– ТЫ ТОЛЬКО ЧТО УСМЕХАЛАСЬ НАД СТРАСТЬЮ ЛЮДЕЙ ВСЕМУ ДАВАТЬ НАЗВАНИЯ. А ТЕПЕРЬ И У ТЕБЯ ЕСТЬ ИМЯ. ТЫ НЕ ПРОТЕСТУЕШЬ?

– НО ВЕДЬ ТАК ХОТЕЛОСЬ МАЙЕ.

– ТЫ БУДЕШЬ ПОКОРНА ВСЕМ ЕЕ ЖЕЛАНИЯМ?

– ЧТО ТЕБЯ ВОЛНУЕТ?

– НЕ СТАНЕМ ЗАБЕГАТЬ ВПЕРЕД.

В саду облаков и звезд цвела планета. Люди ее и растения пели одну общую, ладную песнь до той поры, пока людям не показалось, что голос растений слишком звонок и вообще – они занимают чересчур много места. Люди попросили соседей потесниться. Странна была эта просьба. Ведь украсить землю цветами – все равно, что украсить ее любовью. Но как не ответить добром на добро? Погоревали цветы, посовещались со звездами – цветы и звезды прекрасно понимают друг друга, ведь они вечно глядят друг другу в очи, – и отправили многих детей своих в дальние дали, на попечение знакомых звезд. А на самой планете новых растений, молодых и сильных, оставалось все меньше. Однако они по-прежнему нежно обращали свои взоры к людям.

Но людям этого показалось мало. Они перестали просить – они начали требовать все больше свободного места, чтобы украшать все новые и новые пустоши грудами камней, морями вонючей жидкости и собственными отходами.

Цветы любили людей. Однако нельзя до бесконечности испытывать любовь.

И все же растения не озлобились – они затаились. Перестали приветствовать людей и отвечать им, даже сделали вид, что забыли их язык. Они много знали о планете и ее тайнах, но перестали поверять эти тайны человеку. При всем своем терпеливом могуществе они начинали провидеть разрушительную опасность, исходящую от человека, который, вечное дитя, очаровывается поддельным больше, чем истинным, и дело рук своих тщится сравнить с изделием Природы, заранее готовый присудить победу себе.

Летела, летела в небе, исчерченном созвездиями, планета, словно удивительный живой корабль. Путь. ее был прекрасным и бесконечным. Но экипаж в безумной самоуверенности начал постепенно разрушать свой корабль, систему его жизнеобеспечения, рассчитанную на длинный, длительный полет. Планета заболела. А потом началось ее медленное умирание. Однако она была еще жива и, выполняя извечную программу, продолжала оберегать своих обитателей – своих разрушителей. А они не сомневались, что по-прежнему властны над собой и кораблем. Однако странно, странно! Медленное убийство планеты стало их медленным самоубийством. Сначала погибла жалость; потом занедужила память о прошлом; угасла благодарность родной планете, столь долго и верно несшей их во Вселенной; захворало преклонение перед вечной Красотой; тяжко бредила ответственность перед грядущим; уродливо нарывала созидательная сила… Иные здоровые голоса были слишком слабы, бессильны перед общей тупой, надвигающейся, прогрессирующей болезнью – «Мы летим! Мы долетим!» – еще мечтали в своем самодовольстве люди, но куда? Как? Накормит ли их метеоритный рой, напоит ли лед абсолютного холода, согреют косматые солнца, утешит чернота межзвездных провалов? У Вселенной времени сколько угодно, а у человека?

По умирающей планете, населенной умирающими растениями, бродили умирающие люди, уверенные, что идут твердой поступью к счастью. Но только призрак памяти о прежней красоте и гармонии витал над останками растений. Их становилось все меньше и меньше. И наконец последний цветок, умирая на обломках корабля, уничтоженного своим же экипажем, взял погибающую планету под защиту. Он разметал семена свои в небе, потому что уже не было для них иного места – взойти. Пыль семян смешалась с межзвездной пылью. И порою она достигала дальних миров, оставляя на них всходы странной, фантастической жизни. Каждое из семян – такое малое! – унесло в себе родную планету – такую огромную! – прежней: цветущей и живой. В каждом из тех семян жили память о счастье дружбы людей и растений, горечь смертельной обиды – и вечной стремление простить эту обиду, возродившись в мирах иных, вновь оживив в себе свою планету – цветов и людей.

Цветица закончила свой рассказ. Закатный розовый туман, висевший за окном, сменился ночной тьмой. И засветила свои недолговечные огни маленькая Вселенная города.

– ТЫ ДУМАЕШЬ, МАЙЯ ПОНЯЛА, КТО ТЫ?

– ДА, Я ВЕРЮ.

– УЖ СЛИШКОМ ВСЕ ЭТО НЕПРИВЫЧНО НАШЕМУ РАЗУМУ.

