– Ну, до понедельника.
Они не говорят ни слова, пока коляска доктора не выезжает со двора, потом встают, как по команде, и каждый возвращается к своим занятиям. Женщина сдается и зовет костоправа из соседней деревни. Он знаменит тем, что ловко вправляет вывихи, снимает жар и выводит бородавки. Целитель кладет руки отцу на грудь, бормочет молитвы, чертит крест длинным, черным от грязи ногтем, потом поворачивается к женщине и кивает. Считается, что детишкам можно сбить температуру, приложив ко лбу рассеченную надвое голубку, и мать сворачивает шею белому голубю – авось сойдет! – взрезает грудину, раздвигает белоснежные перья и кладет птичку теплыми синеватыми внутренностями на лоб мужу. Он ворчит и пытается сбросить мертвое тельце, голова с открытым клювом касается его темени и падает в подушки.
Однажды сентябрьским утром Марсель берет Элеонору с собой. Они долго идут по полям, минуют карьер, где добывают бутовый камень и щебенку, пересекают залежные земли, огибают ложбину, заросшую кустами, среди которых виднеются осевшие останки старой риги. Как и каждое утро, паук-крестовик разрушает свою паутину и начинает плести ее заново с немыслимым для человека терпением. Небо посветлело, в воздухе летают отяжелевшие от пыльцы пчелы. Земля под ногами выгибается, как круп першерона. Время от времени Марсель и Элеонора останавливаются и задирают головы, чтобы полюбоваться полетом аэропланов. Их величественные тени медленно плывут над долиной. Отдохнув, мужчина и девочка поднимаются на лесистый холм, перешагивают через спутавшиеся, поросшие мхом ветки. Марсель идет впереди, прокладывает дорогу Элеоноре – сбивает посохом колючие ежевичные лианы, топчет пористые пеньки, рассыпающиеся в мелкую труху. Девочка проскальзывает вперед, обгоняет спутника на несколько шагов и тут же возвращается. Так в молчании доходят они до опушки рощицы, главенствующей над долиной. Вдалеке струит спокойную зеленоватую воду ручей, радуют глаз геометрически правильные прямоугольники пашни. В нескольких километрах от них кавалерийские дивизии и пехотные части направляются на позиции, чтобы начать большие маневры. Элеонора садится рядом с Марселем на поваленный ствол дерева. Она не знает, за чем они наблюдают, и не решается спросить, но ее сердце трепещет при виде вооруженных солдат. Они идут по склонам круглых холмов, сверкая кожаными сапогами, или едут верхом, вид у них потрепанный и какой-то нервный. Девочке кажется, что они сидят так уже много часов, Марсель наблюдает за выдвижением дивизий, идущих впереди всех армий, и западный ветер иногда доносит до них неразборчивые возгласы стрелков и гусар, обрывки команд или лошадиное ржание. Когда они наконец отправляются в обратный путь, Марсель выглядит задумчивым и мрачным. Элеонора осмеливается взять его за руку, он как будто не замечает этого, но сжимает ладошку девочки в своих загрубевших от работы пальцах. Мать читает отцу из газет, как разворачиваются маневры. Военный министр постоянно находится в департаменте. Толпа приветствует тяжелые 120-миллиметровые пушки системы Банжа из стали, окрашенной в защитный зеленый цвет. Женщина читает старательно, ведя по строчке грязным и словно бы граненым ногтем. Она покупает «Женский крест» или «Религиозную неделю», хотя фермер всегда предпочитал «Республику трудящихся», «Пробуждение коммун» и «Гасконскую независимость». Мать вырезает из газет и альманахов репродукции с изображениями святых и картин на религиозные сюжеты, а потом они желтеют и сморщиваются на стенах. Она комментирует статьи и новости, подтверждающие ее идею далекой, но неизбежной гибели мира. Фермерша проникается глубоким интересом к африканскому театру военных действий[9] и продвижению французских батальонов по враждебным территориям. Она внимательно рассматривает отретушированные фотографии безжалостной природы, портреты дикарей и адских чужеземных животных. Война на Балканах, сражения, мертвые тела пехотинцев в траншеях, священник у братской могилы… Все это будоражит ее воображение. В тот час, когда глаза отца подергиваются туманом, она с волнением вспоминает свидетелей, видевших мироточение бронзовой статуи папы Мартина V в церкви Сен-Жан-де-Лоран, этот знак предвещал скорую смерть Пия X.
