- Нет, Роза. Я ухожу. Я просто хотел узнать, все ли с ней в порядке.

Быстро обойдя девушку, Кас вышел из туалета, игнорируя удивленные взгляды и сдавив голову руками. Всемогущий, что со мной происходит.

====== Глава 13. Цена откровения. ======

Молчание, пропитанное вопросами, давит на плечи, заставляя хмуриться. Розалия обрабатывает ожог Тори, которая чувствует на своем плече – осторожные прикосновения, а на лице – любопытный взгляд.

Пусть она молчит. Не надо вопросов. Не надо никаких вопросов

- Тори?

Черт..

- Ты не могла бы..эээ… объяснить мне, эээ, – Роза не знает, что сказать и Тори это почему-то веселит. Эта девушка всегда знает, что сказать, а тут запинается, – что случилось сегодня в холле?

Тори поднимает взгляд и непонимающе смотрит на Розу. Та поясняет:

- Между тобой и Кентином.

Кен…Боги мои! Забыла!

Как будто это случилось не сегодня, а в прошлой жизни. И в голове крутятся мысли совершенно не об этом человеке. Не о его прикосновении…

Боже о чем я думаю?!

Тори зарычала. Потом застонала. Сползла вниз по стене и замерла, приложив руки к лицу.

- Тори? Что с тобой? Тебе плохо?

Выдох на щеке.. на шее.. Так нельзя.

Снова стон, приглушенный ладонями.

Безнадежно. Я схожу с ума.

- Тори, да что такое?? Что у тебя болит?

Еще один стон вместе с неожиданным всхлипом, сквозь который слышно лишь одно слово:

- Душа.

Розалия удивленно смотрит на девушку, с которой учится уже месяц, но которую видит в первый раз. Она не равнодушная, не злая. Она просто сильная, а потому одинокая. Очень одинокая, даже не смотря на сестру-близняшку. Грубые слова и пустой взгляд – стена для внешнего мира. А за стеной – целый мир.

Роза села рядом с Тори, прижав ее к себе.

Тори резко подняла взгляд и встала, отпихнув Розу.

- Не надо. Я в порядке.

- Тори, послушай меня..

- Нет. Прекрати. Отстань от меня. Хватит в няньку играть.

- Закончила? Теперь меня послушай. Цыц! – Роза подняла палец и Тори захлопнула уже открывшийся рот, – Вот так, – и гораздо тише, – Я не собираюсь лезть тебе в душу. Не собираюсь выпытывать у тебя подробности твоей жизни и твоих бед. Это все принадлежит тебе. Но друзья нужны всем. Я чувствую, что ты сопротивляешься, и не навязываюсь. Просто вижу, что тебе нужна помощь. Если ты серьезно скажешь мне уйти, я пойму и уйду. Но Тори, не позволяй прошлому мешать тебе жить сегодня. Я же вижу, что кто-то сделал тебе очень больно. Но ты попробуй увидеть, что не все люди – предатели. Просто не закрывай свое сердце.

В комнате повисла давящая тишина. И эта тишина в один момент уничтожает плотину самоконтроля ко всем чертям:

- Не все люди предатели?! Не закрывай сердце?? Да что за бред?! Тебе легко говорить! Живешь в любви и радости! Не знаешь, что такое предательство! Розалия, ты не понимаешь, о чем говоришь!

- Возможно. Но я и не пойму, пока ты не объяснишь мне.

Тори почувствовала спасительную волну раздражения, как всегда. Это хорошо. Так легче.

- Розалия..

- Просто Роза, мы же договорились.

- Да, Роза, – Тори кивает, в голове крутится мысль, что надо сказать спасибо за обработанную рану, – Родители.

- Что?

ЧТО?? Виктория, что ты несешь?

Щемящая боль в груди и снова:

- Родители.

Розалия смотрит в безжизненное лицо напротив, глаза у нее расширяются. До нее доходит то, что звучит настолько противоестественно, что, кажется, просто не может быть правдой.

- Родители? Тебя пре.. предали…?

Тори качает головой:

- Не меня. Нас, – давящая тишина прерывается только частым дыханием девушки, и тихим голосом через минуту – Меня и моих сестер., – а в голове набатом стучит: Заткнись! Замолчи! Ты пожалеешь!

- Сестер?

- Да. Сестер.

Тори снова сползает на пол. Роза садится рядом и складывает руки на коленях, не рискуя прикасаться к брюнетке. Понимает, что сейчас девушке ее прикосновения будут неприятны.

