СЕРЫЕ ПТИЦЫ НА БЕЛОМ БЕРЕГУ

(Народный роман)

Часть первая

Тяжелый, лоснящийся на солнце, словно дельфин, «ИЛ-18» накренился вправо, и Мухин увидел, как покачнулась, поднялась кверху серо-бурая степь, покрытая редкой, азиатской щетинкой высохшего на солнце жусана, как называли казахи полынь. А за ней – сизое, в барашках волн, горбатое море. Оно, как прачка, закатившая рукава, до белизны отмывало изъеденный солью ракушечник, глыбы известняка, образовавшие причудливый и ломаный рисунок берега.

Самолет проходил над мысом Актау. Вот там – подумал Мухин, – был первый маяк. Он указывал мореплавателям дорогу, предупреждал об опасности, вселял надежду. Мухин вспомнил как двадцать лет назад чуть дальше – где обрывалась «подкова» города, высаживался первый десант, выгружались первые сухогрузы со стройматериалами и техникой. А потом невдалеке рыли землянки. В одной из них он прожил почти два года. Теперь от землянок не осталось и следа. На месте их выросли коробки двух, – пяти и одиннадцатиэтажных домов. На привезенном из-за моря грунте поднялись аллеи деревьев, заросли парка.

Жизнь цепкими корнями ухватилась за полупустынный берег, наполнила звонким многоголосьем веками дремавшую тишину. Раньше, прилетая к родне на большую землю, Мухин, будучи в гостях у родителей, не без гордости рассказывал о том, что он приложил к этому важному делу свои руки. Именно он, а не кто-то другой, строил здесь, за Каспием, первый в мире «БН-350» – реактор на быстрых нейтронах, первые в мире опреснители морской воды, которым завидовали в свое время даже продвинутые американцы. А насчет остального, – предупреждал он многозначительно, – не спрашивайте! Государственная тайна! Объекты среднего машиностроения. Оборонные, значит. И лишь изрядно захмелев, под большим секретом рассказал отцу о том, что, может быть, из этих самых нейтронов, атомов и начинку для бомб делают. Только об этом никто не знает. Кроме американцев и японцев, конечно. У тех, говорят, такие фотоаппараты на спутниках – теннисный шарик из космоса на земле снимают. Да что шарик – плюнул не там, где положено, или еще чего сделал, – все видят, все засекают. Техника!

– Ты гляди, чудеса и только! – удивлялся отец.– Неужели они на самом деле такие «зоркие»? Так и сглазить могут янки! Вот же сучье семя! Сколько живем, столько от них одна пакость исходит. Никогда к нам с добром не приходят. Так и норовят, так и норовят какую-нибудь гадость против нас сотворить. То холодную войну начали, то гонку вооружений. Теперь вот решили исподтишка за нами наблюдать. А я на днях самогонный аппарат на огороде закопал – про закон-то трезвый слышал, который Горбачев установил. Может, и меня они с этим аппаратом засекли?

– Не, батя, их такая отсталая техника не интересует! – со знанием говорил Мухин. – Они что интереснее высматривают.

– А что же интереснее? – полюбопытствовал старик.

– А то, чего у нас нет! – чуть наклоняясь над столом, шептал Мухин.

– Так как же они могут разглядеть то, чего у нас нет? – не унимался старик.

– Так это ж и разглядывать не надо – и так ясно. У любого спроси, сразу скажет! – самодовольно улыбался Мухин. – Все знают, хотя и государственная тайна.

– Да ты не темни, поясни толком! Вот умник еще! – уже злился старик. Чего же у нас все-таки нет?

– Порядку, батя, и хозяйственности! Дисциплины нет. Вот и разваливается все. Строили первый в мире БН, гордились, а в то же время рядом всю степь загадили, одного бетона застывшего вокруг, как дерьма, сколько наложили! Кучи и кучи! А сколько в землю закопали! Еще бы один город можно было построить. А лесу – полтайги полегло. Но ведь на Мангышлаке он весь привозной, свой там не растет.

– Да, беда! – понимающе покачивал головой старик. – Заелись, слишком богатые стали. Помню, помню я Казахстан, будь он не ладен – степь да степь кругом. Едешь, едешь по тому же Турксибу: ни деревца, ни кустика на десятки километров. Только выжженная и безлюдная степь.

