Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Первоначальным ядром для образования комитета послужила группа петроградских химиков, принимавшая участие в Комиссии по заготовлению удушающих средств по приглашению ее председателя, генерал-майора И. А. Крылова. В сентябре 1915 г. Совет РФХО вошел в Особое совещание по обороне с ходатайством об отпуске средств для организации Военно-химического комитета. Также было озвучено пожелание об организации опытного завода, «на котором можно было бы после лабораторных исследований испытать в малом заводском масштабе выработанные методы получения нужных для военного дела химических продуктов»[60]. Всего в состав комитета входило 106 членов, включая практически всех сотрудников кафедры химии физико-математического факультета Петроградского университета. Общее наблюдение за делами Комитета лежало на делопроизводителе, которым был назначен профессор университета Л. А. Чугаев[61]. Заседания проходили в основном в здании химической лаборатории университета или в химической лаборатории Горного института[62].

В сферу занятий комитета входил разнообразный круг научных и военно-технических вопросов, связанных с разработкой удушающих и взрывчатых веществ, производством различных химических препаратов, учетом наличности и запаса месторождений сырых материалов и т. п. Важным пунктом обсуждений комитета была перестройка, наладка и эксплуатация Опытного завода[63]. Для его оборудования в конце января 1916 года комитету было предоставлено помещение на угольном заводе второго казенного винного склада на Ватном острове. На заводе осуществлялось производство удушающих веществ, в разработке которых активнейшее участие принимали ученые Петроградского университета. В частности, там было налажено производство хлорпикрина из ацетона, подготовительная лабораторная работа по которому была выполнена в университетской лаборатории Л. А. Чугаева[64]. В университетской лаборатории органической химии профессора А. Е. Фаворского проводились подготовительные работы для получения фосгена «из четыреххлористого углерода и олеума с утилизацией хлорсульфоновой кислоты для получения удушающих средств»[65].

Начиная со второй половины 1916 года Военно-химический комитет обратился к проблеме перевода химической промышленности на мирные рельсы. Комитет подчеркивал, что уже с первых шагов своей деятельности он, «имея в виду прежде всего обслуживать стоящие на очереди нужды армии и флота, не терял из виду и других задач, более отдаленных, но зато еще более обширных и заманчивых, – задач, разрешение которых было рассчитано на мирное время»[66]. В первую очередь речь шла о медикаментах, вкусовых веществах, красках и т. п. Таким образом, всего за несколько лет существования комитет превратился из добровольной организации ученых-химиков, стремящихся помочь страдающей от тягот войны стране, в постоянное государственное учреждение – ГИПХ (Государственный институт прикладной химии)[67]. Разумеется, эффективность таких научно-технических центров снижалась в условиях отсутствия четкой системы и планов управления военно-химической отраслью со стороны государства, но это обстоятельство скорее отражало общие трудности, связанные с мобилизацией промышленности в годы войны[68]. Однако не вызывает сомнений, что деятельность Военно-технического комитета показала способность российских ученых к эффективной работе, направленной на решение государственных задач[69].

Что же касается воспоминаний Татьяны Алексеевны, то в них содержатся уникальные сведения о работе и атмосфере одного из госпиталей, открытых во время войны в университете. Напомним, что для медицинских нужд университет предоставил четыре помещения в комплексе на Васильевском острове (там были организованы лазареты на 466 кроватей), попечителями которых выступали профессора университета. В управлении лазаретами принимали участие также жены профессоров и приват-доцентов университета[70]. Татьяна Алексеевна поступила на работу (без оплаты) медсестрой в лазарет, размещенный в актовом зале университета. Ее яркий рассказ о работе врачей и младшего персонала госпиталя, пациентах, проводимых операциях – единственное известное нам подробное описание больничной жизни в стенах университета этого периода.

