Уединившиеся от общества для обсуждения деталей совместного предприятия в бильярдной, партнеры спокойно обсуждали предполагаемые инвестиции в проект. Финансирование по умолчанию возлагалось на Ивана Ароновича. На бильярдном столе разложили только что полученный, размежеванный план застройки. На самом пике клина, любовно прижавшись друг к другу соседствовали по гектару с лишком участки компаньонов под личные коттеджи.

Вдруг, к общему удивлению, на утвержденном синими печатями плане друзья обнаружили на границе своих участков округлую выпуклость, вдавленную в участок Ивана Саидовича. Ущемленный компаньон поднял вопрошающий прокурорский взгляд на оппонента. Иван Аронович вспомнил, что, когда они делили лакомую макушку клина, Саидович своей рукой провел биссектрису из угла клина, линию разграничения их участков. Указал, что выпуклость, ни что иное, как след его собственного пальца, прижимавшего линейку. Прокурор с профессиональной щепетильностью заметил, что попавший под карандаш палец – недоразумение, а на бильярдном столе лежит документ. Иван Аронович пожимал плечами такой нелепости, осматривая разбитый на пронумерованные участки общий план застройки. Их участки, оказавшись в центре города, не занимали и пяти процентов всей площади отхваченного клина.

Дело бы кончилось как обычно: по 50 грамм коньяка довоенной выдержки на брудершафт, но, видимо, ранее было выпито слишком много. Может выдержка выпитого пойла не соответствовала моменту, решение данного вопроса перешло в иную плоскость. Иван Саидович, представив себя в собственном кабинете, потребовал ответа, присовокупив к вопросу пару непечатных выражений с интонацией, оскорбившей старого друга. Иван Аронович смятенно рассматривающий план, более думая о несуразности межи и бестолковости исполнителей, ответил в стиле вопроса, используя нецензурную лексику. Саидовича понесло. Он напомнил, что Ивану Ароновичу без роду и племени, приехавшему по распределению технологом на химзавод, неслыханно повезло познакомиться с ним, Иваном Саидовичем. Который тогда в составе следственной группы проводил следственные действия на заводе по поводу выброса хлора, отравившее насмерть трех человек, отправившее на больничную койку пол смены рабочих цеха. Саидович отметил, что только благодаря его связям, Иван Аронович был переведен в горком комсомола, затем в горком партии. Исключительно благодаря ему, был направлен в Горторг. Не «сел», покровительствуемый им, как все его предшественники, а сколотил огромное состояние. Отметил, что в противном случае, не факт, что холмик со скромным крестом, означенным его фамилией, не пополнил бы ряды холмиков, в алее химзавода, городского кладбища.

Иван Аронович не согласился, в свою очередь, мотивируя первородностью всех совместных проектов, заложивших основу их финансового благополучия, и, как следствие, карьерного роста Ивана Саидовича. В перепалке, неуместно вспомнив заштопанные штаны оппонента при первой встрече.

Перепалка перешла на личности. Распалившийся Иван Саидович допустил спорное высказывание, касающееся близких родственников Ивана Ароновича. Хозяин, перегнувшись через бильярдный стол, поставленным КМС-овским ударом боксера поставил точку в перепалке, отправив друга в нокдаун. Опрокинув столик с выпивкой, ставшей причиной раздора, партнер впечатался в стенку. К счастье обшитую деревом, крепко приложившись головой. Пребывая в сумеречном состоянии, Иван Саидович, выплюнул на руку окровавленный зубной мост с осколками передних зубов. Вращая глазами, несколько раз шлепнул себя по голой ляжке в месте, где в давние времена бывала кобура. Дальнейшее развитие ссоры пресекли прибежавшие на шум элитные собутыльники.

Далее события развивались стремительно, утром следующего дня Ивана Ароновича на работе поджидали дюжие молодцы с казенными физиономиями. В присутствии понятых извлекли из потайного сейфа, о котором знал обиженный приятель, несколько тугих пачек банкнот. Полкило золотых украшений, в основном, цепи, заколки и кольца. Пару мужских и одни женские золотые часы. Все в фабричных упаковках, хранившееся там на оперативные нужды. Оформив необходимые документы, двинулись к предусмотрительно окованному наручниками дебоширу домой.

