На реках Вавилонских
(Пс. 137 (1) У рек Вавилона, там сидели мы и плакали, вспоминая Сион1. (2) На ивах, посреди него, повесили мы наши арфы. (3) Ибо там пленившие нас требовали от нас песнопений, а издевавшиеся над нами – веселья: «Спойте нам из песен Сиона!». (4) Как нам петь песнь Б-га на земле чужой? (5) Если забуду тебя, о Иерусалим, – да онемеет десница моя! (6) Да прилипнет язык мой к нёбу, если не буду помнить тебя, если не вознесу Иерусалим во главу веселья моего!)
На реках незнакомых в далеком Вавилоне
Сидели мы и плакали, тоскуя о Сионе.
На вербах Вавилонских развесили тимпаны.
Святых песней Сионских не петь перед врагами.
Как песню петь Господню среди земли чужой?
Веселие бесплодно – далеко город мой.
О, если я забуду тебя, Иерусалим,
Пусть языка лишусь я, пусть стану я немым,
И во главе веселья, своей мечтой томим,
Я вечно буду ставить тебя, Иерусалим!
На берегах знакомых, засыпанных снегами,
Мы о забытом доме не плачем вечерами.
И арфы, и тимпаны на вербах не висят,
Уже привычной стала враждебная земля,
Мы песнь поем Господню в знакомом Вавилоне,
И только звуки арфы тоскуют о Сионе.
Но, если я забуду тебя, Иерусалим,
Пусть языка лишусь я, пусть стану я немым,
И во главе веселья, своей мечтой томим,
Я вечно буду ставить тебя, Иерусалим!
Несколько слов в защиту балбесов
(Балбесами, «Балабесим» – называли в средние века евреев, которые вместо изучения Торы занимались торговлей или науками)
Еврейские балбесы – на что же вы годны,
Великого Израиля заблудшие сыны?
Забросившие слово, закон и мудрецов,
Забывшие основы религии отцов,
Эйнштейны и Спинозы, зачем же вы нужны,
Завистливые слезы сынов любой страны.
Забывшие когда-то галаху и талмуд –
Они не знают страха, их не смущает труд.
Они в любой науке победам не чужды,
В свои забрали руки правления бразды.
Чтоб плыли пароходы, ветвился интернет,
Чтоб прочие народы на все нашли ответ,
Чтоб не стоял на месте изменчивый прогресс,
Чтоб люди не теряли к евреям интерес!
Серьезный господин
Серьезный господин, еврей,
С большим научным томом,
Что написал за много дней,
Сидел однажды дома.
Из школы прибежал сынок,
И говорит, сияя -
«Я на вопрос ответить смог,
Я очень много знаю,
Спросил учитель про богов –
Кто знает что про это.
И я ответить был готов,
Нет от меня секрета.
Я в умной книге прочитал
Про всех богов на свете,
И я один про это знал,
А все молчали дети!»
Встал с места своего еврей,
Пришел к двери открытой,
Он осмотрел подъезд скорей,
Сурово и сердито.
Сказал серьезный господин,
Захлопывая двери -
«Сынок, запомни – Бог один!
И мы в него не верим…»
Пришли мне Израильского лета кусочек
Пришли мне Израильского лета кусочек –
Я где-нибудь тайный найду уголочек,
И там я открою посылочку эту,
И выпущу капли зари и рассвета,
Цветок из Кармеля, и просто травинку,
Прозрачную каплю– ночную росинку,
И баночку солнца, и камень Святыни,
И несколько тонких песчинок пустыни,
Коробочку неба лазурного цвета…
Пришли мне кусочек Израильского лета!
Мы не пришиваем звезды к рукавам
Мы не пришиваем звезды к рукавам.
Не живем в кварталах, забранных стеною.
Мы не ждем в затылок пули по ночам,
Нежно сберегаемы мудрою страною.…
Только в спину сосед шипит,
Что еще не пришла пора,
Что пока погуляет жид,
А как свистнут, тогда – Ура!!!
И тогда Россию спасем
Только скажут нам – бей жидов,
И тогда уж будет погром,
А сейчас пока – будь готов!
А пока – случайный кулак
Мимоходом летит в лицо,
Заживет, конечно, синяк,
И – привыкнешь, в конце концов…
Мы страну чужую, как свою лелеем,
С трепетной любовью, с нежностью к словам.
Мы не ждем удара.
Мы не ждать умеем!
Мы не пришиваем звезды к рукавам…
Аидише мама
В тот день моего сынишку,
Мальчишечку чернобрового
Поймали на улице парни,
Бандиты бритоголовые.
Швырнули его на землю
И били его ногами,
Топтали его безжалостно
Тяжелыми сапогами,
Крича, что уполномочены
Российским святым народом
В лице его разобраться
С проклятым еврейским родом.
Он чудом живым остался
За пару минут до смерти.
И видела вся деревня,
И мимо прошла, поверьте.
Бандитов бритоголовых
Закон призывал к ответу.
Деревня о них грустила,
Ругала меня за это.
Что бедным невинным мальчикам
Я юную жизнь поломала,
Проклятой еврейской матерью
Деревня меня называла…
Я не знаю, откуда
Явилось ко мне это слово.
От деда, погибшего в пламени
Сталинских лагерей, и
Или от духа,
От голоса Бога живого –
Избитое и растоптанное,
Странное слово – еврей.
Чтобы жили потомки
Без страха и слез от волненья
Порожденного цепью
Антисемитских уз,
Наши прадеды в землю
Закапывали свое иудейство –
А теперь тот поляк,
Этот русский, а этот француз.
Как рыдали они,
Расставаясь с единственным Богом,
Ради призрачной жизни
Предав завещанье отцов,
И шагали – НИКТО,
По растоптанным жизни дорогам,
Позабывшие Тору, закон, и наследье
Пророческих слов.
Мы – потомки НИКТО.
Полукровками вечными жили.
Непонятные люди,
С непонятной, ничейной судьбой.
Но у дочки моей,
Русской дочки с глазами Рахили,
Есть мечта –
Возвратиться навеки к Сиону, домой.
Этот дом нас не ждет.
Столько дел,
И ему мы чужие.
Мы и здесь не нужны.
Вечно ищем туманную цель.
Мы приходим к тебе.
Все молитвы и слезы ночные
Мы приносим сегодня тебе.
Отзовись, Исраэль!
Полуеврейская семья
Давно в Руси Великой жили
Мой русский дед, мой дед еврей.
Страну великую любили,
Друзьями были – не разлей.
О светлом будущем мечтали,