Татьяна Алексеевна закончила Высшие женские курсы еще в 1914 году, а в 1916 году сдала экзамены университетской государственной комиссии, получив соответствующий диплом. С сентября 1916 года по настоянию отца Татьяна Алексеевна начала трудиться в лаборатории завода по производству оптического стекла под руководством И. Л. Гребенщикова. Здесь и застала ее Февральская революция, которая первоначально мало повлияла на налаженный жизненный уклад всей семьи Фаворских. Вот что пишет Татьяна Алексеевна: «после Февральской революции на заводе у нас мало что изменилось», правда, «все были рады свержению самодержавного строя, отречению царя Михаила». Это была всеобщая эйфория. В заявлении совета профессоров университета, принятом единогласно 3 марта 1917 года, говорилось: «…довести до сведения Временного правительства, опирающегося на полную поддержку народа и армии, чьими героическими усилиями навсегда опрокинут старый порядок, что в этот ответственный момент, переживаемый родиной, Совет считает своим долгом предоставить в полное распоряжение Временного правительства все свои силы, дабы способствовать прочному насаждению нового порядка»[71]. Но, как и предрекали пожилые и опытные люди, впереди ждали серьезные проблемы с транспортом, питанием и прочим.

На этом печальном фоне как-то незаметно прошла Октябрьская революция, но захватившие власть большевики вызывали ненависть ученого сословия. В данном отношении показательны слова Татьяны Алексеевны, относящиеся к 1919 году: «Как я ненавидела тогда большевиков, виновников разрухи и голода, неотвратимой гибели, медленно, но верно приближавшейся к нам! Могу только сказать, что, несмотря ни на что, я всегда работала добросовестно, одинаково охотно занималась с любыми студентами, рада была успехам любого пролетарского юноши или девушки, но правителей наших в то время я ненавидела, не кого-то конкретно, а большевиков вообще. Никаких достижений, ничего хорошего, за что их можно было бы похвалить, мне пока не было видно, а горе и несчастья, которые они несли не только мне, но и многим другим, я замечала на каждом шагу. Всего тяжелее был, конечно, голод». Действительно, большинство университетских преподавателей и научных сотрудников относили к третьей продовольственной категории, что обрекало их на голодание. В декабре 1919 года совет Петроградского университета поручает президиуму довести «до сведения высшей власти», что из-за сложившихся условий жизни ученые «вымирают»[72]. Эти слова не являлись образным преувеличением. Уже к 1920 году из жизни ушло около сорока человек из числа преподавательского состава: академики М. А. Дьяконов, А. С. Лаппо-Данилевский, Б.А.Тураев, А. А. Шахматов, профессора А. А. Иностранцев, А. А. Жуковский, Л.В.Ходский, И. М. Волков, Н.Н. Розин, X. Я. Гоби, В. М. Гессен, Я. И. Смирнов, О. О. Розенберг, П. О. Сомов и многие другие[73]. Как писал одному из своих корреспондентов профессор Н. Н. Глубоковский в марте 1920 года, «Университет частью разбегается, а еще более того вымирает “пачками” (иногда до 7–8 человек разом)»[74]. В начале 1920 года ректор В. М. Шимкевич с болью сообщает в Комиссию по улучшению быта ученых о гибели коллег, о том, что ввиду условий питания «состояние здоровья многих профессоров таково, что в ближайшем будущем надо ожидать дальнейшей убыли». Ректор рассказывает о том, что «некоторые преподаватели физико-математического факультета уже давно едят мясо “лабораторных мучеников”, т. е. собак и кошек, использованных для научных и учебных целей», однако подчеркивает, что «таких счастливцев, которые это могут делать, очень немного». В. М. Шимкевич констатирует, что «нельзя не отметить и роста в ученой среде полного индифферентизма к своей личной судьбе, приводящего к нежеланию бороться за жизнь и даже к потере желания жить»[75]. Татьяна Алексеевна описывает действия, которые Фаворские предпринимали, для того чтобы выжить – среди них организация огорода на лужайке рядом со зданиями Кадетского корпуса, но главное – эвакуация Марии Маркеловны с маленькими детьми в деревню Усадищи (более 100 километров от Петрограда), где они прожили с 1919 по 1922 год.

