Литмир - Электронная Библиотека

Теперь первый секретарь горкома партии Михаил Иванович Говоров ездил на черной «Волге». Однако за рулем по-прежнему сидел незаменимый Егорыч.

Горячо расцеловавшись с ним (Шульгин не забыл, какую роль сыграл тот в его судьбе, не побоявшись в самый разгар бериевщины поехать в Москву и передать письмо Говорова Рокоссовскому!), Дементий Харитонович протянул руку старинному приятелю куда сдержанней и не без опаски. Никак не мог понять, зачем тому понадобилось настаивать на встрече.

Может быть, это как-то связано с Тасей? Что, если Говоров опять начнет говорить о своем желании вернуть Тасю? А если Тася потому отказалась идти на вечеринку, что задумала уйти от Шульгина – и не хочет понапрасну мелькать перед посторонними в качестве его жены?

Словом, Шульгин, накрутив себя, уже был готов к самому худшему, когда автомобиль остановился у городской столовой и Говоров предложил:

– Выходи. Пойдем-ка пообедаем!

– Спасибо, – отказался было Шульгин, – меня жена дома кормит!

Но Михаил Иванович настаивал:

– Пошли, пошли!

«Значит, не хочет при Егорыче заводить разговор!» – решил Шульгин.

Однако Говоров вдруг спросил:

– Егорыч, а ты что сидишь? Пойдем с нами!

– Нет, Михаил Иванович, помилуйте, – стонущим голосом отозвался шофер, – с меня прошлого раза хватит!

– Миша, у меня совсем нету времени, – попытался отказаться Шульгин.

Но Говоров властно подтолкнул его вперед:

– Пошли, сейчас сам все увидишь!

Они поднялись на крыльцо столовой – и отшатнулись, пропуская выходившего мужчину, который вел на поводке громадную псину.

– Во! – удивился Говоров. – С собакой – в столовую!

Наконец они вошли в новое современное здание столовой, выстроенное, как слышал Шульгин, по проекту какого-то московского архитектора: чтобы и в Ветровске было все «как у людей».

Ну что, и в самом деле все было как у людей: широкие лестницы, облицовка и пол белые – «под мрамор», полированные перила, тонконогие столики с пластмассовыми столешницами и стулья с неудобными, зато очень нарядными разноцветными сиденьями. Имелось также мозаичное панно, изображавшее какую-то грудастую жизнерадостную особу в беленькой косыночке на фоне заводских труб и колхозных полей.

Панно, правда, было не столь большое, как в столичных кафе, но тоже – как у людей!

Впрочем, разглядывать интерьер особо не хотелось. Хотелось зажать нос и поскорей броситься вон.

Тут не просто плохо пахло. Тут воняло!

– Смотри, смотри! – воинственно воскликнул Говоров. – Нравится?!

– Да, – уныло кивнул Шульгин. – Особенно запах.

– Смотри! – снова призвал Говоров прокурорским тоном. – Грязь, мухи… Столы вот без скатертей. Салфетки видишь где-нибудь?

– Нет, – огляделся Шульгин.

– Салфеток нет! А еда!.. – горячился Говоров.

Ринулся к стойке раздачи:

– Пойдем, покажу тебе. Мы с Егорычем заехали сюда случайно давеча. Так я чуть не отравился.

Он схватил с раздаточной стойки тарелку с чем-то… Шульгин затруднился бы определить, с чем.

– Ну-ка, понюхай! – Говоров сунул тарелку ему под нос.

Шульгин с отвращением сморщился.

– Эй! – раздалось вдруг возмущенное восклицание, и тощенькая кассирша обратила к ним сморщенное от негодования личико. – Вы чо хулиганите?! А еще приличные люди! Вы чего носы сюда суете, а?!

– Вот это, – Говоров швырнул перед ней тарелку, – вот это что такое?!

