«Как велика в людях жажда обогащения!» – могла бы я воскликнуть философски, будь у меня на это силы. В общем, я оказалась в долгах как в шелках, с перспективой ранней кончины и с «добрыми» пожеланиями от граждан, к которым даже мама присоединилась. Конечно, оторвать мне руки-ноги она не грозила, но горестно вздыхала:

– В кого ты у меня такая! Другая бы… – Тут она обычно махала рукой. – Еще когда ты в четыре года притащила домой кошку со сломанной лапой, надо было насторожиться. А теперь все одно к одному…

Кроме кошки, мама еще много чего припомнила, складывалось впечатление, что существо я злокозненное, людям от меня одна погибель, большая загадка, как меня вообще земля носит.

Именно эта мысль отчетливо читалась сейчас на физиономии Кочанова.

– Так вы та самая Рогужанская… – произнес он и невольно скривился.

– Та самая, – кивнула я. – Так что с работой у меня туго.

– Еще бы, – хмыкнул он. – Мне, кстати, трех недель не хватило, чтоб вклад получить.

– Моей мамуле тоже.

– Серьезно?

– А то. Халява – верный путь к разочарованию, – мстительно добавила я.

– И как вам сейчас живется? Чувствуете себя героиней?

– Ага, особенно со шваброй в руках.

– А чего не уедете?

– Не могу. Следствие еще не закончено.

– Ах, ну да… – покивал он, глядя на меня со смешанным чувством печали и жалости. Не ясно, к чему эта жалость относилась. К невозможности мне голову оторвать или естественному сочувствию к убогим. И то и другое совсем не радовало.

Тут Кочанов тряхнул головой, словно освобождаясь от лишних мыслей, и спросил:

– Что можете сказать о хозяине?

– Да ничего, – пожала плечами я. – Довольно вредный старик. О покойниках плохо не говорят, но ничего хорошего мне о нем неизвестно.

Кочанов усмехнулся.

– Вредный? Что это значит?

– Любил говорить гадости и пакостил в меру сил, особых возможностей для этого не было, но он старался.

– Он вам не нравился?

– Я с ним практически не общалась. Доставалось в основном сиделкам, их и расспросите.

– А враги у него были?

– Это уж к родне… – усмехнулась я.

– Сиделки часто менялись?

– Я знаю трех, последнее время Светлану Петровну видела чаще других. Но я бываю здесь от случая к случаю.

– А у Светланы Петровны какие были с ним отношения?

– Она сиделка и, насколько мне известно, свою работу выполняла хорошо. А об отношениях надо ее спрашивать.

– Спросим, – вздохнул Кочанов. – Работу выполняла хорошо, но старика одного оставила…

Я решила, что мои комментарии не требуются, и промолчала, а Кочанов вновь задал вопрос:

– Старик ведь человек состоятельный?

– Откуда мне знать? – удивилась я.

– Как же… вы в доме убираете, многое видите…

– Я в шкафы не заглядываю, а так особых богатств незаметно. Часы из бронзы, посуда и мебель старая… Может, все это денег стоит, но я в этом не разбираюсь.

– Родня говорит, вскрыт сейф, в котором были деньги, похищены золотые украшения покойной супруги и картины.

При этих словах сердце у меня заныло.

– Картины? – машинально переспросила я.

– В гостиной из рам вырезали три холста.

Картины в гостиной я отлично помнила. Не раз, протирая рамы, смогла их как следует рассмотреть. Два сельских пейзажа и один морской. Подписи на всех трех неразборчивые. Картины особенного впечатления не произвели, о чем я Кочанову и сообщила, добавив, что в живописи тоже не сильна.

– Одна из похищенных картин стоит целого состояния, – продолжил он, сердце вновь заныло, а Кочанов перешел на шепот: – В доме, оказывается, был портрет работы Пикассо.

– Это тот, что на втором этаже висит? – спросила я.

– Висел, – поправил Кочанов. – Вы знали, кто автор портрета?

– Олег как-то сказал, но я, если честно, не поверила. Думала, прикалывается.

– Почему?

– Да он вообще приврать любит, ну а потом… Откуда у нас мог Пикассо взяться?

– Да уж… – согласился Кочанов. – О портрете вы кому-нибудь рассказывали?

– Нет, – твердо ответила я. – Я вообще не придала словам Олега значения.

