– Ну, в таких местечках есть своя прелесть, – сказал Мазур. – В этаких вот муравейниках, между прочим, полно агентуры – туристическая полиция, контрразведка, прочей твари по паре. А за таким вот пансионом очень трудно наблюдать, любой топтун издалека виден.

Он не старался говорить наставительно, разыгрывать из себя крутого профессионала – как-никак им предстояло работать вместе, и, похоже, не только в этой операции; следовало с самого начала выстроить нормальные отношения, не подавляя опытом и авторитетом. В принципе, именно так за все годы службы он с новичками и держался, так что ничего нового придумывать не пришлось: максимум такта, терпения и выдержки, и только…

– Понятно, шеф… то есть папик, – сказала Анка с независимым видом. – Или мне тебя Коляном кликать?

– Лучше уж просто Николаем, – сказал Мазур. – Без всяких «папиков», что за чушь…

– Поняла, Коленька. Тебе мои ноги не мешают?

– Ноги как ноги, – сказал Мазур. – В моем вкусе.

– Ого! Намек на то, что мне пора трусы стягивать?

– Да ладно тебе, – сказал Мазур вполне миролюбиво. – В жизни малолеток не принуждал, пользуясь служебным положением.

Кажется, он ненароком угодил в болевую точку: Анка мгновенно убрала ноги, стукнув пятками по полу, ощетинилась, как разъяренный дикобраз, глаза самым натуральным образом метали молнии:

– Эй, супермен! Я тебе не малолетка!

Очень мило, констатировал Мазур. Похоже, совершенно нечаянно разбередил комплексы. Покачать ее в этом направлении малость, что ли? Скуки ради, времени-то до оговоренной встречи предостаточно…

– А кто ж ты, красавица? – пожал он плечами, уже подпустив в голос толику того самого превосходства. – По сравнению с некоторыми, пардон, зелена…

– Это с тобой, что ли, Колюнчик?

– А хотя бы, – сказал Мазур.

– Ага, – сказала Анка, испепеляя его взглядом. Выразительные у нее были глазищи, серые, большие, красивые, в общем. – Началось. Супермен с ранешних времен, крейсера в одиночку топил перочинным ножиком, красное знамя водружал везде, где свободный камушек отыщется… Ты, пожалуйста, таким тоном со мной больше не разговаривай. Я понимаю, что ты старший, синьор Робинзон, а я, соответственно, Пятница, но все равно, за базаром следи…

– А то – что?

– А то как бы в ухо не прилетело нечаянным образом.

– Да ну?

Она взмыла из кресла, отступила на три шага, на середину большой пустоватой комнаты, сузив глаза, усмехнулась не без вызова:

– Попробовать хочешь, папик? Стакан поставь…

Все еще ухмыляясь во весь рот, Мазур отставил стакан на подоконник, к самой раме, лениво сделал два шага, готовый, конечно, к любым проявлениям щенячьего гонора, но все же благодушный и снисходительный…

Она метнулась так резво, что Мазур едва удержал девчонку в надлежащем темпе восприятия, проследил бросок стройной, загорелой ноги…

И едва не пропустил удар в ухо пяткой другой ноги – так ловко и молниеносно девка крутнулась, сделав опорной ту конечность, что вроде бы должна была ударить. Буквально в самый последний миг заслонился классическим блоком, поставил второй – и она его едва не проломила, азартно, коротко выдохнув.

Моментально стряхнув леность, Мазур сгруппировался. Анка наседала в великолепном каскаде уходов, ложных и настоящих атак, удары посыпались градом – причем, что характерно, настоящие, способные вмиг оглушить кого-то похлипче Мазура.

Он опомнился окончательно. Он умел оценивать такие вещи в краткие секунды. И должен был признать, что напоролся не на обычную верткую спортсменочку, а нечто посерьезнее… и опаснее. Его попытку нанести пару-тройку примитивных плюх Анка отразила без труда, а потом и парочку плюх посерьезнее. Так что Мазуру пришлось работать всерьез и выложиться по полной.

Они кружили по комнате почти бесшумно, время от времени обмениваясь молниеносными, уже в полную силу, ударами, пробуя друг на друге всевозможные финты, хитрушки и подступы, как выражаются поляки. Паршивка уже успела – пусть и один-единственный раз – чувствительно угодить Мазуру по ребрам справа. И он понял: если бы хотела, ударила бы всерьез, ломая означенные ребра к чертовой матери.