– ПРИРОДА БЕСКОНЕЧНО ИЗОБРЕТАТЕЛЬНА. ГДЕ ОБЪЯТЬ ЕЕ РАЗУМУ ЧЕЛОВЕКА. ИНОЙ РАЗ ВЕРА НУЖНЕЕ ПОНИМАНИЯ.

– ХОРОШО, ТОГДА ПОЯСНИ МНЕ…

– ТЕБЕ?! ТЕБЕ, КОТОРАЯ СОЗДАЛА ВСЕ ЭТО!

– ДА, ДА, МНЕ, КОТОРАЯ… И САМА ВЕЛИКАЯ ПРИРОДА НЕ ВСЕ ПОНИМАЕТ В СОЗДАНИЯХ СВОИХ. А Я ВСЕГО ЛИШЬ… НУ, НЕ О ТОМ РЕЧЬ. НЕИЗВЕСТНО, ЕСТЬ ЛИ НА ДРУГИХ ПЛАНЕТАХ ЛЮДИ, НО ЦВЕТЫ ЕСТЬ. ОНИ ЭТО ЗАСЛУЖИЛИ. НО ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ НОСИШЬ ЛЮДЕЙ, ТЕХ, КТО СГУБИЛ ТВОЮ ПЛАНЕТУ, В СЕБЕ, КАК МАТЬ НОСИТ ДИТЯ ВО ЧРЕВЕ СВОЕМ? ПОЧЕМУ НЕ ДАЕШЬ ИМ ПОГИБНУТЬ? РАЗВЕ МАЛО ТЕБЕ ХРАНИТЬ ПОЛЯ, РЕКИ, ЛЕСА И НЕБЕСА ДАЛЕКОЙ РОДИНЫ? ЗАЧЕМ ТЕБЕ ЛЮДИ?

– ЗАТЕМ, ЧТО НИКТО ТАК, КАК ЧЕЛОВЕК, НЕ УМЕЕТ РАДОВАТЬСЯ КРАСОТЕ ЦВЕТКА.

Прошло некоторое время, и вот однажды в автобусе, повернувшись передать деньги на билет, Майя увидела рядом колдунью.

– Ой, здравствуйте, дорогая колдунья! – вскричала она. – Я все хотела зайти к вам.

– Что-то беспокоит? – профессиональным голосом спросила колдунья.

– Нет, разве что невысказанная благодарность беспокоит меня. Я так счастлива благодаря Цветице… Целый мир теперь мое дитя!

Колдунья будто и не удивилась, только дрогнул в улыбке уголок рта:

– Да, я понимаю. Счастье… Давно не слышала я этого слова о настоящем. Все больше произносят с глаголами «были» или «будем». Ну что же, я рада за тебя. Лови свои счастливые мгновения. Ты увидала ленту золотую в нечесаной косе сероволосых будней. Смотри же на нее и глаз не отводи.

Майя радостно и непонимающе рассмеялась.

– Вот и моя остановка. Но я не прощаюсь с тобой надолго, – сказала колдунья. – Имей в виду, завтра у меня прием с восьми утра до двух. – И, спорхнув на асфальт, она понеслась к избушке на курьих ножках с табличкой «Поликлиника Центрального района».

«Зачем мне на прием? Странно!»

Однако вечером она уже знала, зачем ей завтра на прием к врачу…

Возвратившись с работы, Майя зашла в свой подъезд и сразу почувствовала этот запах. Наверное, где-то жарили лук на растительном масле. Жирные брызги этого запаха усеяли все вокруг и даже пропитали солнечные лучи, бьющие в окно, и все отвращение, которое Майя когда-либо ощущала к жизни, тяжелым мячом подпрыгнуло к горлу. Она перестала видеть, слышать, она еще успела отпереть двери, но обморока уже не помнила.

…По реке плыла лодка. На ее борту было написано: «Катерина-одиночка». Река светилась от солнца. Какие-то люди стояли на берегу, в густой тени, показывали на Майю пальцами и смеялись. Они отличались от нее только тем, что Майя плыла по широкой реке, a люди стояли на берегу, но не было более чуждых существ в мире! И Майя легла на дно лодки, чтобы люди не видели ее.

Это был бред.

Майя оказалась в своей комнате. В незапертую дверь вошли Чужие, стали мучить смехом. Чужие были все разноликие, разноглазые, но все они были на одно лицо, одинаковые, будто покрытые общей оболочкой. А Майя лежала перед ними – одна, особенная, другая – уже не меж деревянных бортов «Катерины-одиночки», а меж ладоней Судьбы. Сначала они показались теплыми, а теперь медленно остывали.

«Если бы встать, закричать! Если бы помогли!»

Если стоял среди Чужих и равнодушно смеялся.

«Помоги! Верни время назад! Избавь меня от этого!»

Великий волшебник по имени Если посещает каждого. Сколько он сулит соблазнов! Но это все обман, туман и морок. А время – самое непреклонное, что есть на свете, оно всегда уходит, несмотря на наши мольбы.

«Поземщик! Замети все мои следы и все дороги ко мне в памяти, мыслях и сердце, замети, Поземщик!»