Работая в инкассации, Виктор пристрастился к чаю индийскому – со слоником на этикетке. Такой чай простым советским труженикам доставался разве что в праздничных наборах, праздников же – по пальцам одной руки пересчитать. Но у инкассаторов была своя лафа, и с чаем со слоником на этикетке они проблем никогда не знали.

Заварочным чайником Виктор не пользовался, всегда сыпал в кружку – в зависимости от ее объема – одну, полторы либо две чайные ложки заварки. После этого заливал кипятком и только затем добавлял в кружку сахарный песок или сахар кусковой – главное, чтобы было сладко. И не важно – подавался ли к чаю бутерброд с сыром или, к примеру, сладчайшее пирожное эклер.

Джон Маленький, которому Виктор насыпал в кружку пять чайных ложек сахарного песка и придвинул торт, слегка удивился такому проявлению сладколюбия приятеля, но ни от чего отказываться не стал – чай выпил и кусочек торта съел с видимым удовольствием. И только после этого, вдруг посерьезнев, сунул руку за пазуху и достал помятый листок. Виктор сразу догадался, что это.

– Я же ведь не просто так к тебе заехал, – понизив голос, сказал Джон Маленький. – Я же ведь сразу понял, что-то в этой истории нечисто!

Он впился Виктору в глаза, но тот, держа в одной руке кружку с недопитым чаем, а в другой – надкусанный кусок торта, смотрел на него с ничего не выражающим лицом, можно сказать, смотрел тупо. Этот «отупелый» взгляд Виктор выработал опять же, служа на заставе, когда приезжающий время от времени из пограничного отряда особист расспрашивал его о службе и сослуживцах.

– Ну, и что ты скажешь? – Джон Маленький расправил листок на столе и ткнул в него пальцем.

Не торопясь отвечать, Виктор запихнул в рот кусочек торта и скосил глаза на чудесную страничку. Картинка на ней была абсолютно безобидной – обычное крыльцо с четырьмя деревянными ступеньками и козырьком, к балке которого был привязан обрывок веревки.

– Что молчишь? – не вытерпел Джон.

– Жую, – выдавил из себя Виктор, едва не поперхнувшись.

– Ну да, ну да! – Джон хлопнул ладонью по столу. – Жует он!

– Чего орешь-то? – спросил Виктор, наконец запив суховатый торт чайком.

– Карма, а ведь я тебя узнал тогда ночью, в воскресенье! – еще больше повысил голос водитель. – Когда ты шел к магазину, напротив которого сам же этот листочек выбросил!

– Если узнал, чего ж не остановился, не прихватил? – усмехнулся Виктор. – Или какой свой интерес имел?

– Интерес? Да, заинтересовало меня, с какого это перепуга наш товарищ Козлов вдруг не по-козловски себя повел? Но и ты весь маршрут был каким-то странным, все чего-то рисовал в своем блокноте и почему-то странички из этого блокнота вырывал и в окошко выбрасывал.

– И чего? – У Виктора вдруг возникло жгучее желание схватить со стола чайник с еще не остывшей водой и треснуть этим чайником Джона Маленького по балде.

– Чего – чего? – Водитель подмигнул хозяину квартиры и аккуратно взял из коробки еще один кусочек торта. – Заинтриговал ты меня – вот чего. И не напрасно заинтриговал-то. Подобрал я листок, который ты выбросил, а на нем никакого рисунка-то и нет. Но я же не дурак. Приехал домой, на этот листочек накрошил меленько грифеля от простого карандаша, крошечки аккуратно растер, и рисунок восстановился. А на нем, вот на этом самом крыльце и на этой самой веревке, – Джон ткнул пальцев в страничку, – висит человек – очень похожий на товарища Козлова… А? Что скажешь, Карма?

– Не вижу никакого человека. – Виктор протянул руку к страничке, но Джон прижал ее ладонью к столу.

– В том-то и дело, что, когда я проснулся и еще раз на рисунок посмотрел, никто в петле уже не болтался и веревка оказалась перерезанной. Как такое может быть?

– Так ты, наверное, сам взял ластик и этого повешенного стер, – пожал плечами Виктор.

– А вот и ни фига!

– Что – ни фига? Водочку-то, оставленную товарищем Козловым, перед сном выпил? Вот и не запомнил, что по пьяни делал.

– У меня дома и ластика-то нет! – закричал Джон. – Чем я мог стереть?