Она читает вслух из приобретенного на рынке номера журнала «Иллюстрасьон» об ужасных испытаниях, которые выпали на долю болгарского гарнизона на острове Тунджа, где солдаты агонизируют и умирают под деревьями с корой, объеденной до высоты человеческого роста. «Вот он, истинный ад! Раздающиеся вокруг стоны и хрипы терзают вам слух, пробирают до дрожи. Назначенные в похоронные команды бойцы безустанно снуют туда-сюда с носилками, отыскивая мертвых. Одни – с бледной, обтягивающей скелет кожей, напоминают мумии, другие почернели и раздулись. Те, кто пока жив, лежат на воздухе, под чудным весенним солнцем, у готовых зазеленеть деревьев, на влажном песчаном берегу реки, и проточная вода разносит заразу дальше. Несчастные, впавшие в скотское состояние, источают из всех отверстий зловонные отходы жизнедеятельности. Немногие сохранившие достоинство и стыдливость ползут на четвереньках к клоаке, чтобы там, в полумраке, испустить последний вздох. Каждое утро она полна мертвецов, скончавшихся в страшнейших судорогах».
Женщина удовлетворенно качает головой, что, по-видимому, должно означать: «Сколько раз я предупреждала о том, что человек слаб и привержен злу? Вот вам и последствия, и заслуженная кара!»
Раньше мир вокруг фермы заполнял своим присутствием отец. Он делал привычную ежедневную работу, обрабатывая землю неподалеку от пасущегося скота. Теперь жизнь мужчины протекает в единственной комнате дома. Его присутствием пропитаны стены и мебель, в силу обстоятельств он все больше замыкается в себе, а работает Марсель, без которого семье теперь не обойтись. Мать господствует над умиранием мужа. Никто, даже дочь, не имеет права проявлять заботу. Со дня своей мрачной свадьбы женщина едва переносила присутствие супруга и была вечно раздражена. Первые признаки болезни не вызвали у нее ничего, кроме отвращения. Теперь же она сидит у изголовья кровати, ловит каждое движение, каждый стон умирающего и молится, молится, молится. Неизбежный скорый уход спутника жизни не переворачивает женщине душу, она слишком привержена собственным суевериям, но мир дрогнул, и она цепляется за него с упорством отчаявшегося: не дам ему умереть – удержу реальность от неотвратимых потрясений. Фермерша верит – да полно, верит ли? – что муж может пребывать в растительном состоянии до скончания времен, и, если она очень постарается, равновесие жизни на ферме, нарушенное появлением Марселя, восстановится. Она была против вторжения в их жизнь постороннего, считала, что парень (пусть даже он дальний – седьмая вода на киселе! – родственник) станет нахлебником, ведь муж будет работать сам, пока сможет. Ей пришлось смириться с присутствием Марселя, но его появление совпадает с угасанием отца, и она считает, что чужак питается жизненной силой старика, паразитирует на нем и ни в чем себе не отказывает, осваиваясь с хозяйством, скотиной и всем прочим. Фермерша не доверяет Марселю. Общаются они без слов. Фермерша ограничивается тем, что кладет ему еду в тарелку, подогревает воду для мытья да следит краем глаза, но никогда не смотрит в лицо. Ей и в голову не приходит распространить на Марселя свое влияние, она инстинктивно чувствует, что он не дастся, защищенный, как коконом, своей молчаливостью и одиноким рвением в работе. Женщина опасается того неназываемого, что зреет в чужаке и обязательно вызреет. Давным-давно, если рождался поросенок с рыжей шерсткой, его топили как «неправильного», «порченого». Пламенеющая шевелюра Марселя и его бледная кожа кажутся женщине дурным знаком. Ничего, скоро парню стукнет девятнадцать, и она не пожалеет денег на ботинки из бычьей кожи, лишь бы призывная комиссия забрала его на военную службу.