вернуться

60

Ипатьев В. Н. Жизнь одного химика. Воспоминания. Нью-Йорк, 1945. Т. 1: 1867–1917. С. 496.

вернуться

61

Отчет о деятельности Военно-химического комитета при отделении химии Русского физико-химического общества с 2-го октября 1915 г. по 1 сентября 1916 года // ЦГИА СПб. Ф. 974. Он. 1. Д. 28. Л. 12 об.

вернуться

62

Результаты пленарных заседаний, 1915 г. // ЦГИА СПб. Ф. 974 On. 1. Д. 6.

вернуться

63

Отчет о деятельности Военно-химического комитета при отделении химии Русского физико-химического общества с 2-го октября 1915 г. по 1 сентября 1916 года. Л. 10 об.

вернуться

64

Отчет о деятельности Военно-химического комитета при отделении химии Русского физико-химического общества с 2-го октября 1915 г. по 1 сентября 1916 года. Л. 14.

вернуться

65

Там же. Л. 14 об.

вернуться

66

Объяснительная записка к проекту устава Института прикладной химии // Там же. Л. 16.

вернуться

67

Залъцберг М. Три жизни академика В.Н. Ипатьева // Химия и жизнь. 1992. № 12. С. 18.

вернуться

68

Brooks N. Munitions, the Military, and Chemistry in Russia 11 Frontline and Factory: Comparative Perspectives on the Chemical Industry at War, 1914–1924 / eds R. Macleod and J. A. Johnson. Dordrecht, 2006. P. 75–101.

вернуться

69

См. подробнее: Ростовцев E. А., Сидорчук И. В. Мобилизация интеллекта и отравляющие газы… С. 40–48.

вернуться

70

См.: Очерк деятельности Петроградского городского комитета Всероссийского союза городов. Пг., 1916. Вып. I. С. 88–89; Всероссийский Союз городов. Справочная книжка Петроградского городского и областного комитетов. Пг., 1916. С. 116, 117, 119; Высшие учебные заведения в 1914 г. [Всеподданнейшая докладная записка министра народного просвещения о деятельности высших учебных заведений в 1914] // РГИА. Ф. 733. Оп. 226. Д. 170. Л. 3; Отношение к настоящей войне // Отчет о состоянии и деятельности Императорского Петроградского университета за 1914 г. Пг., 1915. С. 91–93.

вернуться

71

Протокол экстренного заседания Совета Петроградского университета 3-го марта 1917 г. // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 1. Л. 30–30 об. Ср.: Копеспу Р. Builders and Deserters: Students, State and Community in Leningrad, 1917–1941. Montreal, 1999. P. 40.

вернуться

72

Ректор Петроградского университета – в Объединенный совет научных учреждений и высших учебных заведений, в комиссариат народного просвещения и Отдел научных учреждений и высших учебных заведений, 17 декабря 1919 г. // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 116. Л. 45–45 об.

вернуться

73

Ректор Единого Петроградского университета – В отдел научных учреждений и высших учебных заведений, 13 декабря 1919, № 6189, копия // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 119. Л. 209–209 об.; Список скончавшихся из состава университета в последнее время лиц // Там же. Л. 260. См. также: Шилов А. В. Из истории

Петроградского университета: судьбы ученых в послеоктрябрьский период // Петербургские чтения – 97. 1997. С. 255.

вернуться

74

Цит. по: Богданова Т. А., Клементьев А. К. «“Род ученых” не погибнет на свете» (переписка из двух столиц профессора Н.Н. Глубоковского и епископа Василия (Богдашевского) 1917–1921 гг.). // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2015. № 3 (11). С. 134.

вернуться

75

Ректор Петроградского университета – в комиссию по улучшению быта ученых [1920. копия] // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 119. Л. 246–247 об.

7
{"b":"637762","o":1}