Как она, еще не старая красивая женщина, справлялась с потребностями своей природы… возможно, так же, как тогда, когда он нечаянно услышал ее предсмертное, как у пойманной зверушки, верещание.

– Как ты, как мама? – звонила из Англии дочь, и он отвечал, что мама болеет, но пока ничего страшного.

– Что значит «пока»? – с тревогой говорила дочь. – Она болеет уже давно… Что с ней? – И Алексей отвечал, что доктора не могут точно поставить диагноз, но оснований беспокоиться нет…

По профессии дочь была социологом, закончила, как и он в свое время, ЛГУ, и поскольку работы по специальности в Англии ей не нашлось, она сочиняла статейки на самые разные темы для глянцевых журналов, благо, что английским владела не хуже, чем русским, да в придачу еще несколькими европейскими языками. Вообще изучение языков было ее хобби. А начиналось все с английского, который худо-бедно знал Алексей и любовь к которому он привил ей с детства благодаря английским детским стишкам, известным у нас в переводах Маршака и Чуковского, но на языке оригинала еще более звонким и озорным. А ведь это была как бы фольклорная, ничейная детская поэзия. Попробуйте найти в русском фольклоре хоть один яркий детский стишок… Нет, что-то, конечно, приходит на ум, типа: «Жили у бабуси два веселых гуся…».

Или вот это, довольно редкое по похожести на волшебную английскую белиберду:

Или совсем иного качества считалка из военного детства самого Алексея:

И все же не избавиться от впечатления, что русскому семьянину никогда не было особого дела до детей, до пристального внимания к ним. Детская воспитательная литература по сути началась у нас лишь с первой четверти XIX века, а до качественных детских стихов, не считая пушкинских, еще почти целый век как-то не доходили руки. Да и то… Правы те, кто писал, что русские еще молодая нация, недооформленная, сырая… Куда им до детей – они еще с собой никак не разберутся. Вот почему над ними и теперь возможны всякие социальные эксперименты.

Разлад с женой, прошедший чуть ли не через всю их совместную жизнь и тщательно скрываемый от дочери, разумеется, не мог не сказаться на ней, лишив ее чувства надежности родительского дома, отчего она рано, едва ей исполнилось 18 лет, вышла замуж.

Они даже отдыхали порознь, беря отпуск поочередно на два летних месяца, июль – жена, август – он, чтобы посвятить его дочери, обычно на юге, в Крыму, или на съемной даче в пригороде. На юге он не оставался в выбранном женою месте – ей требовались все удобства, почти санаторный отдых, он же предпочитал полудикий туризм – хоть в сарайчике, хоть в палатке, лишь бы ближе к природе, к морю… Не забыть, как он и дочка переправлялись вплавь в дальние бухты Карадага с одним лишь детским надувным матрасиком, на который они складывали одежду и еду. Или как танцевали на какой-нибудь летней, открытой ночному звездному небу площадке под хиты восьмидесятых, под песни АББА и сестер Баккара… А в пятнадцать лет дочь стала уже активно встречаться с мальчиками, и он как образец и идеал отошел на второй план.

Жена никак не могла принять, что любимая дочь, ради которой, по сути, пришлось пожертвовать своей профессией, выросла и имеет право на собственное слово, на независимость, – корила почем зря, тайком читала ее дневники, следила за каждым ее шагом, обвиняя Алексея в том, что из-за него дочь ее «не уважает». Она так и жила в убеждении, что дочь ее «предала», заняв сторону непутевого отца, который ничего в жизни не добился, никогда не был настоящим мужчиной, хозяином, не построил свой собственный дом, не посадил собственное дерево… Получалось, что именно из-за него дочь бросила их, уехав за тридевять земель, лишь бы не видеть, не слышать, не знать эту постоянно наполнявшую воздух взвесь родительского раздора, схватку двух характеров, скорее слабых, чем сильных, в своем нежелании уступать друг другу. Только сильные способны на компромисс, а слабые бьются до конца. То есть даже смерть жены была аргументом в этой схватке, только не очень понятно – чьим… Темных был прав, зачастую рак возникает на почве постоянной неудовлетворенности жизнью, постоянного стресса – от душевной неприкаянности и тоски. А что жена тосковала рядом с ним… это он должен был признать.