Обыск с пристрастием дома Ивана Ароновича обещанных результатов не дал. Кроме небольшой суммы наличности, скромного запаса золотых украшений супруги Елизаветы Федоровны, серебряных столовых приборов и трех картин сомнительной ценности ничего не нашли. Присовокупив к изъятому два массивных подсвечника старой бронзы, удалились, прихватив с собой окованного хозяина.

По наущению Ивана Саидовича, неудовлетворенного результатами изъятого, тщательно обыскали дом. Затем дачу, пристройки, квартиру сына, оздоровительный комплекс, уделив особое внимание кабинету. Прошли с миноискателем. Простучали каждый сантиметр поверхности, вскрыв спорные места, изрядно попортив стены, полы, а кое-где потолки. Перекопали участки дома и дачи, но более ничего не нашли.

Иван Саидович неистовствовал. Проживающий в коттедже-дворце с прислугой. Выстроенном и содержащимся на средства, получаемые от компаньона, он знал. Изъятое не составляет и сотой части казны приятеля, в которой была и его, пусть небольшая часть.

Влиятельный сват, пытаясь уладить конфликт, получил от Ивана Саидовича такой ответ, что, используя свои связи, оформил перевод зятя от греха подальше в другую область. Пристроив его на вполне приличную должность своего ведомства.

Виктор Иванович, ни разу не озаботившийся желанием увидеть отца. Перед отъездом взял фамилию жены, став Сомским, отрекшись от родовой – Цилмасов. Мать, известившая о том Ивана Ароновича, поведала, что узник сильно огорчился, но возражать не стал.

Более полугода Иван Аронович был под жестким прессингом. Обладая от природы отменным здоровьем, выдержал, ничего не сказал. На суд привезли худого, осунувшегося с трясущимися руками человека. Знакомые, лишь по глазам, пронзительно зыркающим исподлобья по сторонам, угадали хозяина Горторга.

Получив 15 лет строгого режима с конфискацией имущества, Иван Аронович отбыл в места не столь отдаленные. Добротный дом с мансардой, доставшийся Елизавете Федоровне в наследство от родителей, предусмотрительно оформленный на нее, остался.

3.

Иван Аронович отсидел отмеренный срок от звонка до звонка. На зоне, окрещенной в народе славным птичьим именем «Черный лебедь», новоиспеченному сидельцу пришлось не сладко. Если с местными обитателями относительно быстро наладились нормальные отношения, даже авторитет, то с администрацией были бесконечные проблемы. Следствие влияния злопамятного друга, не оставлявшего его своим вниманием. Далеко не самым худшим испытанием для узника было шизо.

Более десяти лет, он не видел супруги. Вплоть до того, как нашли бездыханного Ивана Саидовича на тайной квартире, в постели со следами помады на теле и туго затянутыми дамскими колготками на шее. С того времени Елизавете Федоровне, искренне любящей мужа и приезжавшей к нему за тысячу километров ежемесячно, ни разу не отказали в свидании. Впервые они имели возможность прижаться друг к другу.

Под конец отмеренного срока Елизавета занемогла, Иван Аронович, прижимая к груди посветлевшую головку обожаемой супруги, велел больше не приезжать. Сказал, дожидаться дома, обещая по скором возвращении отвезти ее к лучшим докторам в лучшую больницу. Просил только дождаться его, но за неделю до освобождения получил известие о ее смерти.

Никем не встреченный Иван Аронович направился на железнодорожный вокзал. От переполнявших его голову мыслей кровеносный сосуд, наполненный гонимой сильным сердцем кровью, не выдержал, лопнул. Вдохнувший вольного воздуха освободившийся узник был найден на лавочке, сраженный инсультом. Парализованного пациента с билетом и справкой об освобождении разместили в надежде на скорую его смерть в коридоре поселковой обшарпанной больницы. Для порядка, сделали официальный запрос по месту жительства.

Виктор Иванович, не ответивший ни на одно письмо отца, пристыженный отошедшим от дел, но не потерявшим влияния тестем, организовал доставку отца в городскую больницу Эменска. Он по наущению супруги и волей ее отца более двух лет назад был переведен начальником надзорного органа в родной город. Занял вакантное место, сменив в кресле заботливого родственника.