– Знаешь, бать, я одного сукина сына, как барана, чуть было не поджарил. Половую доску, пятерку, значит, зажег. Прямо рядом со строившимися домами. А почему?

– Действительно, почему? Он что, сдурел? Такое добро жечь!

– Транспорта не было, чтобы на новый объект перевезти. Да и грузить доски не хотелось! И так, – говорит, – привезут, когда сроки подожмут! Мы в то время рядом работали, обвязку трубопровода заканчивали. Мы же монтажники из управления «Союзспецмонтаж». А они – генподрядчики. Это я потом на энергокомбинате осел, здание БН-350 ремонтировал, ну, и всякие там другие работы выполнял. А поначалу нас на многих объектах использовали. Так вот, подбежал я к поджигателю, когда увидел, что штабель досок загорелся! – Туши, кричу, а он смеется. – Еще чего, – может, одеяло принести!

В общем, сцепились мы с ним, да так, что я его в тот костер с пламенем до третьего этажа, чуть не бросил. Довел он меня. К голове кровь прихлынула. Ватник на нем задымился после того, как я его к огню подтолкнул. Резко выскочил гад, и за трубу, валялась неподалеку – хотел меня обогреть.

– Ты посмотри, сволочь какая! – воскликнул старик.

– Шустрый, видать, из зэков бывших. Их там много – на стройке-то! После зоны продолжают работать по специальности…

– Боже сохрани! – перекрестился старик. А говорили, комсомольская стройка. Да в такой компании и самому можно грех на душу взять!..

– Это еще полбеды! Хоть знаешь за что! А вот когда обогреют ради потехи, и поминай, как звали! Обидно! У нас одного прораба, ну ни за что в зоне по черепу железкой! Выражение лица не понравилось. И голос зычный. А как прорабу на стройке, особенно на высоких зданиях без голоса? В то время громкоговорителей не выдавали, а люди по многим этажам порой были расставлены. И там же – на одних объектах с нами – заключенные закладкой нулевого цикла под будущие здания занимались, самые тяжелые и трудоемкие строительно-монтажные работы выполняли. И надо же было нашему прорабу пройти мимо них и не так на кого-то взглянуть да еще огрызнуться. Шарахнули по голове. Жена и двое детей сиротами остались!

– Не, ни за что зэки не ударят! – возразил старик. – Там что-то между ними серьезное было. Или, может, в карты проиграли. Денег-то у них нет. Играть больше, как на чью-то жизнь, по большому счету, не на что. Разве только на ерунду какую.

– Не скажи! В прошлом году у нас одну из партии турнули. Сама секретарем парторганизации была, других уму-разуму учила. А себе на уме, стерва, оказалась.

– В каком смысле?

– А в том, батя, что в зону к «королям» ползала. За полсотни с каждого «сеансы» устраивала, раздевалась, ну, и прочее. На службе 350 рублей в месяц получала, а там за вечер не меньше! Вот сука!

– И впрямь, кусок мяса, а не женщина! – поддержал старик. – Такую б в сталинские времена к стенке поставили, пришлепнули, как собаку!

– Так она же еще и членом партии, главой первичной организации была. А знаешь, что она на бюро горкома секретарю заявила, когда ее случай разбирали?

– Ну!

– Вы, говорит, меня зря срамите, товарищ секретарь горкома, сами-то тоже хороши. Мне женщины рассказывали, что вы триппером переболели – от моральной чистоты, наверно?!

– У всех присутствующих волосы дыбом встали, шум поднялся! А первый стал весь багровый, как помидор вот этот, – ткнув в помидор пальцем, – сравнил Мухин. – И чуть не зарычал от возмущения. Но та коммунистка, видно, из битых была, – улыбнулась и снова укусила:

– А у меня, между прочим, такой заразы сроду не было. Она в основном только у благородных дам, с которыми Вы привыкли общаться…

– Договорить ей не дали, выгнали из кабинета первого секретаря в приемную и без нее уже голосовали за исключение из партии. Вот такие дела!

– Не дела, а делишки! – Махнул рукой старик. – Вот при Сталине дела были!..

Почему-то именно теперь, глядя в иллюминатор, за которым таял, растворялся в дымке Мангышлак, все это вспомнилось Мухину. Выделилось из потока дат и событий, в которых «сварила» его сегодняшнего – серьезного и печального, чуть циничного, жизнь.