Вспышки не прекращались, и теперь отовсюду слышалось имя Дэнни. Вот же блин. Это меня они поджидали. В СМИ узнали – и не остались равнодушными к этой новости, – что Дэниел Тейт нашелся. Я был зол, как черт, на самого себя – за то, что не подумал об этом. Я давно привык к тому, что я никому не интересен, и мне как-то в голову не пришло, что Дэниел Тейт – совсем другое дело, что Тейты богаты, а то, что происходит с богатыми, всех волнует.

Дело оборачивалось хуже некуда.

Патрик врезался в самую гущу папарацци, те расступились и снова сомкнули ряды, будто стайка рыбешек вокруг акулы. Он был весь красный, сыпал сквозь зубы юридическим жаргоном и даже толкнул кого-то, стоявшего ближе всех. Сильно толкнул. Охранников, пробивающихся сквозь толпу фотографов, я заметил только тогда, когда один из них схватил Патрика за руку и держал.

– Патрик! – закричала Лекс.

К нам уже подбегала пара копов, и паника охватила меня с удвоенной силой. Патрик говорил, что мне не придется сразу разговаривать с копами, что он обо всем позаботится. Я рассчитывал, что успею смыться, пока у властей в Штатах дойдут до меня руки.

– Сюда, мэм, – сказал один из полицейских.

И вдруг оказалось, что мы куда-то идем, подгоняемые людским течением. Лекс снова окликнула Патрика, он пробился к нам сквозь толпу и крепко взял ее за руку, переплетя пальцы. Копы подвели нас к двери, в которую можно было войти только с карточкой-пропуском. Один открыл дверь и вошел первым, а другой подождал снаружи, чтобы закрыть ее за нами. Весь цирк закончился так же внезапно, как и начался: мы оказались одни в пустом тихом коридоре.

Руки Лекс ощупали меня всего – она хотела убедиться, что меня не разорвали на части.

– Как ты? – спросила она. – Прости, Дэнни. Я и представить себе не могла…

Меня всего трясло. Какая чудовищная, непоправимая ошибка – приехать сюда.

– Не волнуйся, – сказала Лекс. – Скоро мы будем дома. Там ты будешь в безопасности.

Не знаю уж, с чего она это взяла. Дэнни там в безопасности не был.

– Прошу за мной, – сказал оставшийся с нами коп. – Ваши родные ждут. Мы открыли для вас выход через боковую дверь.

– Благодарю вас, – сказал Патрик.

Едва я успел перевести дух, сообразив, что копы просто сопровождают нас и не собираются тут же на месте меня допрашивать, как мы уже стояли перед дверью, отделявшей меня от остальных Тейтов. Я уже видел их чуть-чуть сквозь узкую стеклянную полоску над дверной ручкой, хотя у меня была всего лишь доля секунды, чтобы успеть что-то разглядеть. Увядающая королева красоты, тонкий и гибкий, как тростинка, паренек, и девочка с косичками. И тут коп открыл дверь.

Не успела она открыться, как все вскочили на ноги. Я видел, как они взволнованы. По крайней мере, в этом я был не одинок. На миг все смолкли и замерли, просто смотрели во все глаза. Я не поднимал голову, прятал лицо под козырьком бейсболки. Ждал, когда кто-то разоблачит меня и поднимет крик.

Миа подала голос первой.

– Дэнни!

Она подбежала ко мне, прихрамывая: на одной ноге у нее были какие-то неуклюжие скобы. Обхватила меня ручонками за пояс, я дернулся. Лекс мягко отстранила ее.

– Тихонько, детка, – сказала она. – Пусть Дэнни сначала немного привыкнет, ладно?

Девочка кивнула. В отличие от остальных, ее лицо сияло чистой радостью. Странно. Она ведь даже не знала Дэнни и не могла по-настоящему скучать по нему.

Я перевел взгляд на Николаса и стал разглядывать его из-под козырька бейсболки. Он тоже мерил меня взглядом с головы до ног и даже не пытался это скрыть. Николас – вот первое настоящее испытание.

– Посмотри, кто с нами, Николас, – сказал Патрик.

Медленная, неуверенная улыбка появилась на губах парня.

– Дэнни? – проговорил он. Ему хотелось в это верить.

Я кивнул.

– Привет.

