-Я не смогу, - сказала я, пытаясь отдышаться после приступа дурноты и едва не плача от злости на саму себя. – От меня никакой пользы! Проклятые ноги не желают ходить, а руки не поднимаются, чтоб им пусто было. Тебе нужно оставить меня здесь, я буду только мешать.

-Йель, - Хорвек спрыгнул вниз, мелькнув неслышной черной тенью. –Мне не нужна помощь. Мне нужно, чтобы ты была со мной. Ты идешь со мной, потому что тебе нельзя оставаться одной. Ни в этом доме, ни где-либо еще в этом городе.

-Да что со мной случится? – огрызнулась я, досадуя не столько на него, прямо признающего, что толку от меня никакого, сколько на саму себя.

-Теперь – что угодно, - ответил он. - Эдарро посмотрел на тебя сегодня и решил, что убьет, кем бы ты ни была. На мгновение он поверил, что я – чуть больше чем человек, а ты – чуть меньше, чем человек, и ни за что не позволит нам уйти живыми. Он надеется найти волшебство в нашей смерти. Разве ты не поняла этого?

-Поняла, - соврала я, запоздало осознав, что Хорвек прав.

-Тогда идем, - сказал он, легко подняв меня. Кое-как уцепившись, я перебралась через ограду, и, упав вниз, вновь очутилась в его руках.

-Нас не увидят здесь? – испуганно прошептала я, оглядываясь.

-Нет, господин Эдарро считает, что мы не станем сбегать от него через грязную подворотню, - засмеялся Хорвек. – Если мы ничтожные трусы, то нам положено уйти тем путем, который он нам показал и никак иначе. Безумные мятежники нарушили бы его приказ открыто. Но мы ни те, и ни другие. Иметь дело с людьми нашего сорта ниже достоинства господина королевского племянника, и потому он не знает, чего от нас ждать. Никто не следит за этой помойкой.

Действительно, здесь стена нашего дома граничила с грязным переулком, служившим окрестным богатым домам свалкой. Я видела, как слуги иной раз перебрасывают туда всякий сор, ленясь выносить его к тележкам мусорщиков, на рассвете объезжающих здешние улицы.

Воняло здесь препорядочно, и даже мне, привыкшей околачиваться рядом с ярмарочными помойками, пришлось зажать нос. Неподалеку в одном из заборов, оплетенных диким виноградом и плющом, нашлась дыра, за ней – еще одна, и вскоре мы очутились на вполне приличной улице, освещенной несколькими фонарями.

Я едва поспевала за Хорвеком, невольно удивляясь, когда он успел так хорошо познакомиться с тайными тропинками Астолано. К гостинице, где остановился мастер Глаас, мы подошли, когда совсем стемнело, и пробрались к черному входу через хозяйственный двор. Это было дрянное заведение, окруженное помойками и развалинами домов – но в том имелась и хорошая сторона: уследить за тем, кто приходит и уходит в эти трущобы было делом едва ли возможным.

Старый разбойник ждал нас, хоть по его лицу было видно: он почти не верил в то, что Хорвек сдержит свое слово. Я бросилась к кровати, где лежал измученный Харль, в котором едва можно было узнать прежнего шустрого мальчишку. Болезнь убивала его, наступая неотвратимо и жестоко. Испарина покрывала его лоб, губы выцвели как у старика, а пальцы на руках стали тонкими и серыми, как усохшие ветви.

-Харль, это я, Йель! Ты слышишь? – я схватила его за руку, но он не смог даже приоткрыть глаза.

-Видишь? Ему недолго осталось, - сказал Глаас, и мне показалось, что в его голосе звучит обвинение. Оно было целиком и полностью справедливым. От горечи, появившейся во рту, я поперхнулась и принялась дышать так же часто и прерывисто, как Харль.

-Он погиб бы давным-давно, не забери Йель его с собой, - равнодушно заметил Хорвек, и я сморгнула слезы, приходя в себя.

-Найди кости, - разбойник смотрел на Хорвека неотрывно, словно ожидая, что тот в любую секунду рассмеется и уйдет, ничего не сделав. – Они спасут его.

