Дома же все текло по-прежнему. Отчим полностью отстранился от проблем Роуэна, а мать была слишком занята разными важными мелочами, чтобы у нее оставалось время на сына. Они знали, что произошло в школе, но, не желая утруждать себя, следовали обычной родительской «мудрости»: если проблемы ребенка решить невозможно, они перестают быть проблемами.

– Я хочу перевестись в другую школу, – сообщил Роуэн матери, решив внять советам директора.

Реакция матери была до боли нейтральной.

– Ну что ж, – кивнула она, – если тебе это кажется правильным…

Роуэн был почти убежден: скажи он матери, что рвет все связи с нормальными людьми и уходит к тоновикам, она промолвила бы:

– Ну что ж, если тебе это кажется правильным…

Поэтому, когда пришло приглашение в оперу, Роуэну было наплевать, кто его прислал. Что бы это ни было, это явилось спасением – по крайней мере на вечер.

Девушка, которую он встретил в ложе, была довольно мила. Хорошенькая, уверенная в себе – наверняка у нее уже есть бойфренд, хотя она ни словом о нем не обмолвилась. Потом пришел жнец, и мир Роуэна вновь погрузился во тьму. Именно этот человек нес ответственность за все его несчастья последних месяцев. Если бы это помогло, он бы вытолкал жнеца за перила ложи, вниз; но нападения на жнецов были чреваты необратимыми последствиями: уничтожалась вся семья нападавшего. Только так можно было обеспечить безопасность тех, кто приносил людям смерть.

Когда опера закончилась, жнец Фарадей протянул им по карточке и дал предельно четкие инструкции:

– Мы с вами встретимся по тому адресу завтра утром, ровно в девять.

– А что мы должны сказать нашим родителям по поводу сегодняшнего вечера? – спросила Ситра, родителям которой, как понял жнец, было не все равно.

– Что пожелаете нужным. Это не имеет никакого значения – лишь бы мы встретились завтра.

По данному Ситре и Роуэну адресу находился Музей мирового искусства, самый красивый музей города. Он открывался в десять, но стоило жнецу показаться на ступенях, ведущих к главному входу, как охранник открыл двери и, не задавая вопросов, впустил всех троих.

– Еще одно преимущество моей работы, – сказал жнец Фарадей.

Они шли через галереи старых мастеров в молчании, нарушаемом лишь звуком их шагов да замечаниями, которые жнец делал по поводу висящих по стенам шедевров:

– Взгляните, как Эль Греко использует искусство контраста для пробуждения страстного желания!

– Посмотрите, насколько более ярким становится изображенный сюжет у Рафаэля, когда он добавляет текучести движению.

– О! Это великий пророк Сёра! Изобрел пуантилизм за целый век до появления пикселя.

Роуэн первым задал главный вопрос:

– Какое отношение все это имеет к нам?

Жнец Фарадей вздохнул, не скрывая легкой раздраженности, хотя, вероятно, он ожидал этого.

– Я даю вам уроки, – сказал он, – которых вы точно не получите в школе.

– Что же, – проговорила Ситра, – получается, что вы вытащили нас сюда, чтобы преподать уроки истории живописи? Это же непозволительная трата вашего драгоценного времени.

Жнец рассмеялся, и Роуэн пожалел, что это не он развеселил Фарадея.

– И что вы успели усвоить? – спросил жнец.

Никто не ответил, и тогда Фарадей задал другой вопрос:

– По какому пути пошел бы наш разговор, если бы я привел вас в современную галерею, а не сюда, где собраны полотна Века Смертных?

Роуэн решил рискнуть:

– Наверное, мы говорили бы о том, насколько глазу легче воспринимать живопись бессмертных. Легче и… не так беспокойно.

– А как насчет вдохновения? Где его больше?

– Это вопрос выбора, – сказала Ситра.

– Возможно, – согласился жнец. – Важно то, что перед нами – искусство обреченных на смерть, и я хочу, чтобы вы прониклись их чувствами.

И он провел их в следующую галерею.

Хотя Роуэн и думал, что картины не произведут на него никакого впечатления, он ошибался.

