Было решено, что Арман рано утром отвезет Мари в город. А дальше по обстоятельствам. Главное уехать, пока не распространились слухи. Мари ждала Биби, чтобы попросить его передать прощальный привет Жерару и Бернарду после того, как она уедет. Но мальчишка, как назло исчез. И появился лишь под утро. Но не один.
— Жерар! — испуганно воскликнули Мари и Мадлен. — На тебе лица нет.
— Дайте воды, — прохрипел «Красавчик». — Ты не должна уезжать, — тяжело дыша, проговорил он, когда опустошил целый кувшин. — Он ничего не скажет.
— Ты убил его? — Мари была близка к обмороку.
— Нет, — успокоил ее Жерар. — Мы просто с ним поговорили. Возможно, слишком усердно. Жена его поехала домой. А этот решил еще в кабак податься. Вот мы его и подстерегли на дороге. Когда Биби мне все рассказал, я действительно готов был его убить. Но все же оставил мерзавцу его никчемную жизнь, внушив, что если он еще раз раскроет свой поганый рот, тогда уже точно не выживет. Так что ты можешь остаться, Мари. А нам с Бернардом уж придется снова податься в бега.
— Не он, так другой найдется, — грустно сказала девушка. — Париж слишком близко. И мое прошлое здесь меня не отпустит. Тем более я не стану жить спокойно, зная, что вы оба снова попали в беду из-за меня. Вместе будем выпутываться. Проклятая судьба, — вырвалось у Мари. — Я только несчастье всем приношу.
— Не надо так говорить, — воскликнула Мадлен.
— Все было слишком спокойно, чтобы остаться так надолго, — пробормотала Мари. — Я буду помнить о вас.
Телега с девушкой и остатками «Адовой кухни», управляемая Арманом, уже растворилась в лучах восходящего солнца. А Мадлен и Клэр все стояли и смотрели ей вслед. У обеих на душе было тоскливо.
========== “Осьминог” и “Марианна”. ==========
Галера «Осьминог», принадлежавшая уже знакомому читателю Ахмету, давно стояла костью в горле у правительства сразу нескольких стран. Это было пиратское судно, промышляющее чаще всего работорговлей. Ахмет имел дело с «коллегами» по мерзкому ремеслу из Франции, Англии, Испании. Страшные рассказы ходили о его жестокости и беспринципности. Любой мог стать жертвой этого стервятника: от нищего крестьянина, до знатного дворянина. На галерах все равны. А в гаремы продавались самые красивые женщины, и даже совсем маленькие девочки. Ахмет удовлетворял любые запросы своих заказчиков, не рефлексируя по поводу мерзости своего промысла. Деньги давно затмили для него все.
Ахмет был объявлен вне закона. За его голову назначена приличная награда. И любое судно, встретившееся на его пути, имело полное право уничтожить пиратскую галеру. Многие пытались. Но, до настоящего момента «Осьминогу» удавалось ускользать от своих преследователей. Ахмет тщательно поддерживал слухи о том, что он заключил сделку с морским дьяволом, и потому ему неизменно сопутствовала удача. Гребцы на «Осьминоге» почти не сомневались в этом. Их существование на корабле сильно напоминало ад, из которого, казалось, не было выхода.
Пьер Гренгуар давно перестал вести счет времени. Сколько он уже здесь и сколько еще пробудет; прошлое, будущее — эти понятия потеряли свой смысл. Прошлое казалось нереальным, будто его и не было никогда. А будущего не существовало вообще. Настоящее, в котором ты изнуренная тяжелейшей работой скотина, вынужденная днями и ночами ворочать веслом без чувств, без надежд, без мыслей — вот это и было реальностью. Все остальное мираж и лихорадочный бред, приходивший в его воспаленный мозг во время очередного приступа тропической болезни. Пару раз Пьер пытался свести счеты с жизнью. Хотел перестать есть даже ту скудную пищу, которой Ахмет потчевал своих галерных рабов. А в другом случае попытался разбить голову о железные уключины, чтобы разом прекратить свои мучения. Но, к счастью, рядом был Тео, которому неизменно удавалось найти нужные слова и удержать Пьера от очередного приступа малодушия.
— Туда всегда успеешь, болван, — бубнил Тео. — Тебе есть, ради кого жить.