– Да чего ты ко мне привязался? – тоже вспылил Виктор. – Ему что-то там мерещится, а я здесь при чем?

– Вот это крыльцо и повешенного ты рисовал?

– Я.

– А зачем? Зачем ты повешенного товарища Козлова нарисовал?

– Джон, ну при чем здесь товарищ Козлов?! Мне один знакомый писатель дал прочитать свою рукопись – детектив с названием «Криминальная рыбалка» – и попросил отобразить, как я все это вижу. А в том детективе насилие сплошь и рядом, кровища рекой льется. Среди прочего – одного чувака повесили. Вот я этот эпизод и отобразил, как вижу.

– И кого же ты еще отобразил? – не унимался Джон Маленький. – Я тогда попросил тебя рисунки показать, а ты – ни в какую!

– Кого по сюжету надо было, того и отобразил. – Виктор нахмурился. – Хочешь, и тебя нарисую?

Он вновь потянулся к листку, но Джон суетливо убрал его во внутренний карман своей потертой замшевой куртки.

– Не надо! А вдруг тогда со мной тоже что-нибудь произойдет?

– Мнительный ты, Джон, – усмехнулся Виктор. – До работы меня подкинешь?

Водитель посмотрел на часы:

– Вообще-то рановато на работу…

– Подхалтурить хочешь? Так я тебе не помешаю.

– Ладно, давай, собирайся быстрей, а я – машину заводить.

Не успела за Джоном захлопнуться дверь, как Виктор бросился к книжной полке и выхватил томик Чернышевского. Чудесная страничка, как он и надеялся, была в книге. Виктор подскочил к окну, под которым увидел инкассаторскую «Волгу». Когда дорисовывал машину, к ней подошел Джон Маленький – открыл дверцу, сел на водительское сиденье, завел мотор, кажется, включил дворники, вышел и принялся заботливо протирать зеркала.

Движение на улице было не особенно оживленным, но, увидев вывернувшую из-за поворота машину скорой помощи с включенной мигалкой, Виктор очень быстро нарисовал, как она, выскочив на встречную полосу, приближается к «Волге» Джона Маленького.

В следующую секунду Виктор выбежал из квартиры. Визг тормозов и громкий удар он услышал уже в подъезде. На дороге две служебные машины, как говорится, встретились лоб в лоб, и теперь водитель «скорой» никак не мог открыть свою заклинившую дверь, а водитель инкассаторской «Волги» валялся на тротуаре навзничь, раскинув руки, так и не выпустив тряпку, которой протирал зеркала.

Моля Бога, чтобы Джона Маленького не прибило насмерть, Виктор упал перед ним на колени, в первую очередь сунул руку во внутренний карман его замшевой куртки и завладел чудесной страничкой. Только потом приложил ухо к груди водителя. Джон Маленький застонал…

Кого Виктор действительно уважал в инкассации, так это своего напарника Михалыча. Поводов спорить, а тем более ссориться, между ними никогда не возникало. Порой во время маршрута зайдет в машине разговор про молодежь, мол, в какие времена подростковое поколение было более порядочным и менее бесбашенным, так тот же Михалыч первый становился на сторону современной молодежи, утверждая, что в его времена прогуляться вечерком в незнакомом районе было гораздо опасней, чем сейчас, в середине восьмидесятых.

Михалычу было слегка за сорок, Судаку, который иногда катал тушинский маршрут, – под пятьдесят. Вот с кем порой разгорались споры – до ругани, до криков, до брызгания слюной, хорошо хоть, до оскорблений не доходило.

Вторым прозвищем Судака было Патрубок. Прицепилось оно к нему не просто так. Издавна в инкассации существовали негласные правила, одним из которых была взаимовыгодная «дружба» водителей и дежурных. Все было очень просто, – по окончании вечернего маршрута дежурный отмечал водителю путевку – в какое время тот выехал из банка в гараж. При этом дежурный мог поставить время фактическое, но мог и набавить полчасика, а то и часок. В благодарность водители совали дежурному денежку и в это самое набавленное время неплохо подрабатывали извозом.

Между утренним и вечерним маршрутами дежурный отпускал водителей на обед, но одно дело – отпустить на законные сорок минут, другое – на два часа. Тут тоже все происходило по договоренности. Случалось, в машине что-то ломалось, тогда дежурный волей-неволей без всяких денежек отпускал водителей в гараж ремонтироваться – только бы на маршрут вовремя вернулись.