– Простите, сир? – переспросил дежурный офицер, думая, что пропустил какой-то приказ.
– Ничего, – император застегнул верхнюю пуговицу сюртука и быстрыми шагами заходил по комнате, что-то обдумывая. Он не мог осознать, что столкнулся с решимостью противника, которая превзошла его собственную решимость.
Необычайное волнение охватило императора. Он быстрыми, нервными шагами ходил взад и вперед по своим апартаментам, мучимый беспокойством. То и дело он подходил к окнам, наблюдая за тем, как растет и ширится море огня.
– Что за люди! – воскликнул он, прижав руку к груди. – Какое ужасное зрелище! Это скифы!
От горящего города Наполеона отделяло обширное пустое пространство и Москва-река, однако, несмотря на такое значительное расстояние, оконные стекла в комнате императора стали уже горячими, а на железную крышу дворца непрерывно падали приносимые ветром пылающие головешки, так что расставленным там солдатам приходилось их непрерывно сбрасывать.
Вскоре в апартаменты императора вошли король Неаполитанский и принц Евгений. Едва ли не на коленях они умоляли его покинуть Кремль, считая, что здесь император вместе со Старой гвардией оказался в ужасной ловушке.
Однако Наполеон не хотел их слушать.
Он наконец завладел Кремлем и не собирался никому отдавать этот трофей – даже разъяренной огненной стихии.
Ему говорили о том, что под Кремлем заложены мины, – но император отвечал лишь скептической улыбкой и продолжал мерить быстрыми шагами комнату, останавливаясь у каждого окна и пристально следя за тем, как огонь уничтожает плоды его завоевания, как он охватывает его кольцом.
Дышать сделалось тяжело – вместо воздуха остался только горький, выедающий глаза дым. Ветер усиливался, раздувая пожар, словно и он был в сговоре с русскими.
Вдруг в коридоре раздался крик: «Пожар в Кремле!»
Император словно пробудился от оцепенения. Он вышел, чтобы оценить опасность, и увидел, что пылает тот самый дворец, в котором он находился. Солдаты гвардии потушили огонь, но все еще пылала башня над арсеналом. Вскоре оттуда выволокли русского солдата, который и был поджигателем. Он не говорил ни слова и молча умер на штыках разъяренных гренадеров.
Все это наконец заставило императора решиться. Он спустился по северной лестнице, известной со времен Стрелецкого бунта, и приказал ехать за город по Петербургской дороге в Петровский дворец, находящийся недалеко от Москвы.
Однако вокруг Кремля бушевал огненный океан. Пламя охватило ворота крепости и не давало французам выйти из Кремля. После долгих поисков они наконец нашли во дворе подземный ход, ведущий к Москве-реке, по которому император с офицерами и гвардией сумел выбраться из охваченного огненным кольцом Кремля.
Но, однако, и это не избавило его от опасности. Напротив, теперь император и его спутники были значительно ближе к месту основного пожара и не могли теперь идти ни вперед, ни назад, ни вправо, ни влево. Со всех сторон перед ними расстилалось бескрайнее море огня, которое перекрыло все дороги к спасению. Те французы, которые прежде ходили по городу и знали расположение домов и улиц, теперь не узнавали местности, затянутой дымом и обратившейся в груду пылающих развалин.
Следовало спешно искать какой-то выход. Рев пламени становился все громче, и промедление в таких обстоятельствах было подобно смерти. Впереди виднелась единственная улица, узкая и извилистая, с обеих сторон охваченная огнем. Казалось, что это вход в ад.
Однако к императору вернулась его неизменная решительность. Пеший, лишь с двумя спутниками, он без колебаний устремился к этой единственной улице. Он шел среди рева пламени, среди треска рушащихся балок, грохота падающих кровель, как прежде не раз ходил среди неприятельского огня, и гвардейцы, не раздумывая, шагали вслед за своим полководцем.
Французы двигались по пылающей земле, между стенами огня. Нестерпимый жар обжигал легкие, палил глаза, горящие головешки то и дело падали на одежду.
И вдруг проводник, который вел императора и его свиту через огненный ад, остановился в растерянности: он не узнавал больше местность и не знал, куда дальше идти.
