Злата благоговела перед ним. Это была реальная надежда – не на старцев, упивающихся прошлыми заслугами, а на энергичного, сильного человека, думающего о будущем.

Ей казалось неслучайным, что Крук, как и Степан Бандера, происходил из семьи священника, что он вступил в националистскую организацию, как и Бандера, совсем юным и при случае мог вспомнить о своих встречах с «великим Степаном».

Ожидание высокого гостя наложило свой отпечаток на начало званого вечера – никто не садился за стол, беседа велась вполголоса, охранники особняка крутились у входа.

Крук пришел минута в минуту в обещанное время, демонстрируя верность новому стилю руководства – деловому, энергичному.

Стефа преподнесла ему букетик ромашки. Он, в свою очередь, передал их хозяйке:

– Щиро вдячный за запрошения…

Поздоровался со всеми дружелюбно, как равный с равными, и гости Макивчука откликнулись на приветствие угодливыми улыбками.

Левко Степанович от оказанной ему чести немного растерялся, и прийти в себя ему помог чувствительный – локтем в бок – пинок Евгении.

– Прошу до столу! – с обретенным энтузиазмом пригласил редактор «Зори».

Вечер этот запомнился Злате присутствием кумира – Петра Крука.

Вот он взял первый номер «Зори» – Левко Степанович роздал еще пахнущие типографской краской экземпляры газеты всем гостям сразу же после появления Крука. Просмотрел бегло первую полосу, развернул. Одобрительно кивнул, задержавшись взглядом на рубрике «Bicтi з Украiни». Так же одобрил другую рубрику: «Вспоминают ветераны». Посерьезнел, прочитав заголовок «подвала»: «Рух i час»[11].

– Это надо будет внимательно изучить, – сказал Макивчуку. – Ваш материал?

– Да, я имел счастье готовить для номера основополагающую статью. – Левко Степанович, как преданный пес, заглядывал в глаза Круку.

– А кто из руководства просматривал рукопись?

Макивчук ответил, и Крук опять удовлетворенно кивнул. Он поинтересовался источниками информации, которыми намерен пользоваться редактор, посоветовал шире распространять любыми путями газету в лагерях для перемещенных лиц: «Там наши резервы. Я сейчас не говорю о доставке “Зори” на Украину, то специяльна розмови!..» Посетовал, что номер неважно иллюстрирован: оно и понятно, фотографии с места событий сейчас получить не удастся.

Еще раз полюбовался «Зорей» и сердечно поздравил Макивчука, сотрудников редакции и всех присутствующих с «вызначною подiею»[12].

– Наша «Зоря» станет для миллионов украинцев «ласточкой свободы»… – И положил газету на столик. – Напомните, чтобы не забыл взять с собой, ночью поработаю над номером.

Макивчук кивал, кивал, кивал…

– Ваши рекомендации помогут обрести «Зоре» сильные крылья! Она действительно будет ласточкой воли, и к ее голосу прислушается каждый, кому дорого будущее…

Редактор в суете поздравлении как-то позабыл, что «Зоря» его отпечатана тиражом лишь в несколько сот экземпляров. Они пока лежат в редакционных кабинетах; неизвестно, куда и кому их направлять. Конечно, часть тиража отправят специальными каналами на Украину, но вряд ли удастся их туда доставить. А здесь число подписчиков исчисляется пока десятками…

Где-то в перерыве между немецким протертым супчиком и украинскими варениками Крук обратил внимание на Злату. Он слышал о девушке как об отчаянно смелом и до конца преданном ОУН курьере, готовом к выполнению самых сложных поручений: Мудрый говорил, что у этой девицы природная хватка отшлифована месяцами упорной подготовки. И Крук тоже отметил холодный взгляд голубых глаз – трезвый и оценивающий, и уверенность, с которой держалась девушка в этой пестрой компании. «Красивая, – подумал Крук, – надо будет проследить, чтобы эсбековцы не слопали этот лакомый кусочек раньше времени». Ему было известно, что в СБ хлопцы проворные, обучают не только специальным предметам…

