о том, чего я хочу, но о том, что нужно королевству. Отец не позволит мне оставаться незамужней и вызвать позор на его голову, на нас. То, что я только что сказала, делает меня плохой принцессой и плохой дочерью. Бесполезной дочерью.

Я водила руками по воде, чувствуя дрожь, не в состоянии продолжать смотреть на Филипа.

— Это не так. Это делает тебя тобой. И как бы там ни было, ты нравишься мне такой, какая ты есть.