Казалось, тут и кончится славная жизнь Наполеона, тут и будет поставлена последняя точка в его русском походе.
И в этот ужасный момент из пламени показались закопченные лица.
Это были солдаты первого корпуса, которые занимались грабежом среди пылающего города. Они узнали среди дыма и пламени своего императора и вывели его из огненной ловушки к развалинам квартала, который еще вечером обратился в пепел.
Здесь императора встретил маршал Экмюль, тяжело раненный в Бородинском сражении. Маршал не мог идти самостоятельно, но велел нести себя на носилках через пылающий город, чтобы найти Наполеона или погибнуть.
Под конец свите императора пришлось преодолеть еще одну опасность – на ее пути встретился обоз с порохом, медленно продвигавшийся среди огненных стен.
Наконец, почти к утру, императору и его спутникам удалось добраться до Петровского дворца.
Немного отдохнув, Наполеон вышел из дворца и посмотрел в сторону Москвы.
Он все еще надеялся, что пожар затихнет. Но пламя не унималось, пожар бушевал пуще прежнего, и весь город казался огромным костром, окрашивающим небо мрачным багровым заревом.
Матвей заночевал в Веснянске, где были у него кое-какие служебные дела, с утра позвонил Василию Уточкину и узнал от него, что машина следствия закрутилась вовсю и родным убитых уже сообщили ужасные новости. Не всем, правда, потому что Виктор оказался круглым сиротой, вырос в детдоме и не успел обзавестись семьей. Оно и к лучшему, вздохнул Матвей.
Он понятия не имел, откуда взялись эти ребята. Он имел дело только с Андреем, остальных членов группы Андрей нашел сам. Матвей ему доверял, потому что рекомендовал его солидный человек, давний партнер. Андрей ему сразу понравился – немногословный, серьезный парень, мастер своего дела. Остальные его не интересовали – лишь бы работа была выполнена в срок, а там ему с ними не детей крестить.
Черт его дернул связаться с этим делом! Решил осуществить давнишнюю мечту – деда развлечь!
Дед в последний год начал сдавать. На словах-то он бодрился, никак не хотел понимать, что силы кончаются и что в восемьдесят лет надо бы себя поберечь. Зиму прожили в городе, деду было плохо в четырех стенах, потому что привык он к просторам и чистому воздуху, белому снегу и вольному ветру. Но осенью Матвей с великим трудом запихнул все-таки деда на обследование. И решение врачей было твердым: никакой самодеятельности. А в деревню не только зимой нельзя, но и летом одному там никак. Возраст не тот, сердце изношено, все же восемьдесят лет – не шутка. А в той глуши что случись – никто не поможет, не то что довезти до больницы – приехать не успеют.
В общем, врачи Матвея сильно напугали, и он стоял насмерть: в деревню одному деду – ни ногой. Вот Матвей возьмет отпуск, тогда и поедут они вместе, будут рыбу ловить да грибы собирать.
С возрастом дед стал бухтеть и ворчать. Ворчал на Матвея за то, что тот много работает и дома появляется только к ночи, а квартира большая кому нужна, одному деду в ней хоть волком вой. Ворчал на телевизор за то, что показывает такую ерунду, а больше всего ворчал на домработницу Татьяну Тимофеевну. Та, надо сказать, за словом тоже в карман не лезла, иногда в доме разыгрывались такие баталии, что Матвей подумывал о том, чтобы снять где-нибудь подальше маленькую тихую квартирку и прятаться там хотя бы раз в неделю.
К лету деду стало получше, Матвей и правда решил взять в августе отпуск и отвезти старика в деревню. Заодно и Татьяна Тимофеевна от них отдохнет.
А пока суд да дело, ему показалось очень своевременным нанять бригаду для того, чтобы обшарить озерное дно на том месте, где немцы сбросили ящики. Это даже хорошо, что деда в деревне нету, он непременно прознал бы про ящики, на месте не усидел и вертелся бы у ребят под ногами, только мешал и лишнее внимание привлекал к поискам. Ох, не в добрый час пришла Матвею в голову мысль те ящики треклятые искать! И слава тебе господи, что дед теперь про весь этот кошмар ничего не узнает.