В следующем зале картины закрывали стены от пола до потолка. Роуэну они не были знакомы, но это не имело значения. Во всех висящих здесь работах присутствовало нечто общее – и если они не были написаны одной рукой, то одна и единая душа, совершенно определенно, чувствовалась во всех полотнах. Некоторые картины были на религиозную тему, некоторые являлись портретами, на иных рука мастера запечатлела ускользающий свет ежедневного бытия с живостью, которой лишено было искусство Эпохи Бессмертных. Желание и воодушевление, горе и радость – все жило и играло на развешанных по стенам холстах, иногда сливаясь в единую эмоцию в рамках единого произведения. Иногда это тревожило, но было чрезвычайно убедительно.

– Мы можем побыть здесь подольше? – спросил Роуэн, вызвав своим вопросом улыбку на устах жнеца.

– Конечно.

Ко времени, когда они закончили осмотр, музей уже открылся, и по залам бродили посетители. Увидев жнеца в сопровождении юноши и девушки, они сторонились, и это напомнило Роуэну школу. Ситра по-прежнему не догадывалась, зачем Фарадей вытащил их в музей, но к Роуэну понемногу приходило понимание.

Жнец пригласил их в ресторан, где официантка немедленно принесла им меню и принялась обслуживать вне очереди, забыв про остальных посетителей. Еще одно преимущество. Роуэн заметил, что после того как они вошли, новых посетителей и не было. Вероятно, когда они соберутся уходить, ресторан совершенно опустеет.

– Если вы хотите, чтобы мы сообщали вам нечто об известных нам людях, – сказала Ситра, – то мне это неинтересно.

– Я сам собираю всю необходимую мне информацию, – покачал головой Фарадей. – И вы не нужны мне в качестве информаторов.

– Но для чего-то мы вам нужны, не так ли? – спросил Роуэн.

Жнец не ответил. Вместо этого он заговорил про население мира и возложенные на жнецов задачи – если не сокращать его, то по крайней мере поддерживать в разумных пропорциях.

– Соотношение количества людей и способности «Гипероблака» к производству всего необходимого для них требует регулярной «жатвы», – объяснил он. – Чтобы обеспечить это соотношение, нам нужно больше жнецов.

Затем из кармана, спрятанного в складках мантии, он извлек кольцо жнеца, подобное тому, которое носил сам. Камень сверкнул отраженным светом, преломил его в своих глубинах, оставив, тем не менее, непроницаемым ядро.

– Три раза в году мы, жнецы, собираемся на большую ассамблею, именуемую конклавом. Там мы обсуждаем ход «жатвы», решаем, требуются нам в том или ином округе дополнительные жнецы или нет.

Ситре захотелось исчезнуть в глубинах своего кресла. Она наконец поняла.

Хотя Роуэн уже подозревал нечто подобное, увидев кольцо, он тоже вжался в кресло.

– Камни на кольцах, которые мы носим, были сделаны первыми жнецами в самом начале Эпохи Бессмертных, – сказал Фарадей. – Именно тогда общество осознало, что естественную смерть придется заменить искусственной. Было сделано гораздо больше камней, чем требовалось в те годы, поскольку основатели сообщества жнецов были мудрыми людьми и предвидели потребность в новых жнецах. При возникновении необходимости камень вставляют в золотую оправу и передают новому кандидату.

Жнец повертел кольцо в руке, разглядывая камень и посылая преломленные в нем лучи света по углам комнаты. Потом посмотрел в глаза своим собеседникам – сначала Ситре, потом Роуэну.

– Я только что вернулся с зимнего конклава, где мне вручили кольцо, чтобы я мог взять себе ученика.

Ситра покачала гловой:

– Пусть это будет Роуэн. Мне неинтересно.

Роуэн повернулся к Ситре, жалея, что опоздал со своим высказыванием.

– Почему это ты думаешь, что учеником должен стать я?

– Я избрал вас обоих! – сказал Фарадей, повысив голос. – Вы оба овладеете искусством. Но в конце кольцо получит только один. Другой или другая вернется к обычной жизни.

– Почему же мы должны состязаться за то, чего ни один из нас не хочет? – спросила Ситра.

– В этом парадокс профессии, – ответил жнец. – Тот, кто желает этим заниматься, никогда не станет жнецом. Только тем, кому более всего претит лишать жизни, поручают эту работу.