Я молча смотрела на чародея, рассудив, что подтверждать то, что ему и так известно нет никакого смысла и пытливо стараясь понять, к чему же он клонит.
− Зачем ты это все делала? − тихо спросил Эдвин после долгого молчания, пронзив меня испытующим взглядом.
− А зачем ты отправился к Пасти сразу после того, как узнал, что Луцифарио меня туда переместил? Зачем отбивал меня у тварей, рискуя своей жизнью? − с вызовом спросила я, в очередной раз отвечая вопросом на вопрос и самодовольно отметив для себя, что мои благодеяния по отношению к колдуновским находятся в пропорции три к двум.
Эдвин опустил глаза. Как мне показалось, смущенно и виновато. И снова замолчал. Вареников на пять, не меньше.
− Я должен тебе рассказать одну историю, − соблаговолив, наконец, порадовать меня звучанием своего голоса, хрипло произнес он, так и не поднимая глаз и как-то съежившись и вжавшись в спинку кресла, − давно, верно, следовало рассказать. Ты только выслушай все до конца, хорошо, − с неожиданной мольбой в голосе шепнул он, мельком просяще глянув на меня.
− Хорошо, − мягко и успокаивающе ответила я, слегка ошарашенная таким поведением вечно надменного колдуна.
− Тогда слушай, − все так же хрипло и глухо произнес чародей, сжавшись еще сильней и крепче стиснув скрещенные на груди руки, словно сквозь разноцветный витраж проникали не теплые солнечные лучи, а пронзал ледяной зимний ветер вкупе с колючим холодным снегом. − Эта история началась много веков назад. Когда из одного сопливого самоучки вырос могущественный колдун. Никто никогда не верил в него, не верил в его силу… Но очень скоро они глубоко пожалели об этом, − в голосе чародея зазвенели знакомые надменные нотки, а губы, дрогнув, на мгновение расплылись в ядовитой ухмылке. Мне стало как-то не по себе, но все мое недовольство в отношении собеседника ограничилось зябким поеживанием. − Я заставил их пожалеть… − с какой-то гадливой гордостью процедил колдун. А потом умолк. Виновато глянул на меня и тут же опустил глаза. − Прости… − едва слышно шепнул он. А потом продолжил, вновь повествуя сухим и холодным тоном: − Тогда я только-только почувствовал свою силу, свое могущество, свою власть. И тогда я вволю наслаждался тем, что обрел. У меня было множество желаний, мелких и великих, гнусных и благородных, банальных и изощренных, мудрых и безумных… И я не ленился исполнять их все… − колдун горько усмехнулся. − У меня были богатства, роскошь, женщины… Стоило мне чего-то только захотеть, как желание тут же исполнялось. Так шли один за другим дни, месяцы, годы… Но настал час, и желания перестали быть такими желанными, не принося былого удовлетворения своим исполнением. Наверно, я просто пресытился… Еще какое-то время, я тщетно пытался вернуть былые ощущения, яростно и самозабвенно творя и разрушая, следуя вечно жаждущим голосам плоти и сознания. А потом понял, что это − лишь путь во тьму и пустоту, − голос колдуна дрогнул и стих. Чародей облизнул ссошиеся губы. И долго подбирал слова, прежде, чем ломко вымолвить: − Тогда я впервые ощутил, насколько одинок… Мне было около двухсот лет, но за все это время рядом со мной никогда не было друзей, а женщины, которые у меня были… они были со мной… не по своей воле. Весь интерес людей ко мне ограничивался или бессильной ненавистью, или витиеватыми проклятьями, или желанием уничтожить, или попытками сделать это… − колдун горько усмехнулся.
− А как же Луцифарио? − праведно оскорбилась я за демона.
− Луцифарио… − грустно протянул колдун, подняв на меня пронзительно печальные глаза. − Луцифарио лишь демон, создание колдуна. Одно из моих творений, которое никогда не сможет заменить живого человека со всей его неповторимостью…
Я на мгновение опустила глаза, будучи не в силах выдерживать на себе взгляд Эдвина. А когда подняла их, он вновь сидел с низко опущенной головой. Я могла бы поспорить на счет Луцифарио. Лично мне он казался вполне состоявшейся личностью… Но не стала.
− Знаешь, − тихо и доверительно продолжил колдун, − древние мудрецы, жившие на заре этого мира, утверждали, что каждое существо − лишь половинка одного целого… целого, составить которое это существо может только с другим существом. Потому что оба они созданы друг для друга. У каждого где-то на свете есть такая половинка. Просто ее нужно найти…
Чародей покосился на меня исподлобья, словно пытаясь проследить за моей реакцией. Была какая-то зыбкая надежда в этом мельком брошенном взгляде, без следа исчезнувшая при виде моей снисходительной улыбки.
