Я прочитала письмо два раза. В груди заныло. Ему через столько приходится проходить. Он такой несчастный. Тяжело работал, а все для чего? Чтобы кто-то украл его деньги? Разве это справедливо?

Но жизнь вообще несправедлива. Я знала это. И Уилл тоже. Только мы вдвоем по-настоящему понимали это.

По-настоящему понимали друг друга.

Сейчас

Когда я увидела на экране телевизора свои старые фотографии, кадры с места преступления и видео из зала суда… ко мне вернулись давние воспоминания, все эти годы, запертые в самом темном уголке моей души. Они наконец-то вырвались наружу и нахлынули на меня, принеся с собой сильную мигрень.

Есть много историй про людей, переживших травмирующий опыт, когда их сознание защищается и стирает воспоминания. Девочку, с которой я ходила вместе в младшую школу, сбила машина. Ее буквально подбросило в воздух на пятнадцать метров, и все, что она помнила из этого, было…

Ровным счетом ничего.

Как бы я хотела, чтобы мое сознание защитило меня от тяжелых воспоминаний. Как хотела бы, чтобы оно вычеркнуло из памяти все те дни. Но нет. Я делала все, что могла, чтобы их похоронить, а они по-прежнему здесь. Притаились и ждут, когда можно будет показаться, снова навестить меня.

Сегодня я думала о нем первый раз за… за все время. Не о нем – взрослом, ужасном преступнике.

О его сыне – Уильяме.

Уилле.

Во время интервью Лиза вдруг заговорила о нем. Спросила меня, общались ли мы после всего, что произошло.

Я ответила «нет».

Я солгала.

Первый раз он связался со мной почти сразу после освобождения. Он писал от руки, криво и поспешно, едва понятные каракули на линованной бумаге. В его словах были боль и тоска, пожелания и надежда, что мне стало лучше, и много извинений.

Совершенно искренних извинений, хотя он не был виноват. Наоборот, все сделал правильно, спас меня. В конверте лежал подарок: браслет-талисман с ангелом-хранителем.

Я долго носила его, чувствовала себя с ним в безопасности. Только так могла жить дальше. Мы переписывались. Сначала раз в неделю, потом пару раз в месяц. Иногда по электронной почте. А когда у меня появился собственный мобильник, так осмелели, что отправляли СМС. В конце концов мама узнала об этой переписке и запретила мне разговаривать с Уиллом.

Она вычеркнула его из моей жизни, и я позволила ей сделать это. Слишком боялась ее ослушаться.

Браслет я не надевала многие годы. Все это время он хранился в шкатулке, надежно припрятанный среди других драгоценностей. Но в тот вечер, когда в эфир вышло интервью, я перерыла шкатулку и натянула браслет на руку. Снова и снова мои пальцы скользили по талисману, я хотела быть сильной, хотела быть храброй.

Услышав мой ответ на вопрос про Уилла, Лиза окинула меня недоверчивым взглядом. Но я и бровью не повела. Даже не моргнула. Выдержав паузу, она сообщила, что и ей о нем ничего неизвестно. Ведущая могла лишь предполагать, что он сменил имя, создал себе новый образ, новую жизнь и уехал.

Я очень надеялась, что так он и поступил. Другой вариант мне совсем не нравился. Что если Уилл, как отец, встал на путь преступлений? Что если бремя вины быть сыном такого ужасного человека оказалось ему не по силам? Что если… что если он покончил с жизнью и его больше нет в живых?

Я много лет думала о самоубийстве. Особенно поначалу, когда еще не знала, как побороть в себе эти мысли, которые неистово бушевали в моей голове.

Но я выстояла. И переплыла на другую сторону. А Уилл? Смог ли он выстоять?

Лиза едва упомянула о нем в интервью. А он заслуживал большего. Только благодаря ему я выжила. Кроме того, она не включила в программу целый фрагмент, где мы о нем говорим. Это меня очень расстроило.

Уилл не был моим врагом. Он помог мне. И плевать на все эти новостные порталы, которые намекали на то, что он был частью злодейского плана отца. Много раз его допрашивали из-за того, что он не привел меня в полицию раньше. Меня тоже допрашивали снова и снова по поводу его роли в этом деле.

