— А, ты об этом, — облегченно вздохнул поэт. — Совсем неудивительно после гостеприимства Ахмета. Ты не протянул ноги от его кормежки, вот это удивительно. Кстати я принес тебе еду. Давай ешь, тебе поправляться надо.

— Вот у меня и нянька появилась, — усмехнулся Тео, принимаясь за пищу. — А как там наш Ахмет поживает?

— В нижний трюм его спустили, я слышал. Скован по рукам и ногам. Говорить с ним запрещено. Везут во Францию, чтобы представить перед судом. Но, что-то мне кажется этот мерзавец вывернется. Он знает достаточно скандальных вещей о сильных мира сего. Вполне может пустить в ход шантаж.

— С него станется, — кивнул Жженый.

— Тео, — тихо спросил Пьер. — Ты бы остался со мной здесь, матросом?

— Ты матрос? — слегка приподнял брови приятель. — Что так?

— Временно, — пояснил Гренгуар. — Потом стану капитаном. Нам деньги очень пригодятся.

— Подожди, в Париж мы попадем? Ты же туда собирался.

— Ну да, попадем. Сначала разведаем обстановку там. Вдруг следы Мари обнаружим. А если нет — приму предложение Монферана. Пока я ничего не могу сделать этим негодяям. Разве только памфлет напишу, нервы попорчу Традиво. А вот когда у меня будут деньги, тогда с ними за все рассчитаюсь. Ну так что? Ты со мной.

— Да куда я денусь? — проворчал Тео. — Без меня ты непременно в историю вляпаешься.

— Вляпаюсь, — усмехнулся Пьер и шутливо толкнул приятеля в плечо. — Спасибо, Тео.

По прибытии в Париж Тео велел Пьеру сильно не отсвечивать на городских улицах. А сам тем временем задействовал какие-то свои старые криминальные знакомства, чтобы узнать о судьбе Мари и бывших участников «Адовой кухни». Вернулся он с самым мрачным видом.

— Ничего, — рассказывал он Пьеру. — Как в воду канули. В Париже их нет. И никаких следов. Четыре месяца прошло.

— Вот где ее искать? — вздохнул поэт. — Всю Францию пересечь? И можем не встретиться.

— Зато памфлеты твои разбросали в нескольких местах, — довольно усмехнулся Тео. — Один сунул актерам на рыночной площади. А один прицепили на дом Традиво. Хоть и мало у нас грамотеев, но какой-нибудь непременно найдется.

— Хоть что-то, — пробормотал Пьер. — Ну что же, подойдем к нашей проблеме с другой стороны. Примем предложение капитана «Марианны». Сначала месть. А может, в путешествиях и о Мари что-то услышу или узнаю.

— Море зовет, — задумчиво сказал Тео. — Привык я к нему, к морю то. Даже сам не ожидал.

Комментарий к “Осьминог” и “Марианна”.

* Учение - свет.(лат)

** “Не мирись со злом, а смелее иди против него” (Вергилий)

*** “Сокрытие зла питает и оживляет его” (Вергилий)

Кода я пишу экшн, выходит очень смешно. Несет меня сильно. Не знаю, возможно ли потушить факел бичом. В цирке я видела, как тушили свечи. Факел - не знаю.

========== Морские будни. ==========

«Странник» бесшумно скользил по волнам. Стоя на палубе корабля, Пьер Гренгуар изучал горизонт в подзорную трубу. Его беспокоило появившееся темное облако, которое могло внести коррективы в установившуюся хорошую погоду.

Минуло уже почти три месяца с тех пор, как Пьер стал капитаном «Странника». В глубине души он считал, что обязан этим лишь своему доброму гению в лице Рене Монферана. Однако последний был иного мнения о способностях своего протеже. Капитан «Марианны» смог угадать в нем глубоко скрытую любовь к морю, о которой сухопутный поэт и сам не подозревал. Глаза Пьера как-то по-особенному светились, когда он вглядывался в синюю бесконечность. Он впитывал в себя всю эту глубину и великолепие красок, наслаждался солеными брызгами, и казался абсолютно счастливым в такие минуты. Гренгуар умел понимать море, как понимают возлюбленную. Интуитивно чувствовал его переменчивый и капризный нрав. То ли море настроено игриво, и можно поддаться его игре. То ли оно становится грозным и страшным противником, испытывающим на прочность тебя и твой корабль. Тогда игры заканчиваются. Ты втягиваешься в битву не на жизнь, а на смерть, из которой непременно должен выйти победителем. Подчинить себе стихию. Это страшно и одновременно захватывает. Море полюбило Гренгуара за то, что он смог постичь его мятежную душу. Оставалось лишь понять свой корабль. Чтобы диковинный птичий язык стал для него родным. Все эти «шкоты», «брамсели», «фок-мачты», «бизань-мачты»… тарабарщина какая-то. Однако постепенно они вошли в сознание, впечатались в мозг, влились в кровь. Корабль стал родным домом для Пьера. Не зря же свою карьеру он начал с простого матроса.

