Ротный заметно повышает голос, это как сигнал «слушайте все!»:

– Товарищи курсанты! Вам все понятно?

Мы, полуголые (форма одежды – голый торс), стоя под мелким противным дождем, подавленно молчим. Все понятно: от бега не отвертеться, а огневой подготовкой так уж точно замучают в доску.

– Ро-о-ота! Бего-ом… Марш!

Побежали, а куда деваться бедному солдатику первого месяца службы. Сопели, задыхались, на бегу блевали, но бежали. Падали, вставали и опять бежали.

За то, что я упал во время кросса и еле-еле вихляющей трусцой последним приплелся к финишу, меня уже в казарме приговорили к казни на электрическом стуле. Вытянуть руки прямо над головой и сложить ладони. Согнуть ноги в коленях и опускать туловище до тех пор, пока бедра не станут параллельны полу. Выполнил? Вот и сиди теперь, как на воображаемом стуле. Через пару секунд напряженные мышцы ног начинают заметно подрагивать; ощущение, как будто через тебя пропустили электрический разряд. Чем дольше «сидишь», тем сильнее напряжение «тока», и трясет тебя все сильнее и сильнее. Валишься на пол, тебя пинками поднимают и снова сажают на «электрический стул». Уткатасана – сильный, яростный, неровный – так это упражнение называют йоги и рекомендуют выполнять его не более тридцати секунд. Мы не йоги, мы десантники, и потому минимальный срок казни на электрическом стуле – это пять минут. Мой личный рекорд – пятнадцать минут выдержанной пытки «электричеством».

Еще у нас был воспетый в солдатском десантном фольклоре и военных былинах тренажер силы, духа и воли: «Чертова гора».

Ох и намучались же мы на этой самой горе! Это даже и не горка, а глубокий овраг, а вот подъем из него крутой. Этак с часок побегайте по чертовой горе вверх-вниз-вверх, она вам круче Эвереста покажется. А уж когда совсем нет сил бежать, то шагом по ней ходят, только шаг не простой, а «гусиный» – иначе говоря, вприсядку. Вот такое в основном физическое воспитание было. Еще на турнике занимались, на параллельных брусьях болтались, постоянно выполняли самое любимое армейское упражнение: «Упор лежа принять! И на счет раз начали…» Вот и все, собственно. Могучих мускулов я не накачал, зато уже через месяц службы стал «тонкий, звонкий и прозрачный».

За перенесенные муки каждому десантнику прямо с даты принятия присяги бронируется место в раю. Даже песня такая есть:

Так вот, рай в десанте – это ПДП, парашютно-десантная подготовка. Укладка парашюта перед прыжком – красота; команды понятные, толковые, выполняешь их с полным осознанием их необходимости. Выполнение каждой команды по укладке купола проверяют трижды: командир взвода, заместитель командира роты по ПДП и командир роты. Даже если ошибочка вышла у тебя по укладке, поправят. А уж прыжки – это вообще праздник в раю! Думаете, такие мы смелые и отважные и, как в песне поется, «небо нам родимый дом»? Нет, просто многие понятия в армии меняются. Прыжки – это, значит, никаких работ, строевых занятий, вечного «бегом марш» или «упор лежа принять». Ночью – боже упаси, чтобы курка побеспокоили, полноценный сон ровно восемь часов. Перед восходом солнца подъем и плотный завтрак, парашюты со склада получены еще вчера, до утра под охраной дневального ждут в помещении роты. На рассвете – погрузка в комфортабельные автобусы; пока до военного аэродрома едешь – на сиденье, как белый человек, можно и вздремнуть. На летном поле распределили по бортам[14] и потокам. Погрузка в военно-транспортный самолет. Набор высоты. Легкое приятное волнение. Сигнал: «Приготовиться». Встали потоками в затылок друг другу. Открыт десантный люк. Воет в фюзеляже самолета ветер. Пошел! Бегом по салону самолета. Ахнул вниз. В свободном падении считаешь секунды до открытия парашюта: «Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три!» Кольцо! Рвешь кольцо парашюта. Раскрылся купол. Туго натянуты стропы, чуть давит на тело хорошо подогнанная подвесная система. Летишь! Летишь!!! Лепота. Приземлился, погасил купол, отстегнул подвесную систему, собрал парашют в сумку. Все! И пока весь полк не отпрыгал, никто тебя не трогает; лежишь на спине, небом любуешься, отдыхаешь. Эй, курсант! А в десанте за прыжки платят. Получи прыжковые три рубля, распишись в ведомости. Иди на эти три рубля купи чего-нибудь вкусненького. Выездной солдатский буфет – «булдырь» на жаргоне – уже на поле. Покупай, чего душа изволит, и кушай, родной, отдыхай, сегодня у тебя праздник. Рай! Сравните это с многокилометровым бегом в противогазе да еще с постоянными «вспышка справа!», «вспышка слева!». Вот и понятно будет, почему прыжок с парашютом – это рай для десантника. Тут каждый день прыгать согласишься, невзирая на проценты нераскрывшихся парашютов. Бывает, конечно, что и не раскрываются купола, но редко. Если статистику взять, то больше шансов под машину на улице с оживленным движением угодить, чем разбиться при прыжке в нормальных условиях, на нормальном оборудовании.