Он приставал к вам?

Нет.

Он вас трогал?

Нет.

У вас был с ним секс?

Нет.

Он применял к вам силу? Был с вами жесток?

Нет и нет.

Казалось, полиция так и не удовлетворилась моими ответами.

Они не понимали, что он был всего лишь ребенком, как я. Мне было почти тринадцать, когда все случилось. Ему пятнадцать.

– Вполне взрослый, – пробормотал один коп себе под нос во время первого допроса. – И не таких в тюрьму отправляли.

Все, на что они намекали, было неправдой. Он был моим героем.

Моим ангелом.

В ответ на его письмо и подарок я отправила открытку с благодарностями, подписанную красивым девичьим почерком. Послала ему и маленький подарок. Единственную вещь, которую могла себе позволить, учитывая, что была ребенком, а родители точно пришли бы в ярость, узнав, что я переписываюсь с сыном своего похитителя. И неважно, что он спас меня. Для них Уилл оставался врагом.

На середине интервью я бросила смотреть, взяла ноутбук и открыла Google. В результатах поисках не было ничего. Пожалуй, Лиза права. Должно быть, он сменил имя, личность и уехал куда-то подальше.

Интервью уже закончилось, а я все искала Уилла в Сети. Когда я наконец выпрямилась на стуле, болели спина и плечи. Взглянув на экран, я увидела, как улыбающийся ведущий ночного ток-шоу отпускает шуточки, и тут же выключила, не в силах вынести этот фальшивый смех зала.

Подделка. Все кажется подделкой. Ненастоящим. Вытянув перед собой руки, я скрестила пальцы и хрустнула суставами. И тут только заметила, что мои руки… дрожат.

Захлопнув ноутбук, вскочила со стула и стала беспокойно нарезать круги по моему небольшому дому. После интервью мама прислала мне СМС, поинтересовавшись, все ли со мной хорошо, и я заверила ее, что в порядке. Видеть себя в телевизоре было… жутковато, но услышать свою историю со стороны стало облегчением. Я так долго держала эти слова в себе. Наконец отпустила их, и моя история теперь на воле.

Все могут видеть мой позор.

Поздно, я устала. Пора ложиться спать, и я совершаю свой стандартный ритуал: чищу зубы, умываюсь, расчесываю волосы и собираю их в небрежный пучок. Смотрю на свое отражение в зеркале. Неброские черты лица, светлые поблекшие волосы, бледно-голубые глаза.

Я как будто… пуста.

Безлика.

Я переодеваюсь в штаны и футболку, бросаю белье в корзину. Каждый вечер я делаю одно и то же, никогда не отклоняясь от заведенного распорядка. Люблю распорядок. Он дает мне чувство контроля над ситуацией.

Чувство безопасности.

Я забираюсь в кровать. Ставлю телефон на зарядку, проскальзываю под одеяло, а потом выключаю лампу на столике рядом с собой. В доме тихо. Пугающе тихо. Обычно мне это нравится. Мой дом стоит в самом конце глухого переулка, у самого края леса. Мама сказала, что это безумие жить в доме, за которым начинается лес.

– Она боится, что кто-то прячется в темноте, – сказала мне однажды Бренна, пытаясь превратить это в шутку. Но я поняла, что мама и вправду боится.

– В темноте всегда кто-то прячется, – ответила я на это. – Если уж он пришел, то отыщет меня, неважно, где я и что я делаю.

Бренна сказала, что я больна. Так и есть. Я действительно больна. Чего мне еще бояться, если со своей смертью я уже раз встречалась? Я часто говорю себе, что должна жить на полную. А не прятаться в маленьком домике, придерживаясь безопасного распорядка, оправдывающего безликое существование.

Однако это непросто – ничего не бояться. Непросто поверить в свою силу. Восхищаюсь людьми, которые идут по жизни, не оглядываясь на других. Теми, кто делает, что хочет и когда хочет.

Я не могу себе этого позволить. Мне слишком страшно.

Пока что я здесь. Живу в своем доме, в глухом переулке, в тишине. По соседству с миссис Андерсон, которая иногда бывает назойливой, но я уверена, что она не со зла. Все это успокаивает меня.