В тот момент я исходила нервной дрожью, все больше погружаясь в бездну отчаяния. Какого лешего я сразу не сказала, что портрет стащила? В смысле, вынесла из дома, чтобы заменить стекло. Соврала с перепуга, и вроде даже против воли, а теперь гадала, как это исправить. Если бы не история с пирамидой, я бы обо всем честно рассказала, лишь только вошла в дом. И портрет не стала бы прятать. Однако из недавнего опыта следовало: далеко не всеми и не всегда честность приветствуется. Бывает, за нее охотно могут голову оторвать (что мне, собственно, и пообещал Осмолов), а тут еще убийство.

Картину можно вернуть иначе, к примеру, подбросить или указать ее местонахождение, анонимно позвонив по телефону. Согласна, звучит довольно глупо, но иметь дело с полицией мне совершенно не хотелось. Я вспомнила вчерашнего дядьку в мастерской. Черт дернул меня про Пикассо сказать! Если он узнает о краже в доме старика, наверняка позвонит в полицию. Или не позвонит, решив, что разумнее в стороне остаться? Все это требовалось хорошенько обдумать в спокойной обстановке, а сейчас я продолжала врать без зазрения совести, подозревая, что это выйдет мне боком. И правильно. Бабушка всегда повторяла: вранье – кратчайшая дорога к каторге. Бабушка – шутница, вокруг врут все кому не лень и сидят не на каторге, а в кабинетах с видом на Кремль.

Тут мне стало совсем грустно, но в намерении врать и дальше я лишь укрепилась.

– Со Светланой Петровной у вас какие отношения? – задал очередной вопрос Кочанов.

– Нормальные. У нее своя работа, у меня своя.

– А матушка ваша…

Вопросы о матушке мне совсем не понравились. Понятно, куда ветер дует. Мама подружилась с зеленым змием, лишилась приличной работы и пошла в уборщицы, следовательно, в деньгах нуждается, а ее социальная сознательность под воздействием алкоголя уверенно стремится к нулю. Говоря проще, запросто могла связаться с сомнительными личностями и навести убийц на этот мирный дом.

Я отвечала максимально доверительно, пытаясь убедить Кочанова, что мама сомнительных личностей не жалует. Говорили мы долго. У меня разболелась голова, очень хотелось в туалет, о чем я стеснялась сказать, но между делом кое-что выяснила. В дом вломились после полуночи, грабителей, скорее всего, было двое. Лев Сергеевич, услышав шум, вышел из спальни. Следователя сей факт удивил, а меня не очень. Я и раньше подозревала, что не так уж он и плох, но помалкивала, раз уж не мое дело. Была еще версия: грабители вытащили Константинова из постели, чтобы устроить допрос. По мне так, глупость: отчего бы этот допрос не устроить в спальне, тем более что сейф, как выяснилось, находится там, под неусыпным оком старика?

В общем, ясной картины не наблюдалось ни у следователя, ни тем более у меня. Одно хорошо, мне сказали, что я могу идти, и я поспешно покинула дом, перед этим забежав в туалет. В гостиной сидела нахохлившаяся Верка, в комнате старика всхлипывала Светлана Петровна.

Я вышла на крыльцо, следом за мной появился Олег, нервно закурил. Я сказала:

– До свидания.

– Подожди. – Он глубоко затянулся, а я ждала, что будет дальше, ничего хорошего от судьбы не ожидая. – Ты чего сегодня пришла? – спросил Олег.

– Вчера не успела до конца убраться, – вяло отозвалась я, игра в вопросы и ответы изрядно надоела. – Сбежала пораньше, чтобы за Светлану не оставаться.

Он сверлил меня взглядом, я поняла, что мой ответ кажется ему подозрительным. И мысленно вздохнула.

– Я не верю, что Петровна как-то причастна… – начал он, я поспешно кивнула:

– Ага. На всякий случай, я здесь тоже ни при чем.

– Ну, на тебя вряд ли кто подумает, учитывая твою репутацию. – Тут он кисло улыбнулся, а я нахмурилась.

– Репутацию? – переспросила, не очень-то понимая, куда он клонит.

– Ты ведь девушка на удивление честная. Могла бы счет открыть в Швейцарском банке, а вместо этого полы намываешь. Так что вряд ли тебя заподозрят.