- Виктория?

- Тори.

- Да, Тори, – Роза не может сдержать мимолетную улыбку, которая сразу же гаснет, – что с тобой происходит?

Тори снова прикрывает глаза. Странное и незнакомое желание рассказать все пугает девушку. Страх борется с рвущейся наружу правдой и.. проигрывает. Слабая девчонка.

- Я не знаю, Роза. Я не понимаю. За последние три года я научилась игнорировать свои эмоции, затыкать душевную боль. Все, чего я хотела – заботиться о сестре. И сейчас хочу. Но что-то поменялось. И я не понимаю что. Делаю все, как прежде, но…, – всхлип, и первая влажная дорожка из под ресницы по щеке, – Сдерживаться становится сложнее. Чувства душат изнутри, хватают за горло и не дают дышать. За этот месяц я плачу больше, чем за последние три года. Видишь? – Тори смотрит в желтые глаза, в которых горит огонь понимания. Может Тори просто хочет, чтобы это было именно оно…? Желаемое за действительное, – Я снова плачу. Это не нормально! Да еще и этот придурок! И второй! Что им нужно от меня?

Тишина, закрытые глаза. Розалия молчит, и в этой тишине приходит понимание: надо лишь наконец найти в себе силы посмотреть правде в глаза и встретить ее лицом, принять ее. А не убегать, как всегда.

Больнее уже не будет.

А говорить становится проще. Как будто вместе со словами из души выходит яд, который отравлял жизнь, мешал смотреть на мир и жить в нем.

- Я почти ничего не могу рассказать о наших родителях. Не потому, что не помню их. Помню. Но видела я их редко и рассказать почти нечего. Они все время уезжали, как только нам с сестрами исполнилось по два года. Приезжали так редко, что Мэл однажды не узнала отца и убежала в комнату, спряталась в шкаф. Мы доставали ее оттуда минут пятнадцать, – грустная улыбка при воспоминании испуганного и заплаканного лица маленькой сестры, вылезающей из шкафа и бросающейся Тори на шею, – Нас растила бабушка. Единственный человек, от которого мы видели любовь. Но когда она умерла, мы… – в горле ком, на лице все больше слез, на губах все больше соли, – Нам тогда было 11 лет. Родители сидели с нами дома три месяца. Точнее два месяца и 27 дней. Потом отвезли нас в приют, и обещали, что вернутся через месяц. И больше мы их не видели, – резкий шумный вздох Розы. Тори вздохнула, но продолжила, удивляясь легкости, с которой из нее течет ее жизнь и ее боль, – Все было хорошо два с половиной года. Настолько хорошо, насколько это было возможно. Жизнь в приюте была непростой, но сложнее всего было Мэл. Мы с сестрой защищали ее как могли. За личное пространство приходилось бороться. Но нас было трое, и мы были вместе. Любили друг друга больше жизни и рассчитывали всегда быть вместе. Но наша жизнь начала медленно разваливаться, – голос становится тише, почти до шепота, – Бэллу удочерили, – чувствуя первозданный гнев и непонимание, которые всегда накрывали ее, стоит ей вспомнить об этом, Тори встала и начала ходить туда-сюда, не заметив, что Розалия отошла в сторонку. Девушка продолжает, ее теперь громкий голос отражается от стен и лупит по барабанным перепонкам, – Какому идиоту пришло в голову удочерить одну из тройняшек?! Это каким придурком надо быть??, – укол в виске, Тори подошла к раковине и ополоснула лицо холодной водой, – В общем.. Мэл переживала тихо. Бэлла – уверено и спокойно. А я психовала, как сумасшедшая. Тогда мне действительно казалось, что еще немного – и я съеду с катушек. В общем, у Бэллы был план – она вела себя как можно хуже, причиняла вред дому приемных родителей и вообще. Чего только не делала. Но это не помогало. Эти приемные вцепились в Бэллу мертвой хваткой, терпели все ее выходки и никак не хотели вернуть ее в приют. А она приходила к нам почти каждый день в течение трех месяцев, пока…, – слезы высыхают, и их место занимает пустота во взгляде, – пока не пропала.

Ком в горле, тишина, ледяные пальцы и дрожь в голосе. Ничего нового. Но воспоминания продолжают литься из девушки, не позволяя ей остановить эту реку печали, в которой она медленно тонет, не в силах вынырнуть из нее и сделать вдох.