Я сжалась, чувствуя, как непочтительно и неуместно звучат эти слова – ведь речь шла о прахе матери демона! Но он ни единым движением не показал, будто ему неприятно выслушивать подобные просьбы. Вместо гневной презрительной отповеди, он расставлял по комнатушке свечи в понятном только ему одному порядке, затем углем начертил на голых стенах бедной комнатки символы, в которых отдаленно угадывались страшные глаза с пустыми зрачками – я сразу же поверила, что они способны увидеть даже мертвых грешников в преисподней. Харля демон не удостоил ни единым взглядом, показывая нам, что судьба мальчишки его не волнует и пришел сюда он вовсе не из соображений жалости.

-Подай мне то, что осталось у тебя, - сказал он коротко разбойнику, снимая перчатки.

Тот быстро протянул ему небольшой округлый медальон. Я знала со слов Глааса, что внутри - черная пыль, но все равно отвела взгляд, когда Хорвек поддел замочек. Перед глазами у меня стояло пугающее видение: те самые кости – нечеловеческие, похожие на нефрит. Решившись все-таки поднять глаза, я увидела, что демон как ни в чем не бывало облизывает свои черные испачканные пальцы. Затем, ни говоря ни слова, он сплюнул на пол мерзкую черную жижу, присел на корточки и, обмакнув пальцы в плевок, начертил то, что я вначале приняла за крест.

-Покажи мне сторону света, - произнес он спокойно, обращаясь к чему-то невидимому, заключенному в неровных черных линиях. Я увидела, как капает кровь – Хорвек глубоко надрезал ладонь и держал ее над черным знаком. Вначале красные капли падали беспорядочно, а затем волшебство проявило себя: некая сила начала притягивать их – лужица растеклась в левой верхней четверти рисунка.

-Северо-запад, услышь меня и покажи того, кто мне нужен, - приказал демон, одновременно с тем прикладывая порезанную ладонь к черному кресту. Что-то изменилось в воздухе, огни свечей затрепетали, и Харль заметался в постели, хрипло и громко дыша. Лицо Хорвека показалось мне особенно страшным в тот миг – зубы заострились и оскалились, глаза заполонила чернота, но, быть может, в том виновато было пляшущее пламя свечей. Когда он отнял руку – пол был чист. И черный крест, и кровь впитались в рану на руке демона – а от раны этой остался едва заметный красный след. Хорвек поднялся, пошатываясь, и потряс головой, как будто приходя в себя после долгого беспамятства.

На лице мастера Глааса читался невысказанный отчаянный вопрос – «Ты видел? Ты нашел?!!», но Хорвек не успел ничего сказать. Внизу раздался шум, крики, топот.

-Люди Эдарро, - только и сказал Хорвек, подхватывая на руки Харля, закутанного в испачканную простыню.

-Уходите, - так же кратко ответил Глаас. – Я останусь.

Быстро и тихо он отодвинул небольшой шкафчик, за которым обнаружилась крохотная дверь. Старый лис с Пустошей нипочем не забился бы в нору, из которой не имелось бы тайного выхода. Я поняла, о чем на самом деле они говорили с Хорвеком, обмениваясь отрывистыми фразами: Эдарро искал колдуна и не успокоился бы, найдя одни только колдовские знаки. Глаас оставался, и, следовательно, принимал вину на себя, давая нам время уйти.

-Но вас казнят! – прошептала я, схватив руку разбойника, в первый раз не побоявшись коснуться этой огрубевшей, тяжелой ладони, иссеченной шрамами.

-Есть за что, - ответил он, подталкивая меня к выходу.

Хорвек скользнул в темноту, легко перекинув Харля через плечо – когда-то он уже нес так мальчишку по коридорам замка герцога Таммельнского. Простыня смутно белела во тьме, не давая мне окончательно потерять их из виду. Я бежала, падала, поднималась и снова падала, получая по лицу хлесткие удары кустов, оббивая ноги о камни и бревна. Но жаловаться мне не пришло бы в голову – в помощи сейчас нуждался прежде всего Харль.

В наш дом мы вошли в темноте и тишине, как воры. Хорвек уложил мальчишку на пол, нимало не заботясь о том, что испачкает роскошный ковер – Харля то и дело одолевали приступы кашля, переходящие в рвоту.

-Где искать того человека? – выпалила я, бестолково растирая ледяные руки мальчика. – Духи сказали тебе?

Вопрос мой звучал глупо – словно я ожидала, будто волшебство могло назвать улицу или сказать что-то вроде: «Зеленый одноэтажный дом на холме за Дрянным переулком». Однако Хорвек не стал смеяться надо мной и ответил: