На соседнем берегу Рябовских полный хозяин.

Костя Меловой, правда, бедняк, но хозяин крепкий и умелый. Он завидует соседям, организующим колхоз. Он рискнул притти к Рябовских.

- Иван Митрич, если бы нам...

- Что? - строго спросил уполномоченный.

- Вот хлеб мы отдаем... Каждый врозь. Хлопот сколько. Обману много. Каждый норовит себе лишнее спрятать. Вот об'единиться бы всем в колхоз. Все ясно: хлеб всем поровну, а лишнее - государству... Порядок бы был.

- Хлеб-то сдал? - вместо ответа накинулся на него Рябовских.

- Сдал, - сказал и заробел Костя.

- Ну и уходи! - проводил его уполномоченный. - Хлеб не сдаете, а о колхозе говорить начинаете... Чтобы хлеб сдать! Выполните задание, уеду, тогда и об'единяйтесь.

*

Ночью уполномоченный повел на село наступление.

В школе, в нижней комнате, Рябовских оставил членов комсода. Сам расположился наверху.

Окна заставил школьными досками и партами. Тускло горела лампа. На столе наган.

Вызванные крестьяне после короткой беседы с членами комиссии посылались наверх.

Робея, вошла в комнату уполномоченного вдова Мерзлякова.

Рябовских затопал ногами.

- Не сдаешь? Не сдаешь?.. Снегом заставим питаться! На Соловки тебя отправим, на Соловки!

Мерзлякова растерянно попятилась.

- Милай... Дык я свезла же на своей Бурухе... Не надо мне Соловков. Чо кричать-то на бедных?

Заплакала.

Уполномоченный, не смущаясь, закричал вниз:

- Следующего.

Семахин, середняк, из следуемых ста пятнадцати пудов не сдал двенадцать.

За Семахиным затворилась дверь. Начался допрос.

Матерясь, остервенелый Рябовских бросился на вошедшего, схватил его за грудь, приставил к морщинистому, обветренному лбу дуло нагана и неистово закричал:

- Везешь? Иначе - пришью на месте!

Семахин кряхтел.

- Не везешь? Снимай штаны. Раздевайся, скотина, донага.

Рябовских уже не кричал, а шипел сквозь стиснутые, побелевшие губы...

...Щелкал взводимый курок...

Старик Боков слетел с лестницы, часто закрестился и с испугу выполз из школы на четвереньках.

*

По селу ползли слухи: уполномоченный по ночам расстреливает крестьян. Правда, все еще были живы, но слухам верили.

Слухи усердно распространялись. Ползли дальше, за село...

Крестьяне решительно отказались приходить в комиссию.

Не вывозили хлеба и прятались по домам.

Не действовали никакие угрозы.

2

Спорили ожесточенно.

Перебравшись в Лихари, найдя Костюка, секретаря, я немедленно же начал звать его на соседний берег.

Костюк возмущался поступками Рябовских, но - своя рубашка ближе к телу: вокруг кипела работа, и он в заботах о Лихарях плевал на Амурское.

Между тем раздражение росло. Амурское нуждалось в помощи извне безотлагательно. Каждый неверный шаг Рябовских немедленно использовался и преувеличивался кулаками. Костюк упрямился. Значит, нужно вмешательство райкома. Досада щемила мое сердце - до района было не менее сорока длинных и тяжелых сибирских верст.

Дверь лихаревского сельсовета с треском распахнулась. В комнату вкатился круглый, полный, в пушистом черном полушубке, необычайно кряжистый человек. Костюк мгновенно сжался. Вошедший остановился у стола. По-военному рубил воздух короткими словами:

- Дальше своего села не видишь? Позор! Что сделано?

- Кончаем хлеб... - заторопился Костюк.

- А соседи? - крикнул на него вошедший. - Соседям морду бьют? Не понимаешь? И тебе и мне морда набита.

Вошедший строго приказал:

- Ты и Багров со мной в Амурское. Быстро.

У выхода я придержал Костюка за рукав.

- Кто это?

- Батыев... Секретарь райкома.

Приехал кстати!.. Понятие о Батыеве я имел. Окружная газета, не в меру усердствуя, обвиняла - и бездоказательно - Батыева во всех партийных грехах. Мне довелось читать и ответ Батыева. Большое письмо, пересыпанное цифрами и матерными ругательствами, сводило на-нет все газетные утверждения. Редакции пришлось полученное письмо полностью, если не считать вычеркнутых ругательств, напечатать.

