Судьба индустриализации, а вместе с ней и судьба первого в мире коммунистического государства, зависела не от мировой революции, как предсказывал Маркс, а от презренного металла. Архивные документы свидетельствуют, что на рубеже 1920–1930‐х годов руководство страны было охвачено валютной паникой. Ее пиком стали 1931 и 1932 годы. На отчаянное положение, в частности, указывает такой факт. В августе 1931 года в связи с платежами за американское оборудование правительство было готово разбронировать неприкосновенный (мобилизационный) запас цветных металлов.

Политбюро держало валютные вопросы под строжайшим контролем. Для экономии валюты сократили объемы непромышленного импорта и расходы экспортных и импортных ведомств. Cоветским организациям за границей запретили расходовать выручку от экспорта на административные и управленческие нужды. Был составлен внушительный список иностранных фирм, с которыми следовало расторгнуть ранее заключенные валютные договоры. Даже Наркомат тяжелой промышленности и Наркомат по военным и морским делам должны были сократить расходы на иностранную помощь. Советское правительство разрывало договоры в одностороннем порядке, просто уведомляя фирмы и останавливая платежи по обязательствам. Проверку расходов предприятий по валютным договорам теперь должен был проводить не Рабкрин – наркомат хозяйственного контроля, а служба госбезопасности – ОГПУ. Советским гражданам, которые работали за границей, резко урезали валютную часть зарплаты. Пятую часть причитающихся денег они теперь должны были получать в рублях и облигациях государственного займа. Были снижены командировочные для поездок за границу, сроки командировок, запрещалось тратить иностранную валюту на экипировку командируемых, которые отныне должны были покупать все необходимое в СССР за рубли. Иностранным специалистам, работавшим в СССР по договорам, сначала также урезали валютные выплаты, а затем и вовсе отменили так называемую «золотую формулу», то есть обязательство платить золотом или по расчету на золото. Резко сократили отпуск золота «на внутреннее потребление», включая пополнение резерва и нужды предприятий. Признаками золотой лихорадки были и покровительство Сталина нарождавшейся советской золотодобывающей промышленности, и рождение Дальстроя – золотодобычи заключенных ГУЛАГа на Колыме.

ОГПУ активно участвовало в добыче золота для индустриализации, и не только на Колыме в Дальстрое. Под эгидой этого ведомства открывались валютные гостиницы. С санкции Политбюро под прикрытием Всесоюзного общества «Кредитбюро» ОГПУ собирало у советских граждан полисы иностранных обществ и наследственные документы для предъявления исков за границей. В случае удовлетворения иска государство забирало четверть выигранной валютной суммы. «Кредитбюро» оказывало содействие и тем гражданам, которые хотели снять валюту со своих счетов в иностранных банках, видимо тоже с потерей значительной части в пользу государства. Не ведая о том, что «Кредитбюро» было хозяйством ОГПУ, люди передавали информацию о своих валютных сбережениях точно по адресу – ведомству, которое занималось конфискацией ценных частных накоплений.

В архиве американского посольства сохранился интересный документ того времени – описание беседы представителя посольства с берлинским банкиром. Документ был секретным. По словам банкира, имя которого не разглашалось, в 1920‐е годы, когда выезд за границу из СССР был относительно свободным, советские граждане открывали валютные счета в его банке в Берлине. При этом вкладчики настаивали на секретности и запрещали искать их по месту жительства в СССР. Все операции по вкладам осуществляли доверенные лица за границей. Банк строго соблюдал эти условия. Но недавно, продолжал банкир, работники банка получили серию нотариально заверенных требований советских вкладчиков о переводе им денег в СССР с их заграничных банковских счетов. Требования поступали через посредника – «Кредитное бюро» в Москве. Сотрудники берлинского банка не сомневались, что люди подписали нотариальные бумаги под угрозами ОГПУ, однако в этом они ошибались. Описываемые события происходили в трагическом 1933 году. Голод заставил людей рассекретить информацию о валютных вкладах за границей. Решив отдать государству значительную часть своих сбережений, они рассчитывали использовать оставшиеся деньги на продовольствие, но оказались заложниками банковской конфиденциальности. Берлинский банк «в интересах вкладчиков» отказался выплатить деньги по заявкам «Кредитбюро». Для немцев так и осталось загадкой, как советские власти смогли узнать имена и номера счетов вкладчиков.

В сборе валютных средств для индустриализации руководство страны не ограничилось экономическими мерами. В ход шли репрессии. В особых папках Политбюро регулярно встречаются распоряжения типа «Обязать ОГПУ в семидневный срок достать 2 млн рублей валюты» или «Предложить (другой вариант: „категорически предложить“. – Е. О.) ОГПУ сдать Госбанку валюты минимум на один миллион рублей». Во исполнение этих приказов в конце 1920‐х – начале 1930‐х годов ОГПУ провело массовые изъятия ценностей у населения. Так, в 1930 году прошла кампания по конфискации серебряной монеты, в ходе которой проводились и аресты владельцев золота. 20 сентября 1931 года появился циркуляр № 404 Экономического управления ОГПУ, который разрешил конфискацию золотых и серебряных предметов домашнего обихода. Сотрудники ОГПУ, видимо, переусердствовали, так что в сентябре 1932 года специальным циркуляром руководству ОГПУ пришлось разъяснять, что отбирать бытовые ценности можно только в случае, если «их количество имело товарный спекулятивный характер», а также в случаях их «особой валютной важности». Однако злоупотребления не прекратились.

В 1930–1932 годах под лозунгом борьбы с контрабандой и спекуляцией ОГПУ провело массовые операции по изъятию иностранной валюты. Сон управдома Никанора Ивановича Босого из главы 15 романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» навеян событиями тех лет2. Вспомним его. Никанору Ивановичу привиделось, что он оказался в театральном зале. Темно-вишневый бархатный занавес был украшен изображениями увеличенных золотых царских десяток. Представление вел молодой конферансье в смокинге.

После клятвенных заверений в том, что валюты у него нет, Никанор Иванович присоединился к сидящим на полу злостным укрывателям валюты. Некоторые из них сидели в театре уже больше месяца и имели запущенный вид. Зал погрузился в полную тьму, а на стенах выскочили красные горящие слова: «Сдавайте валюту!» После увещеваний конферансье в том, что лучше «жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту», специально приглашенный «известный драматический талант», артист Куролесов Савва Потапович, исполнил отрывок из «Скупого рыцаря» Пушкина. Жалкая кончина скупца, который помер на сундуке с бесполезными сокровищами, и угрозы конферансье, что с ними «случится что-нибудь в этом роде», возымели действие. Появились желающие сдать валюту. Николай Канавкин, «маленького роста белокурый гражданин, судя по лицу, не брившийся около трех недель (! – Е. О.)», признался, что прячет тысячу долларов и двадцать царских золотых десяток у своей тетки на Пречистенке. Конферансье, оказывается, уже собрал сведения и о тетке, и о ее маленьком особнячке с палисадником. Услышав, что драгоценная валюта лежит в коробке в сыром погребе, артист возмутился: