— Это, — мальчик поднимает руки, немного разведя их в стороны для демонстрации, — всего лишь тело. Очередное воплощение. Мой дух бессмертен, но человеческая плоть тленна и эфемерна. Душа способна реинкарнировать.

   Ешэ пронзительно смотрит на меня, и я вижу в его взгляде невероятную, непостижимую мудрость, которую можно приобрести лишь со временем. Знания пережитого и детская невинность производят ошеломляющий эффект резкого контраста.

   — Пройдемся? — предлагает Ешэ.

   Я согласно киваю и следую за ним.

   Прогулочным шагом мы следуем к большому бассейну, наполненному прозрачной водой.

   Слабый свет настенных ламп отражается в ней, и мне безумно хочется нырнуть туда. Я так давно не расслаблялась. Мои мечтательные мысли прерывает Ешэ.

   — Я чувствую, что ты обладаешь силой гораздо большей, чем думаешь, — задумчиво произносит он, сцепив руки за спиной.

   Я вглядываюсь в его милый профиль, в абсолютно молодую кожу, лишенную морщин и недостатков подобного рода. Его слегка раскосые глаза приятны на вид, а губ при рождении коснулась завораживающая пухлость. Он выглядит, как чудесный, смиренный сын, о котором мечтают любые родители.

   — Я думаю, что это — полный отстой, — я невесело усмехаюсь.

   Ешэ только кивает и, выдавив понимающую улыбку, смотрит на меня.

   — Дар восполняется болью — собственной и окружающих людей. Мы наделены уникальной, непостижимой возможностью использовать силу, данную нам, во благо. Многие даже не осознают, что их душа сияет ярче, чем у других. Они глушат этот свет, теряя очень многое.

   Мы останавливаемся у самого края бассейна. Мальчик спешит сесть, он не опускает ноги в воду, но проводит пальцами по зеркальной глади.

   — Однако мой дар рожден не светом. Я был проклят богами и благословлен тьмой. Но тьма, не разделяющая добра и зла, объединяющая начало и конец, стала путеводной звездой, приведшей меня к чему-то, что блаженнее и могущественнее света. Задолго до нашей встречи я знал, что мы встретимся. Я чувствовал тебя, потому что мы похожи, — Ешэ поднимает голову, чтобы взглянуть на меня. — В твоей душе пылает мрак.

   Его голос мягок, а слова исходят с терпением и выдержкой, но от всего, что говорит Ешэ, я содрогаюсь. Меня бросает то в холод, то в жар от его уверенности в сказанном.

   — Я не имею понятия, что скрывается за этой меткой, — продолжает подросток, — но я могу предполагать, что это проклятье куда хуже того, что несет собой клеймо.

   Я машинально кошусь на свою руку. Ешэ же смотрит прямо мне в глаза, не мигая.

   — Думаю, твое проклятие такое же могущественное, как и тот хаос, что живет внутри Тардеса.

   Я нервно облизываю пересохшие губы, в сотый раз за несколько дней возвращаясь к тому, почему моя мать ничего не рассказывала о чертовом Тардесе.

   — Тебе что-нибудь известно о том месте? — нетерпеливо спрашиваю я, присаживаясь рядом.

   — Двери этой тюрьмы никогда не должны открыться, — непоколебимо изрекает мальчик. — Тот, кто привел тебя сюда, готов на все, чтобы добиться своей цели. Намерения Миднайта ужасны, но я не чувствую в нем зла. То, что скрыто в Тардесе, очень важно для него. Оно необходимо ему. Лишь получив это, Миднайт обретет покой.

   Я качаю головой.

   — Меня мало заботят его проблемы. Но мне не нравится, что во всем этом замешана я, — поджав губы, я замолкаю, потому что не уверена, стоит ли продолжать. Но, выдохнув и ощутив исходящую от мальчика готовность слушать все, что бы ни пожелала сказать, я продолжаю. — Миднайт надеется, будто с моей помощью сможет найти Скрижаль и открыть Тардес. Моя семья скрывала главную тайну нашего рода, и теперь все скелеты из шкафа Гарнер вывалились на меня разом. Я просто… в смятении. И я чувствую себя чертовски глупо, говоря о своих проблемах ребенку.

   Нервно усмехнувшись, я отворачиваюсь от Ешэ. Было бы неплохо утопиться в бассейне прямо сейчас.

   — Лишь нам решать, каким путем идти дальше, — мальчик флегматичен к тому, что я не отношусь к нему со всей серьезностью. — Ты можешь выбрать неверно, но помни: на тебя возляжет ответственность за сделанный выбор.

   — Что ты имеешь в виду? — я чувствую себя слегка оскорблено.

   — Мне нужно подготовиться к ритуалу, Анна, если ты еще не передумала убирать метку?

   — Эй, не игнорируй меня, — я прихожу в возмущение.

   — Все ответы находятся в будущем, — невозмутимо информирует Ешэ. — Оно недосягаемо для меня. Я всего лишь человек.

   Я буравлю его сощуренным взглядом.

   — Так ты по-прежнему желаешь избавиться от метки? — мальчик возвращается к своему вопросу.

   Да, да, конечно же, да.

   Я киваю головой в полной решительности.

   — Я люблю свою дерьмовую жизнь, знаешь ли, — пытаюсь разбавить наш глубоко серьезный разговор толикой самоиронии.

   А потом прикрываю рот рукой, осознав, что сказала нехорошее слово.

   — Извини, — засмеявшись, говорю я.

   Ешэ отмахивается, но я замечаю, что его улыбка становится более широкой и искренней.

   — Все в порядке.

   Когда мальчик поднимается на ноги, мне приходится завести голову назад, чтобы не прерывать с ним зрительный контакт. Уважительно поклонившись мне, Ешэ изрекает:

   — Я по-настоящему горд твоей храбростью, Анна.

   Его руки сложены, как для молитвы, и это очаровывает взор.

   После этого Ешэ выпрямляется и торопится покинуть меня, оставляя наедине со своими раздумьями.

   В душе селится легкий осадок грусти и беспокойства.

   Страшно ли мне? Да, черт возьми. Дико, и иногда это чувство сложно удержать в узде. Но я изо всех сил пытаюсь не терять себя. Не попробовав исправить паршивое положение дел, я продолжу вязнуть в гиблом болоте, у которого нет дна. Воздуха уже едва хватает. Я почти ощущаю на кончике языка вкус трясины.

   Я позволяю себе еще немного побродить по большим, широким помещениям, обставленным, как музейные залы. Возвратившись в комнату после самостоятельной экскурсии, я наблюдаю Миднайта в компании наполовину опустошенного графина с... кажется, это вино, но я не уверена. Я так же отмечаю другую одежду на нем — брюки на пару тонов светлее, что были до этого, и пуловер цвета слоновой кости с подвернутыми рукавами, открывающими вид на выступающие вены на сильных руках.

   Кажется, ему снова стало лучше, раз он добрался до выпивки.

   — Присоединяйся, — великодушно приглашает Миднайт, указывая на кресло напротив своего у невысокого, деревянного столика с искусной резьбой.

   Я кладу руку на лоб, мотая головой.

   — Ты можешь менять свое настроение не с такой головокружительной скоростью? Я скоро свихнусь с тобой.

   Он одаривает меня ослепительной улыбкой.

   — Я привык, что женщины сходят по мне с ума.

   — Как самонадеянно...

   — Прими мое предложение, пока я не передумал.

   — Так передумай скорее.

   — Ауч. Твоя грубость дико заводит.

   Я продолжаю стоять на месте, сделав вид, что не слышала его последних слов, и скрещиваю руки на груди.

   — Мы не друзья, чтобы пить вместе.

   — Ты права, — смеясь, Миднайт отпивает из бокала светло-коричневую жидкость и поднимается с кресла. — Но кто мы друг другу?

   Я не замечаю, с какой быстротой он оказывается всего в полушаге от меня. Точнее я загипнотизирована его плавной, грациозной походкой. От неожиданности поперхнувшись воздухом, я отступаю назад до тех пор, пока не упираюсь спиной в стену. Спрятав руки в карманах брюк, Миднайт сокращает образовавшееся между нами расстояние и, слегка наклонив голову вперед, вкрадчиво и с задором смотрит на меня. Но больше всего меня изумляет то, какие чувства пробуждаются внутри оттого, что наши лица разделяют ничтожнейшие сантиметры. Слишком мало для того, чтобы свободно дышать полной грудью, но много для поцелуя...

   Я только что подумала о поцелуе? О нет, нет, нет. Не может быть.

   Каждый раз, когда Миднайт находится ко мне ближе, чем на три фута, мою голову посещают эти ужасающие мысли о поцелуе с ним!