По дороге к реке наскоро делюсь с Батыевым впечатлениями.

- Каково! - возмущается Батыев, и вспыхивающая папироска заставляет блестеть его сплошь золотые зубы. - Я узнал и немедленно выехал. А тут рядом сидят - и пальцем не шевельнут.

Ленивый, громоздкий паром медленно двигался по воде. Глухо и неодобрительно лязгал металлический канат. Батыев стремительно бегал по парому. Ко мне придвинулся Костюк, зашептал:

- Не подумайте чего про Батыева - что зубы у него золотые. Он партизаном был. Белые поймали его, пытали, всю челюсть раздробили. Золотые зубы на казенный счет вставлены - сам бы не осилил.

Мелочь, конечно. Но любопытно, что Костюк трогательно заботился даже о внешнем впечатлении, производимом только что разругавшим его секретарем райкома.

Тучей навис Батыев над Амурским.

Он не терял времени. Зашел в сельсовет, поздоровался. Спросил, приехал ли кто из города, и, узнав, что приехавший в школе, велел послать туда Рябовских.

В школе работал следователь.

- Ну как, как? - нервно спросил Батыев. - Оговор или...

- Какое там! - ответил следователь.

Пришел встревоженный, растерянный Рябовских.

Батыев смолк, сел на парту, точно успокоился, и вдруг пернатым, бросающимся на маленькую пичужку хищником, налетел на уполномоченного.

- Ты член партии?

- Да.

- Директивы партии знаешь?

- Да.

- Так как же ты, Рябовских, посмел ослушаться партию?

Рябовских молчал.

- Законных средств тебе было мало?

Рябовских молчал.

- Давно в партии?

- Два года.

- Где работаешь?

- В коммунхозе.

- Давно?

- Три месяца.

- Где работал раньше?

- На текстильной фабрике.

Батыев не двинулся, но, казалось, он всплеснул руками.

- Сам рабочий и плюешь на директивы рабочего класса?

Батыев встал, легко отодвинул рукой затрещавшую парту и распорядился, обращаясь к следователю:

- Отобрать оружие. Допросить. Арестовать.

Пошел к выходу. Подозвав следователя, он распорядился уже тише:

- Отправить его в город ночью, чтобы меньше шума было. Да не забудьте накормить парня.

И, вспомнив кстати, что сам он ничего не ел со вчерашнего вечера, Батыев просительно обратился к Бородкину, председателю Амурского сельсовета:

- Поесть где-нибудь можно?

- Пожалуйте... Сведем вас к одному кулачку, - услужливо предложил Бородкин.

- Ты в уме? - остановил его Батыев. - Мы к кулаку не пойдем. Веди куда попроще... Заплатим же!

Хозяин - совсем молодой парень. Кудряев. Бедняк. Встречают нас приветливо и спокойно. Жена Кудряева - женщина редкой красоты - накрывает стол синеватым, с красными вышитыми петухами полотенцем. Наскоро,

но вволю пьем чай, без молока, без сахара, с пышными калачами и кислыми огурцами.

Кудряев беседует сдержанно, степенно. Вдруг он спохватывается:

- Что ж я растерялся! Выпьете самогонки?

Батыев усмехается:

- Мы не пьем.

Должно быть, он говорит неправду: должно быть, пьет. Но без лишних глаз и, значит, без лишних разговоров.

- Какое тебе задание дали? - спрашивает он Кудряева.

Парень удовлетворительно отвечает:

- Меня совсем освободили, не нашли у меня излишков. Только...

- Что только?

- Только я девятнадцать пудов вывез... Излишков.

Кудряев улыбается.

- А соседи как?

- Соседи не везут.

- Почему?

Батыев нахмуривается.

- Боялись. Мне вот ничего не велено было сдавать, а я нашел все-таки излишки... Сдал, по сознательности сдал, а товарищ Рябовских накричал на меня, что я мошенник и что если у меня девятнадцать пудов нашлось, то я еще сто девяносто найти обязан.

Кудряев развел руками.

- А ведь я беден... Только-только хозяйство налаживать начал.