Надо же, до семисот лет дожил, а все еще верит в сказки…
− Я верил в то, что и у меня есть половинка, родная душа, − вновь стараясь выдерживать сдержанно-сухой тон, продолжил Эдвин после неловкого молчания. − И я искал ее. Я перечитал сотни, тысячи магических книг, от самых древних, чудом сохранившихся, до не столь старых, относительно недавно написанных. Я искал там все, что могло бы мне помочь в поисках… − колдун помедлил, вероятно боясь получить от меня новую порцию снисхождения, − своей половинки. И иногда даже обнаруживал что-то ценное, полезное… Я составлял заклинания, одни за другими, используя свою силу так и этак. Я перепробовал все. Я обшаривал своим колдовством каждый уголок этого мира. Но все, что делал, не давало результатов, больше и больше убеждая меня в безысходности моего одиночества. Тогда еще я гадал, умерла моя половинка, или еще не родилась… Но позже я все сильнее уверялся в том, что ее попросту забыли для меня создать…
«Как же это мне знакомо!» − мелькнула мысль в моей голове, отозвавшись в сердце болезненным уколом.
− Но однажды мне в руки попалась одна старая книга, рассказавшая мне о других мирах, − продолжал чародей. − Она дала новую надежду. Последнюю. Почти иллюзорную. Но я уцепился за нее, что было сил, словно утопающий за соломинку. Я долго составлял заклинание для связи с другими мирами, долго и тщательно вплетал в него заклинание поиска. И долго боялся приводить в действие это свое творение… А когда наконец решился, то понял, что не зря трудился так долго, − губы Эдвина дрогнули в неожиданно нежной улыбке. − Среди множества миров заклинание нашло один, среди множества его обителей оно нашло девушку. Мою половинку. Единственную на свете.
Я вдруг почувствовала предательски подкатывающий к горлу комок и с трудом сдержала навернувшиеся на глаза слезы. И почему-то знала заранее, что красивая и проникновенная история колдуна имеет грустный конец…
− Но сколько я ни пытался, я не мог наладить связь с тем миром, с той девушкой… − с горечью вымолвил чародей. − Я не знал о ней ничего, кроме того, что она есть. Так же, как и она не могла знать ничего обо мне, даже того, что я есть… − Эдвин шумно и тяжело выдохнул и продолжал: − Но я не сдавался. Я до боли в глазах штудировал магические книги, я с отчаянным безумием составлял заклинания, опробовал их и понимал, что они не верны и составлял новые. И вновь ошибался, − яростно цедил он, − Наконец, я понял, что никогда ее не увижу, что она никогда не узнает обо мне… − готовый вот-вот надломиться голос колдуна затих. И чародей продолжал уже спокойнее: − Единственное, на что хватило моих способностей − это создание волшебной книги, которая связывала меня с ней. Я долго трудился над этим творением. Почти полвека. Когда я закончил его, мне было уже триста с лишним лет… Но я никогда не жалел о потраченном времени, − твердо заверил меня Эдвин, на мгновение одарив торжествующим взглядом. − На листах волшебной книги время от времени словно сами собой пропечатывается отражение души этой девушки. Ее мечты, мысли, стихи…
Я вздрогнула. А колдун, выжидательно посмотрев на меня, но так и не получив ни облеченного в словесную форму ответа, ни сколь бы то ни было вразумительной реакции, снова опустил глаза, предусмотрительно набрав воздуха в грудь для новой тирады. Видимо, не встречаясь взглядом с собеседником, ему было проще рассказывать о сокровенном.
− Может, это и гадко лезть в душу человека без его разрешения, даже без его ведома, − виновато произнес Эдвин, −, но я не мог… не могу… по-другому… Эта девушка и книга, связавшая меня с ней, стали тем… что наполняло смыслом мою жизнь. Все, что я творил за последние четыре сотни лет, создавалось под вдохновением, которое дарила мне она, моя вторая половинка. Я уже смирился с тем, что не увижу и не узнаю ее. Я уже придумал ее себе, взяв за основу то, что скупо предоставляла книга. И я уже любил ее такой, любил безумно и безнадежно, − в дрожащем голосе колдуна прорезалось отчаяние. Я до боли закусила губу, но так и не наскребла сочувственных слов, зная, к тому же, что они сейчас ни к чему.
