Все исследования в области управления, законодательства, налогообложения, политики, геополитики, экономики, энергетики, технологии и так далее – порочные детища централизованной власти. Школа делает из детей послушные винтики для машины централизации, она не учит их сомневаться в системе, поэтому, постепенно осознавая это, я стал проводить на уроках все меньше времени, предпочитая одиночество.

У нас в Калифорнии есть Калифорнийский квалификационный экзамен для старшеклассников, сдав который учащиеся могут закончить школу раньше срока. Чтобы получить аттестат, я должен был сдать этот экзамен. Несколько лет ранее Тим сам сдавал его и был уверен, что мне тоже это по силам, поэтому я назначил себе год на подготовку. Я забросил школьные занятия и сосредоточился на том, что мне действительно было нужно для сдачи: на чтении, письме и в меньшей степени на математике. В этот период я общался только с Тимом. Мы вместе ходили на боулинг, играли в настольный теннис, бильярд и видеоигры, при этом обсуждая геополитику, экономику, историю и другие темы.

Однако вскоре Тим переехал, и я остался один. За все время знакомства с Тимом я ни разу не рассказывал ему о видениях и о своем обещании Иисусу. Для Тима не существовало ничего вне логики, ничего, что не могла бы доказать наука. Я знал, что он не смог бы отнестись с уважением к выбранному мною пути, поэтому молчал. Чтобы как-то заполнить пустоту, образовавшуюся после отъезда Тима, я снова начал тренироваться в додзё. Новый преподаватель был молод и интересовался только техникой боя, поэтому я посещал занятия исключительно ради общения.

В то время мама наняла нового рабочего на ферму. Его звали Джон, и хотя ему было около шестидесяти, он был крепко сложен, сухощав и мускулист. Ему нравился бокс, а мне боевые искусства, поэтому нам было о чем поговорить. Джон был хорошим человеком, он часто давал мне пусть и не очень мудрые, но всегда искренние и добрые советы. Мне действительно нравилась его компания. На свой крохотный заработок он тихо жил в трейлере за амбаром. По всей видимости, он переживал нелегкие времена, раз взялся за работу, которая так скудно оплачивалась. Однако трудился он усердно, не пил и казался мне очень хорошим человеком.

На мое шестнадцатилетие родители подарили мне старый Фольксваген «Жук». Однажды мне понадобилось съездить в круглосуточный магазин, и я пригласил Джона прокатиться со мной. Он согласился, и мы всю дорогу оживленно болтали. На обратном пути Джон как-то странно притих и начал очень внимательно поглядывать в зеркало заднего вида. Я тоже посмотрел назад и увидел, что на хвосте у меня патрульная машина шерифа.

Не отрывая глаз от бокового зеркала, Джон попросил меня сохранять спокойствие и спокойно ехать дальше. Патрульная машина несколько миль следовала за нами, и я уже начал было думать, что все обошлось, когда вдруг прозвучала сирена. Пока я сворачивал на обочину, Джон взволнованно инструктировал меня: если начнут расспрашивать, то он – автостопщик, и я только что его подобрал. У Джона явно были проблемы с законом.

Два офицера подошли к машине с обеих сторон. Один из них попросил меня предъявить водительские права, второй внимательно разглядывал Джона. Оказалось, что один из задних фонарей у меня не работает и его нужно починить. Затем офицер с моей стороны оперся на дверь, чтобы получше рассмотреть Джона. К моему удивлению, полицейские нас отпустили и вернулись в свою машину.

Выезжая на дорогу, я чувствовал, что голова идет кругом. Я потребовал, чтобы Джон рассказал мне, из-за чего он не ладит с законом. Он согласился посвятить меня в свою тайну только при условии, что я никому не скажу. Я дал понять, что не могу этого пообещать, особенно если речь идет о насилии. Джон обиделся: мол, уж я-то должен знать, что он не способен навредить кому-либо. И сознался, что он – беглый заключенный, но преступление его не так уж и велико. Его арестовали за продажу марихуаны, хотя на самом деле ничего опасного в этом нет и, по его мнению, это вовсе не должно считаться преступлением. Он уверил меня, что теперь не делает ничего противозаконного, и мне не о чем волноваться. Поверив ему, я пообещал хранить молчание.

