Литмир - Электронная Библиотека

Последний раз!

Сам себя убеждал, но вновь приходил в село.

Только взгляну и всё!

Но продолжал разговаривать с той, с кем не стоило даже рядом стоять!

Чуть-чуть…

В итоге уходил, когда уже вечерело…

Как бы мужской дух не был силён, он оказался слабее разумных доводов и желания плоти.

Княжич до последнего верил, что Маришка просто нравилась. Потому что одна из тех, кто ещё при его жизни младшим княжичем всегда тепло дарила, улыбки и смех.

И пусть девчонка не узнавала в нынешнем Ярополке младшего княжича Твердомира, она всё равно была собой и принимала его добротой и мягкостью.

Да возмужал, да заматерел… Богдан последние годы был ещё суровей и требовал почти невозможного. Тверду пришлось с могучими дубами сражаться. Тягать стволы исполинские. Голыми руками сражаться с лютым и крупным зверем.

Зубами и когтями сражаться за жизнь в чащобе с нечистью.

И потому из тощего отрока и жилистого парубка Тверд преобразился в высокого и крупного молодого мужчину. В воина. Охотника.

На лице его теперь были борода и усы. Пусть не такие густые и богатые как у Радомира, но всё же это следы мужественности и взрослости.

Волосы до плеч тяжёлыми светлыми прядями вились. Лишь по возвращению в хижину лесную княжич их подбирал на манер учителя, тугой веревкой на затылке стягивая, дабы не мешались. А в село, к Маришке являлся с распущенными – верёвку по голове оплетая, как местные.

– Маришка, – попытался невнятно образумить боярышню, но она не позволила, руку к губам его приложила:

– Нынче гости пожаловали важные. Батюшка будет очень занят. Нянька тоже… И Алёнке не до меня, – прижалась хрупким станом в потёмках хоромины, обвила пряным запахом, теплом.

Ещё что-то хотел было сказать Тверд, как подняла она на него свои глаза, обласкивая взглядом, и младший княжич уже был в силках дурмана.

Полные губы, налитые и дрожащие – манили, да так, что не удержался Твердомир и вкусил запретный плод. Осторожно, мягко, чуть придержав за талию трепещущую боярышню. Сам не понял ощущение, потерялся… покуда его губ не коснулся стон разочарования Маришки. Вот тут зверь внутри взбунтовался. И тогда припал княжич к приоткрытому рту с большим жаром. Теперь поглощал, давил, мял. Упивался и глотал.

Маришка была необычайно вкусной и податливой.

Сладкой, как мед.

Твердь любил сладкое! Потому углубил поцелуй до сумасшествия и позволил телу то, чего лишал себя в отношении Маришки до сего момента. Плоть вмиг налилась и требовала разрядки. В груди заходилось неистовое сердце. А в голове лишь билась отчаянная мысль: «Взять! Сделать своей!»

Руки ужа давно жили сами по себе и исследовали девичьи округлости.

Маришка не противилась – ластилась, дрожала, стонала. И когда терпеть стало невмоготу, Тверд крутанулся и припечатал боярышню к стене. Жадно припал к её тонкой шее. Ненасытно целовал, пробовал языком, изучал, одной рукой сминая полную налитую грудь с острым соском, что так и просился в рот, а второй ловко задрал подол и сдавил мягкие ягодицы, к себе придвигая. Протиснулся меж стройных ног, и пока приспускал с себя штаны, освобождая окаменевшую плоть, коленкой придерживал совсем ослабевшее от его ласк девичье тело.

Ни на миг в этот раз не остановился. Ворвался в узкое лоно одним толчком. А сорвав болезненный «ох» с припухших, нацелованных губ, чуть обождал, пока привыкнет к нему внутри. Только Маришка расслабилась и вновь потянулась за лаской, насадил на себя крепче, а потом продолжил толкаться, проникая глубже в тесную влажность.

Маришка всхлипывала от каждого толчка. Одной рукой зарылась в его длинные волосы и стиснула в кулак, а другой комкала рубаху на мощном плече.

Тверд терялся в ощущениях, тонул. Сам не понимая, что с ним происходило, наращивал темп, напрочь забыв, что может причинить боль, и впитывая каждую жаркую волну, что подводила к долгожданной черте выплеска похоти. Уже на пике, прочувствовал, как сжалось лоно вокруг его ствола – прогнулась Маришка, ёрзая по стене, да так крепко вцепилась в его спину, что стегнула мимолётно боль от её когтей. Напряглась, став невозможно узкой и обмякла с протяжным стоном.