Злата встретила взгляд Крука, открыто и прямо. Она была в простенькой белой блузке, хорошо оттенявшей смуглую кожу лица. Голубые глаза ее непроницаемы – так смотрят на бьющих поклоны святые на иконах. Наверное, таких, как она, поэты сравнивали с гибкими, стройными тополями. Девушка уложила пшеничные косы золотой короной, пристроила на короне цветок ромашки, и Крук ясно увидел ее в разливе пшеницы под голубым небом, а вдали – отцовский хутор тонет в садах. Круку стало тоскливо, захотелось вернуться в детство, пройти сквозь почудившееся пшеничное море босиком по мягкой пыли степной дороги, приветливо помахать рукой красавице жнице…

Но этого уже не могло быть: детство давно миновало. Крук выбрал минутку, поманил Злату. Она подошла так, будто давно ждала, когда ее позовут.

– Давно не виделись, – сказал Крук.

– Сто пятьдесят шесть дней.

– Считала? – обрадовался Крук.

– Сто пятьдесят шесть дней назад вы приезжали к нам на курсы.

– А… помню, был Праздник оружия.

– Да.

– А я сейчас увидел тебя там… на нашей родине…

Злата ничего не сказала в ответ. Что же, если руководство пошлет ее на Украину, она готова выполнить приказ.

– Не скрою от тебя, что связи с «землями» оборваны, курьеры не могут туда пробиться.

Ответить, что это ей известно? Но такие вещи не положено знать рядовому члену ОУН. И опять Злата промолчала.

Крук оценил это. «Вдобавок и умненькая», – отметил он. Крук не любил красивых девиц: по его убеждению, они обычно не отличались широтой ума. Эта была исключением. Мудрый и Боркун рекомендуют ее для новой операции. Что же, пусть пройдет проверку – посмотрим.

Таково было правило: самые верные перед новым поручением все равно подвергались проверке. Какие связи появились за последнее время? Что за контакты?

В гостиной стоял разноголосый гомон. После нескольких добрячих чарок исчезла сковывавшая всех степенность. И даже хлопцы, охранявшие особняк, смотрели не так хмуро: перед ними на подносе тоже стояли чарки.

Раздался переливчатый женский смех. Запрокинув голову, смеялась Галя-машинистка; один из сотрудников редакции что-то нашептывал ей, поглаживая оголенную коленку.

Боркун увел в дальний угол Стефу, что-то ей втолковывая. «Наверное, уговаривает», – безразлично подумал Крук. Так называемые «нравственные» качества соратников не особенно его интересовали. Они жертвуют достатком и жизнью в борьбе, не получая взамен ничего, кроме призрачных надежд. Неудивительно, что иногда хотят «развлечься». Такое обоснование Крук придумал давно и придерживался его, к удовольствию подручных: приятно было грешить на идейной основе.

Стефа согласно кивнула Боркуну. «Недолго сопротивлялась», – иронически отметил Крук. У Стефы был обещающий взгляд и томная походка.

Немного осоловевший Левко Степанович разглагольствовал в кругу друзей «о перспективах», рассчитывая, что его рассуждения слышны и Круку. «Орет, как на ярмарке, – поморщился Крук, – не редактор, а сорочинская тетка Параска». Гоголя он не любил (омоскалился), но почитал за яркий язык.

Крук перевел взгляд на Злату.

– В ближайшие дни мы встретимся, – сказал.

И выждал: как отреагирует?

– Предстоит важное дело. Готовы ли?

– Да, – без колебаний ответила Злата.

– Мне нравится ваша решительность. Но ее одной мало. То, что следует сделать, под силу не просто волевым – умным людям.

– Я не из дурочек, – сказала Злата и чуть покраснела: не будут ли приняты ее слова как пустая похвальба.

– Хорошо, что вы верите в свои силы…

– На Украине сегодня неспокойно, – сквозь гул голосов прорывался фальцет Левка Степановича, – украинец мучительно размышляет над местом своей державы в Европе. Украина, всегда бывшая мостом между цивилизованным Западом и дикой Азией, не может привыкнуть к большевистскому аркану…

«Мост… аркан…» Крук морщился: господа публицисты не могут без сравнений. Да и что он знает про Украину, этот «редактор»? Но других людей нет, и в этом трагедия. Смешно верить, что такие Макивчуки способны изменить судьбу многомиллионного народа. Но если не верить, что останется? Лучше борьба без веры в успех, чем прекраснодушная вера без борьбы…