— Да иди ты… — бесился в ответ Гренгуар. Не будь этой нечеловеческой усталости, он бы, наверное, набросился на приятеля с кулаками. Однако, поразмыслив, осознавал его правоту. «J’attendrai». Прощальная надпись на дощечке иногда всплывала в затуманенном сознании. Ради этого он должен выжить.
«Никогда не знаешь, где встретишь своего Ангела-Хранителя», — неожиданно усмехнулся про себя Пьер. Бродяга, душа которого была выжжена не меньше, чем его кожа, совсем не подходил на эту роль. И все же они делили одну скамью, были скованы одной цепью. Эта цепь соединяла их еще и на каком-то высшем уровне. Пьер и Тео сроднились, как братья, а может еще сильнее. Если бич, до крови рассекая кожу, со свистом опускался на спину одного из них, другой ощущал боль, как свою. И ярость закипала с такой силой, что, казалось, можно разорвать ненавистные цепи и убить мучителя. Каждый удар оставлял рубец еще и в сердце. Гренгуар мысленно вел им счет. Душа его все больше ожесточалась. Когда-нибудь он спросит с этих выродков за все. И они ответят. Оплатят каждый пункт по его счету. С лихвой. Когда-нибудь…
Но пока он вынужден тянуть свою страшную лямку в одной упряжке с другими. Дни похожи друг на друга. Солнце жжет немилосердно. Пьер на минуту опустил глаза, чтобы хоть немного защитить их от слепящего света. Он тупо смотрел на пол галеры, затем рассеянно перевел взгляд на цепь, ее крепление. Что-то показалось ему странным. Поэт вгляделся внимательнее и с удивлением обнаружил, что гнездо, куда крепилась цепь, слегка расшаталось. Пьер встряхнул головой, отгоняя наваждение. Наверное, это солнце играет с ним дурную шутку. Но нет. Повторно брошенный взгляд подтвердил уже увиденное. Крепление слегка ослабело. И если дернуть изо всех сил… Но хватит ли у него этих самых сил?
Гренгуар тихонько толкнул в плечо Тео и указал взглядом на цепь. Жженый молча оценил открытие приятеля. Хмурое лицо его ненадолго прояснилось. Им, безусловно, открывалась какая-то возможность. Но как правильно воспользоваться этой возможностью? Об этом следовало подумать без спешки. Нужен был еще подходящий момент.
Спустя несколько дней такой момент им был предоставлен. На горизонте показался трехмачтовый корвет «Марианна», под французским флагом. Капитан указанного судна именем короля приказал экипажу «Осьминога» перейти под его командование. В ответ полетело тяжелое ядро, сопровождаемое отборнейшими ругательствами. «Марианна» в долгу не осталась. Запахло дымом и порохом. Ахмет приказал своей команде дать полный ход.
Пьер и Тео наблюдали происходящее молча. Затем переглянулись и одновременно скрестили руки на груди, тем самым давая понять, что грести они не намерены. Остальные гребцы после недолгих размышлений стали следовать их примеру.
— Ах так! — воскликнул надсмотрщик. — Бунт! Да я с вас шкуру спущу, добыча шайтана. И начну с вас, гяуры проклятые, — это относилось к Гренгуару и Тео. — Я вам покажу, бунт, — и хлыст заработал с таким остервенением, что казалось, разрывал мясо до кости. Кровь брызгала во все стороны. Боль и ярость удвоили силы Пьера, и он рванулся так, что цепь вылетела из уже расшатанного гнезда, как гнилая нитка. Поэт оказался частично свободным. Никакого оружия, кроме обрывка той самой цепи у него не было. И он им воспользовался. Сильный удар тяжелой цепи пришелся по руке, держащей плеть. Вышло видимо достаточно болезненно, так как орудие пытки выпало из рук палача. Тео дернул его за ноги и свалил на пол. Вдвоем с Пьером они отцепили саблю надсмотрщика, разрубили свою цепь и перебросили оружие дальше, товарищам по несчастью, которые с радостными воплями принялись разрубать и свои цепи. Жженый тем временем прошелся плетью по самым чувствительным местам своего палача. Один из ударов пришедшийся по глазам, заставил того взвыть и кататься по полу. Мерзавец на своей шкуре прочувствовал дикую боль, которую ежеминутно ощущали на себе пленные гребцы. Дружными криками они выразили свое одобрение действиям Тео. Но к месту бунта уже бежали вооруженные соратники Ахмета. Началась серьезная битва на корабле.