Морская братия встретила Пьера настороженно. Как это бывает там, где мужчины связаны опасной профессией. К новичку всегда присматриваются: чего он стоит, можно ли на него положиться в трудную минуту? А Гренгуар, к тому же, пользовался явным расположением капитана «Марианны». И к нему приглядывались с удвоенным вниманием: а вдруг он стукачом окажется? Испытывали. Задевали, вроде бы случайно, отпускали соленые шуточки, подстраивали мелкие пакости. Однако Пьер достойно отражал удары, в прямом и переносном смысле. Тео уже обучил его основам самообороны. И в случае необходимости Гренгуар мог за себя постоять. Ему помогало не столько умение, сколько злоба и ярость, которые периодически просыпались в душе поэта после того, что он пережил на галерах. К тому же за спиной Пьера всегда маячила темная тень друга. Тео спокойно относился к мужским забавам, справедливо полагая, что все это только закалит характер Гренгуара. Но Жженый впадал в ярость, наблюдая откровенную подлость либо унижение личности. А в матросском кубрике слишком быстро поняли, что разозлить Тео - значит разозлить десяток тигров и леопардов вместе взятых. Он редко впускал кого-нибудь в свою душу. Но уж если находился такой счастливец, защищая его, Жженый шел до самого конца, то есть мог убить. Связываться с ним находилось мало желающих.

Словом, матросы приняли Пьера в свой круг. И тому поспособствовало еще одно обстоятельство. Поэт Гренгуар умел цветисто писать любовные письма. У многих на суше осталась жена или возлюбленная, воспоминания о которой скрашивало тяжелую жизнь моряка. Разлука иногда длилась долго. Хотелось подать весточку о себе: мол жив, здоров, скучаю. Но грамотеев среди матросов отродясь не бывало. А тут откуда-то свалился этот поэт. Как было не воспользоваться манной небесной?

Первым заказчиком Пьера стал тихий юноша по имени Стефан:

— Ты, говорят, грамоту знаешь? — застенчиво поинтересовался он. — Стихи сочиняешь.

— Сочинял в Париже, — неохотно признался Гренгуар.

— Письмо бы мне написать, — Стефан переминался с ноги на ногу.— Домой. Ждут меня там. Поможешь?

— Ладно, помогу, — вздохнул Пьер. — Зовут ее как?

— Луиза, — щеки матроса слегка порозовели.

— Луиза, — задумчиво повторил Гренгуар. — Ну начнем так: «Восхитительной Луизе самый нежный шлю привет…» — перо заскрипело по бумаге. — Глаза какие у нее? Волосы?

— Какие глаза? — испуганно переспросил Стефан. — Да не помню я. Не приглядывался. Волосы… Да она чепец никогда не снимала.

— Ну ты даешь, — не мог сдержать усмешку поэт. — И пиши ему любовное послание. Ладно: «Чудесный взор очей твоих и шелк волос передо мной встают в часы мечтаний…»

— Как ты… умеешь, — парень восхищенно посмотрел на Пьера. — У меня так не выходит.

— Да ладно, — в Гренгуаре проснулся поэт и он вдохновенно продолжал: — «Твой голос — звонкий колокольчик… “

— Колокольчик? — в голосе Стефана прозвучало сомнение. — Скорее труба Иерихонская. Она как гаркнет на лугу, коровы все до одной приседают.

— До чего ты любезный кавалер, — насмешливо глянул на заказчика Пьер. — Ты хочешь, чтобы она любила тебя сильнее? Хочешь, вижу. Говори и пиши ей почаще приятные вещи. Уверяй, что для тебя она самая прекрасная. Понял? Тогда продолжим: «Как хрупкий стан твой я б хотел обнять…»

— Не такой уж и хрупкий… Молчу, молчу.

— «И перси, что снегов белее, во мне огонь желанья разжигают …»

— Эй, эй, — воскликнул возмущенно Стефан, — ты не очень то… А то вам, поэтам только волю дай. Это моя невеста.