В холодные осенние дни, отмеченные медленным и мучительным угасанием отца, Элеонора бродит в окрестностях фермы. Держится в отдалении, в компании животных. Выполняет поручения матери: доит коров, ходит к булочнику, где стоит общинная печь, водит свиней на сбор желудей и сопровождает мать на рынок продавать поздний лук-порей, яйца, кроликов или птицу. Лишившись отцовской защиты, девочка сильнее, чем раньше, опасается тесного соседства с матерью, которой вынуждена подчиняться. Фермерша молится с удвоенным рвением и принуждает к тому же дочь. Колени Элеоноры стерлись о земляной пол, покрылись мозолями, стали нечувствительными к боли. Девочка исподтишка следит за матерью, дожидаясь, когда та соберется в церковь и нехотя поручит больного ее заботам. Элеонора ничем не выдает своего нетерпения, но, оставшись одна, бежит к отцу, обхватывает его длинные узловатые пальцы, гладит ладошкой вздувшиеся вены, потом откидывает льняные простыни, одеяло, берется за худющие ноги (бедра и лодыжки превратились в болтающиеся кожаные мешочки) и помогает фермеру подняться и сесть рядом. Она обнимает отца, чувствуя, как вздымаются от тяжелого дыхания ребра под ночной рубашкой. Если отец решается сделать несколько шагов, не отходя далеко от стола, девочка поддерживает его, и больной волочит за собой голые ноги, как мертвый груз. Элеонора снова усаживает отца на край кровати, набивает грелку крупными углями, кладет ее под простыни, чтобы согреть шерстяной матрас, достает из шкафа старый кожаный кисет и протягивает ему. Фермер нетерпеливо развязывает тесемки, набирает щепоть табаку, закладывает под нижнюю губу, ложится, вытягивает руки вдоль тела, закрывает глаза и наслаждается темной терпкой слюной, потом сплевывает в ладонь Элеоноре, а та бросает жвачку в огонь. Когда отцу хочется облегчиться, она послушно отворачивается, потом накрывает ночной горшок, подтыкает одеяло и ложится рядом, прижавшись к длинному исхудавшему телу. Его бьет дрожь, он смотрит на дочь огромными глазами, не отводя взгляда. К возвращению матери Элеонора сидит за столом, поглощенная чтением молитвенника. Крестьянка молча развязывает платок, обводит комнату подозрительным взглядом, щупает лоб задремавшего мужа, спрашивает «он сходил?». И, услышав тихое «да, мама», внимательно исследует цвет и плотность испражнений, иногда разгребает их длинной палочкой, как древние предсказательницы судьбы, и под любым предлогом отсылает дочь из комнаты. Элеонора идет к Марселю – он в каком-то смысле заменяет девочке отца и проявляет к ней искреннюю привязанность. Она сопровождает Марселя в поле, иногда помогает, чаще играет неподалеку. Они не разговаривают. Элеонора роется в земле, собирает червей для домашней птицы или бросает поноску Альфонсу. Взгляд Марселя, его улыбка утешают девочку, развеивают сердечную печаль. Элеоноре нравится работа Марселя, она следует за ним по пятам, когда он пашет и тяжело отдувается, крякая от натуги. Она вдыхает запах пота, идущий от свитера. Наверное, все дело в его белой коже и тайных складках тела… – решает она. Весной Элеонора видела, как в слоистых трещинах скал совокупляются гадюки: аспидовые переплетались, вибрировали, сливались в клубок. Марсель кажется ей таким же клубком, незнакомой силой, рождающей отклик у нее в животе.