Инстинкт подсказывал, что надо назвать его «Ники», а обычно у меня лучше всего получалось врать именно на инстинктах. Но я уже раз прокололся, когда назвал Лекс полным именем и только потом заметил, что Патрик ее так никогда не зовет. Лучше уж переосторожничать, чем вызвать новые подозрения, пусть и слабые.

Николас покачал головой, словно возражая какому-то внутреннему голосу, а затем шагнул вперед и обнял меня. Это объятие было каким-то колючим, таким же, как он сам – весь из острых углов и торчащих костей.

Два в мою пользу.

Я отважился бросить быстрый взгляд на Джессику. Вот тут-то все и должно было рухнуть. Ни одна мать – даже та женщина, что родила меня, – не может, глядя в глаза чужаку, поверить, что перед ней родной сын, – в этом я был совершенно уверен. Джессика пристально смотрела на меня, губы у нее были сжаты в две тонкие линии, неровно закрашенные помадой. Я ждал, что она вот-вот разомкнет их и закричит.

– Мама. – Патрик протянул к ней руку. Под румянами было видно, какое серое у нее лицо. – Все хорошо. Это Дэнни.

Она чуть заметно повернулась к двери, словно готова была броситься бежать. От кондиционера руки у меня покрылись гусиной кожей. Я ждал, что она будет делать. Она не сводила с меня глаз, и я вспомнил то, чему меня научил кто-то еще в прежней, давно похороненной жизни: чтобы пума не бросилась на тебя, смотри ей в глаза и не отводи взгляд.

– Мама, – уже тверже сказал Патрик. – Иди же, обними Дэнни.

Джессика неуверенно шагнула ко мне, и я усилием воли удержался, чтобы не отшатнуться. Две слезинки выступили у нее на глазах и скатились по щекам, а она все так же молча смотрела на меня.

– Сынок, – сказала она наконец. Потянулась ко мне, чтобы обнять. Прижала меня к себе – слабо, но прижала, и я расслышал запах сигарет сквозь духи.

Я был ошеломлен. Неужели она и правда поверила, что я Дэниел? Или просто поддалась волнующему моменту и настойчивости Патрика?

– Поехали домой, – сказала Лекс.

Мы вышли через служебный вход, сели в арендованную машину и поехали к дому Тейтов. Ехать было почти час, вдоль берега – из Международного аэропорта Лос-Анджелеса в Хидден-Хиллз. Из газетной заметки об исчезновении Дэнни я уже знал, что денежки у семьи Тейтов водятся, но к Хидден-Хиллз как-то не был готов. Весь этот закрытый пригород располагался за воротами, и охранник в новенькой необмятой форме сначала поговорил с Джессикой и только потом пропустил машину. Вот что Лекс имела в виду, когда говорила, что здесь мы будем в безопасности: пресса сюда просто не доберется. Сразу за воротами начинались сплошные покатые зеленые холмы и элегантные особняки, купающиеся в солнечных лучах, скрытые от всего мира. Моя куртка лежала, скомканная, у меня в ногах: как только я вышел из аэропорта в восхитительное двадцатичетырехградусное тепло, стало ясно, что куртка здесь ни к чему. Можно было выбросить эту рвань, но как знать, не отправят ли меня обратно в Канаду, как только адреналин поуляжется и они догадаются, что я самозванец.

Мы проехали вглубь пригорода – там дома стояли подальше друг от друга и от дороги. На вершине холма, куда вел извилистый подъем, автомобиль подкатил к раздвижным кованым воротам, и водитель ввел код, чтобы их открыть. Мы выехали на лужайку, окруженную цветущими деревьями – солнечный свет мягко струился на нее сквозь зеленую листву и бело-фиолетовые цветы. Затем среди крон открылся просвет, и я увидел перед собой светло-желтый каменный особняк с бесконечными рядами окон, стоявший на склоне холма, а вдали на горизонте виднелись красные горы.

Я никак не мог проглотить комок: так вдруг сдавило горло. Что же я наделал, черт возьми? Сам того не желая, ввязался в самую крупную аферу в своей жизни.

– Дом, милый дом, – сказал Патрик, как только машина остановилась на круговой подъездной дорожке с фонтаном в центре. – Узнаешь?

– Немножко, – сказал я.

Водитель выгрузил наши вещи и уехал. Мы пошли к дому, и я чувствовал, как на меня все смотрят. Я не знал, чего они от меня ждут, и не знал, как себя вести. Единственное, что мне оставалось – сосредоточиться и продолжать игру. Не слишком выдавать испуг. Не слишком выдавать растерянность.