Почему они не развелись? Если раньше ответом на этот вопрос было благополучие дочери, то почему не развелись потом, после ее ухода – ведь они так и продолжали жить вместе. Ради чего? По инерции? Из страха поменять имеющееся на неизвестное? Из-за того, что жене не встретился другой достойный мужчина, а ему – другая достойная женщина? Нет, вполне достойные женщины у него точно были, а насчет ее других мужчин – тут он не знал абсолютно ничего.

И вот она умирала на его глазах, молчащая, почти недвижимая – просьбы приходилось угадывать по страдальчески меняющемуся выражению ее лица, но еще верилось, что все обойдется, образуется, что чудо-лекарь по фамилии Темных, справившись о ее здоровье где-то там, на небесах, услышал от небес же ответ: она будет жить! Алексей чуть не каждый день звонил экстрасенсу, и тот, терпеливо выслушав его, терпеливо же и весьма подробно сообщал о положительных переменах в ее организме, о всяких там наблюдаемых подвижках в лучшую сторону, и поскольку эта незримая борьба с раковой опухолью ничего Алексею в денежном выражении не стоила, ему оставалось только верить, верить, верить. Он даже стал считать, что своей верой помогает жене.

14 часов 55 минут

Алексей поговорил по телефону с дочерью. Она звонила ему раньше, когда он мчался к маяку и не мог достать мобильник. Он доложил, что с ним все о’кей и волноваться не стоит. А волновалась она привычно, поскольку знала, что с кайтом у него без проблем не бывает. Впрочем, не раз она с улыбкой говорила, что создавать себе проблемы, а потом преодолевать их – это его любимое занятие. Перед тем как забрать его, пообещала завезти ему домой «вкуснятины» на несколько дней.

Чтобы привести кайт в рабочее состояние, пришлось порядком повозиться. Наконец кайт взмыл и потянул к берегу. Однако за это время ветер прибавил, и Алексея стало сносить в сторону от трассы, прямо к ковшу новой пристани, где летом теперь швартуются огромные многопалубные пассажирские суда-паромы из Скандинавии. Худо-бедно он прокатил с километр, в том числе через торосы, где льдины торчали из снега, как шестилитровые бутыли из-под питьевой воды. Счастье, что ему удалось избежать столкновений. Ветер все нажимал, и как Алексей ни упирался, его сносило все правее и правее – закантовать лыжи в насте не получалось, и его тащило скорее не вперед, а вбок. Если так будет продолжаться, то ему уже ни за что не выехать против встречного ветра – придется огибать пристань с южной стороны… В какой-то момент купол потерял ветровое окно, сложился и стремительно спикировал на снег, словно ему надоели бессмысленные маневры. Тут же его закувыркало, как перекати-поле…

Из Интернета Алексей узнал, что на Западе недавно появился новый лекарственный препарат, который показал свою эффективность при лечении рака желудка, – правда, очень дорогой… При очередном звонке дочери, которые в последнее время участились, словно дочь стала о чем-то догадываться, он сообщил ей об этом лекарстве и попросил, если оно действительно есть в продаже, прислать срочной почтой.

Так тайное стало явным, потому что в Англии такое лекарство можно было приобрести только по специальному врачебному разрешению и пришлось его заказывать в Израиле, где специального разрешения не требовалось. Вконец расстроенная дочь учинила Алексею допрос с пристрастием, и он ответил, что данное лекарство на всякий случай рекомендовал лечащий врач как средство профилактики рака. Однако он по-прежнему свято верил в целительное могущество Темных и мечтал о том дне, когда жена пойдет на поправку, и тогда он с гордостью расскажет дочери и всем, кому это интересно, как он с Темных или пусть даже один Темных утерли нос современной медицине. Сказать дочери, как на самом деле лечат ее безнадежно больную мать и его жену, он не решался. Да и кто поверит, что есть на свете человек, который вопреки всему говорит: она не умрет.