Примерно месяц от шерифа не было никаких вестей, и я уже начал было думать, что они, вероятно, не узнали Джона. Но оказалось, что я неправ. Однажды воскресным днем во двор нашего ранчо вплыла колонна полицейских машин. Ферма наполнилась странными субъектами, похожими на бандитов, наркоторговцев и сутенеров, вооруженных дробовиками, автоматическим оружием и пистолетами. Мы были в ужасе. В конце концов, несколько «сутенеров» обратились к нам, сверкая полицейскими значками. Они попросили нас остаться в доме, затем спокойно прояснили ситуацию.

Оказывается, Джон – беглый преступник, осужденный за приготовление и продажу кристаллического метамфетамина. Это был тяжелый и определенно опасный наркотик. Полиция следила за преступной деятельностью Джона через своих агентов под прикрытием, выжидая подходящего момента, чтобы устроить облаву. Наш наемный рабочий приспособил фургончик под лабораторию для производства наркотиков, а его знакомый время от времени забирал готовую партию и реализовывал ее.

Я попросил разрешения зайти в фургончик, чтобы лично удостовериться в противоправной деятельности моего друга. На пути к фургончику я увидел, как полиция выводит из него подружку Джона. Оказалось, его схватили ранее – в маленьком частном аэропорту, поэтому, к счастью, нам не суждено было встретиться с ним снова. Увидев агрегат по производству наркотиков, я наконец осознал, что Джон действительно был наркоторговцем. Как же я мог поверить ему…

Я был рад, что полиция поймала Джона, но чувствовал вину за то, что не сказал родителям о том, что он беглый преступник. А должен был. Самому себе я казался сообщником в его грязных делах, ведь я позволил ему дальше производить эту отраву. Если бы полицейские захотели, они могли бы совершенно законно конфисковать имущество моих родителей, и это была бы моя вина. Я молча страдал, теряя веру в себя. Какой-то неизвестный мне офицер под прикрытием, выдававший себя за наркоторговца, несколько месяцев следил за моими родителями и пришел к выводу, что они не были в курсе противозаконной деятельности их рабочего.

Как раз в это время я успешно сдал Калифорнийский квалификационный экзамен для старшеклассников и получил аттестат. В школу я перестал ходить с середины одиннадцатого класса. Чтобы сэкономить деньги, я решил сначала поступить в местный колледж, а затем перевестись в университет. Перед началом первого семестра я работал на родительском ранчо и выполнял ту работу, которую раньше делал Джон. Я даже решил учиться на вечернем отделении вместо очного до тех пор, пока мы не найдем кого-нибудь мне на замену.

Я боялся, что мы снова наймем какого-нибудь проходимца. Пришлось оставить планы скорого перевода в высшее учебное заведение. Я закончил старшую школу в надежде ускорить свое образование, но в итоге снова плелся в хвосте. Я потерял всякую веру в себя, у меня не было друзей, а мои мечты утекали сквозь пальцы. Но я и словом об этом не обмолвился.

Я продолжал тренироваться в додзё и должен был пройти соревнования на коричневый пояс, за которым уже следовал черный. Подобного рода соревнования в карате длятся четыре–пять часов. Начавшись утром, они продолжались без перерыва где-то до трех дня. Лишь после того, как мы сделали бесчисленное количество отжиманий и приседаний, пробежали расстояние, достаточное, чтобы начать валиться с ног, нас допустили к проверке техники боя. Наконец-то мы должны были биться с учениками, уже получившими черные пояса. Когда спарринг окончился, тренер отправил учеников ждать в раздевалку, а сам приступил к персональной проверке каждого соискателя.