Следовало отнестись к ней со всей серьезностью. Такого он все же не ожидал, орешек попался крепкий, не один зуб хрустнет к чертям собачьим. Мазур, конечно, ничуточки не паниковал, с чего бы вдруг, но в глубине души вынужден был признать: противник ему, что редко случалось, попался вполне равный. Будь это драчка всерьез, на убийство, шансы, признаемся наедине с собой, были пятьдесят на пятьдесят. Могло обернуться так, а могло и эдак… Он поймал себя на том, что готов самую чуточку, один разок паникнуть, – а ведь такое с ним случалось единожды в жизни, темной ночью, на палубе того суденышка, когда вот так же наседала очаровательная чертовка Мэй Лань, и в мозгу у Мазура полыхнула вспышечка сомнения. Один черт ведает, чем могло кончиться, не поймай ее тогда Лаврик на мушку, не всади аккуратно автоматную очередь…

Нет на этом свете непобедимых суперменов. К тому же тогда Мазур был чуть ли не наполовину моложе, а сейчас против него были еще и годы. Ему далеко было не то что до дряхлости, до минутной слабости, но все равно, есть чисто технические причины: и связки-сухожилия не те, что в тридцать лет, и суставы малость поизносились, и опорно-двигательный аппарат не тот, что в тридцать, и все прочее… А на него азартно наседало юное создание, крепенькое, как огурчик, не имевшее за спиной чуть ли не тридцати лет адски трудной работы, сжигавшей и организм, и нервные клетки, и ни разу не дырявленное пулями…

Он не паниковал, конечно, не чувствовал себя проигравшим, но ощущал, что вынужден выкладываться по полной, из кожи вон лез, на максимуме работал, – а вот девчонка, полное впечатление, еще имела в запасе кое-какие резервы…

Она внезапно остановилась, встала смирнехонько, опустив руки по швам, и Мазур в азарте едва успел затормозить, опустить занесенную руку. Констатировал с ноткой грусти, что дышит чаще и глубже, чем встарь, зато Анка вымотана значительно меньше.

– Ну что? – спросила она нормальным голосом, подойдя вплотную. – Следует ко мне серьезно относиться?

– Следует, – признал Мазур.

– Вот то-то.

Она не злорадствовала, не пыталась уязвить, а значит, была вдобавок достаточно умна. Действительно, ухо с ней следует держать востро, девочка сложнее, чем показалась сначала…

– Ну как, замотала я тебя?

– Да нет, – сказал Мазур, криво ухмыляясь. – До этого все же не дошло… Но я согласен: ты – серьезный человек, Пятница, точно. Придется тебя произвести в полноправные напарницы.

– Ах, как приятно слышать… – Анка, глядя ему в глаза, улыбалась уже не насмешливо, а как-то иначе. – Скрепим равноправные отношения, Робинзон?

– Это как?

Она одним движением скинула маечку, прижалась к нему всем телом, приятно пахнущим свежим девичьим потом и дорогими духами, обхватила за талию и промурлыкала на ухо:

– Трусики сам любишь снимать или как? Ладно, пошли… – и отступила, недвусмысленно таща его к постели.

Сопротивляться Мазур и не собирался, поскольку это было бы форменным идиотством, – нормальный мужик, когда его тянет в постель красивая девка, обряженная лишь в кружевные трусики, просто не может упираться и блеять что-то насчет моральных принципов. Голову рубите, не имеет права. В особенности если он – засланный казачок, пока что далекий от раскрытия тех тайн, которые его послали добыть…

В постели он столкнулся с совершенно другим созданием – ни тени напористости, никакого желания доминировать, девчонка откровенно пыталась угадать его желания и выполнять их самым качественным образом, так что Мазур переживал отнюдь не худшие минуты в своей жизни.

И оказался через часок совершенно вымотанным. Валялся на широченной и мягчайшей буржуйской постели, по-прежнему в дурацкой златой цепи, что кот ученый, а пленительное создание, прильнув к его плечу самым женственным образом, сообщило на ухо, мастерски смешивая нецензурные слова с романтическими, что он мужик хоть куда и давненько ее так хорошо не раскладывали.