Не успел я еще присягу принять, а военную службу уже до донышка понял. Для солдата что главное? Кто служил, сразу скажет: «сачкануть, пожрать и поспать». Для командира что главное? Заставить солдата работать, кормить в меру; голодный солдат – это злой и инициативный воин, а именно такой Родине и нужен. А спать? Спать, милые, дома будете, если до дембеля доживете.

Военную службу я невзлюбил, и она отвечала мне тем же. Поняв ее до самой сути, стал я вовсю сачковать, думал исключительно о жратве, а не об уставах, старался побольше поспать, умудряясь делать это даже стоя в наряде у тумбочки дневального. В своем соревновании с армией я проявлял и развивал в себе именно те качества, которые мне потом не раз пригодились в Афганистане: решительность, настойчивость, умение маскироваться, вводить противника в заблуждение, готовность любыми мерами обеспечить себя пищевым довольствием. Но в то время солдатом я был еще неопытным. Мою маскировку легко раскрывали, в заблуждение командиров вводить не особенно получалось, вот и огребал я наряды вне очереди и испытывал на себе приемы военного воспитания по полной программе. Но попыток объегорить своих командиров не оставлял, проявляя похвальную настойчивость. Посему, говорю это без ложного стыда, был я в учебной роте самым хреновым курсантом, а в солдатском ранце носил не маршальский жезл, а прятал украденные на кухне сухари и сахар. Что было, то было.

Летом 1980 года в Москве проходили Олимпийские игры, умер Владимир Высоцкий, несли первые боевые потери наши части в Афгане. В восьмидесятых годах двадцатого века заканчивалась целая эпоха. Эпоха Советского Союза. Она заканчивалась бесконечно длинными очередями и всеобщим дефицитом, больной экономикой, неустанной ложью власти, которой уже никто не верил, кровью наших ребят в Афгане. Одна тысяча девятьсот восьмидесятый год был первым годом этой эпохи, первым шагом на пути в пропасть. Мы будем свидетелями и участниками последних лет этой уходящей эпохи. Это мы будем ее жертвами: предателями, героями или просто дезертирами. Но мы этого не знали, да и не могли знать. Да и что мы вообще могли знать? Тогда, летом восьмидесятого, наша жизнь и мироощущение сузились до казарменных границ, и постоянной военно-матерной музыкой звучало: «Упор лежа принять… Бегом марш… Носочек тянем… Ро-ота! Газы!!!» Окрики и добавления к командам: «под такую вашу мать… вашу мать… вашу мать!»

«…вашу мать…» Под эти слова неслышно, невидимо и пока не ощутимо уходила эпоха и умирала страна, которой мы с оружием в руках присягнули на верность. И которую не смогли защитить и не захотели спасти. Но мы этого еще не знаем; сегодня, здесь, сейчас мы учимся защищать эту страну, мы еще верим, что исполним свой долг. И исполняли его, пока могли…