Тверд ещё качнулся пару раз, вбиваясь глубже, и извергся в боярышню. И так хорошо было… что впервые понравилось, когда девица отвечала с таким же пылом и страстью.

Надсадно пыхтя, Тверд дышал в макушку и слушал, как всхлипывала боярышня. Когда стало не по себе, шелохнулся:

– Ты чего? – голос был шероховатым и низким, ещё дрожал после буйства соития.

Девица опять шмыгнула носом.

– Не уж-то так больно было? – сама мысль отвращала.

Маришка рьяно качнула головой.

– Не понравилось? – донимал княжич девицу, теряясь в её эмоциях.

Боярышня всхлипнула с тихим смешком:

– Дурной ты, Яр, – её голос тоже был чуть хрипловатый. А ещё полный жизни и благодарности. – Очень хорошо было. Сама не ожидала. Нет, – торопливо поправилась, глазами огромными и заплаканными глянув на княжича. – Я была уверена, что с тобой будет правильно и хорошо. Просто не думала, что настолько…

– Вот же глупая, – чертыхнулся в ответ младший княжич, опуская девицу на ноги: хозяйство своё пряча в штаны, да под пояс: – Зря мы… – шикнул недовольно, себя кляня за слабость и слово не сдержанное.

– А я не жалею, – обласкала взглядом Маришка. Улыбнулась мягко и открыто, так, как могла только она, сразу отметая все сомнения прочь. – Я рада, что ты стал моим первым. Счастлива, что показал, как это может быть волшебно…

– Сюда иди! – нарушил трепет момента мужской требовательный голос с улицы за стенами сарая, вынудив Твердомира затаиться, а Маришку схорониться в угол.

– Чего тебе? – женский и недовольный, с налётом пренебрежения.

– Ты обещала вознаграждение, – значимо протянул мужик, – ежели новости придутся по вкусу, – припечатал укором.

Тверд собой подпёр Маришку в темени хоромины, спиной загораживая и прислушиваясь к шуму и голосам извне.

– А мне пока никак, – женский казался знакомым – полный, грудной и властный.

– Ведьма, – зло негодовал хрипом мужик, явно подступая к жертве. – Хочу тебя немедля!

– Как только уверуюсь, что в лесах иноземец и выродок Радомира, получишь! А пока – руки прочь! – повелительно и гневно.

– Змея подколодная! – зашипел мужик. – Я точно знаю, что это они! Узкоглазого лишь слепой не узнает! А охотник этот, который шкуры таскает нашей боярышне на развлечение… Это точно выблядок князя Минского! Зуб даю!!! – со злой решимостью.

– Яр! – тихий шелест Маришки вынудил заткнуть боярышню ладонью, и грозно нависнув, предостерегающие мотнуть головой: «Молчи!». Девица испуганно глаза вытаращила, а голоса на дворе продолжали яростным шушуканьем кидаться:

– Ведьма проклятущая!

– Вот и помни о том…

– Обманешь, – не слыша угрозы, напирал мужик. В следующий миг злобное шипение сменилось сдавленным стоном – посмертным хрипом – и ещё через секунду раздался шуршащий шлепок тяжелого на землю.

– Ублюдок безродный, – тихо-тихо негодовала ненавистью женщина. –Сказала же, пусть Бурый проверит – они ли прячутся в лесах. Обождал бы чуток, – пауза. – Хотя, – тон стал задумчиво-ленивым, – и тогда бы я тебя убила, – брезгливое бормотание, как и удаляющиеся шаги, стихло.

Тверд несколько секунд обождал, подаст ли ещё кто-то голос, звук, но когда лишь сердце гулким эхом отбивало ритм в голове, шумно выдохнул. Отнял ладонь от лица Маришки.

– Ты?.. – в огромных глазах боярышни затаилось недоумение.

– Я! – нахмурился младший княжич. – А теперь, ступай, – подтолкнул к выходу.

Маришка была явно под впечатлением от всего случившегося. Плелась в прострации, её чуть качало.

– Маришка, – вдогонку бросил. Девица подавленно глянула через плечо. – Ты голос женский узнала?

Боярышня чуть помедлив, кивнула:

– Семидола. Ведьма! – убито прозвучало. – Кто ж её не знает.

Теперь сердце ухнуло в печёнку, дыхание оборвалось, ноги понесли прочь, едва не сшибив Маришку, хотя голова ещё туманом страха полнилась.

23
{"b":"638228","o":1}