– Это – рыба! – яростно рявкнула кассирша. – И пахнет она – рыбой! Потому что у нас сегодня рыбный день! Кушать будете?

– А рыба небось забыла уже, в каком году ее выловили? – насмешливо спросил Шульгин.

Кассирша смертельно обиделась:

– А ну давайте топайте отсюда! Повеселиться охота? У нас, чтоб вы знали, между прочим, не наливают!

– Ах, не наливают? – состроил жалобную гримасу Говоров. – Нет, это не для нас!

И потащил Шульгина к выходу.

– Нет, девочки, вы видели? Вы их видели?! – заорала вслед кассирша, но Говорова с Шульгиным уже и след простыл.

С наслаждением глотнув свежего воздуха на крыльце, сели в машину.

– Ну? – задорно спросил Говоров. – Что скажешь?

– А что? – пожал плечами Шульгин, который так и не понял, зачем совершил экскурсию по этой смрадной и грязной едальне.

– А то! – рассердился Говоров. – Не засиделся ли ты в своей партшколе, Дементий? Хочу, чтобы ты взял на себя потребкооперацию. А то, вишь, они мне рапортуют, мол, все в ажуре, а на поверку выходит – сам видел! Начальника их я уже погнал, к лешему, за плохое и неумелое руководство.

– Да ты что, – растерялся Шульгин, – я ничего в этом не понимаю!

Говоров презрительно хохотнул:

– Нет таких крепостей, Дементий, которые не взяли бы большевики! Разберешься! Хозяйство у нас огромное: семьдесят девять потребобществ. Почти полтыщи магазинов, ларьков, лавок…

Шульгин порывался что-то сказать, но остановить Говорова было невозможно:

– …тридцать девять предприятий общественного питания. Базы, хлебопекарни! Пятнадцать лет, как война закончилась, а мы вот только-только выходим на довоенный уровень! А народ должен жить хорошо!

Говоров почти кричал, и Шульгин поглядел на него изумленно: такого пыла он не ожидал.

Однако не согласиться было трудно.

– Должен, – кивнул он.

– Вот! – воскликнул Говоров с таким торжеством, словно только что лично доказал здесь, в своей персональной «Волге», как минимум теорему Ферма. Но тотчас сбавил тон: – Подумай, Дементий, я тебя попрошу.

Уставился в окно и буркнул:

– С женой посоветуйся…

Шульгин подавил тяжкий вздох и повторил насмешливо:

– С женой? О Тасе хочешь спросить? В институт поступила. На филфак.

Говоров резко отвернулся от окна и уставился на Дементия, чуть ли не с ужасом переспросив:

– Куда?!

– Туда же, – кивнул Шульгин.

Он отлично понимал, с чего так перепугался Говоров. Ведь Лиля тоже училась на филфаке. Правда, Тася была еще только на первом курсе, да и то – на заочном отделении, однако все равно – случайной встречи рано или поздно не миновать.

Шульгин отлично понимал, что ради такой встречи, ради того, чтобы хоть изредка видеть дочь, Тася и пошла учиться.

– Да… – протянул Говоров. – Привет ей передавай.

– Передам, – кивнул Шульгин.

– Тебя куда, домой? – угрюмо спросил Михаил Иванович. У него всегда портилось настроение, когда он спрашивал Шульгина о Тасе. А не спрашивать не мог…

– Нет, к партшколе, если не трудно, – попросил Шульгин. – У нас, видишь ли, сегодня вечер…

И тут же прикусил язык. Ох и болтун…

Сейчас Миха прицепится.

Ну, а как же, так и вышло!

– А я смотрю, что это ты при таком параде… – протянул Говоров. – А Тася что, не идет с тобой?

Вот же… все насквозь видит! И какая надежда в глазах…

– Разумеется, идет! – сухо ответил Шульгин. – Она вообще уже там. На такси приехала и ждет меня.

Глаза Говорова погасли.

– Ладно, Егорыч, давай к партшколе, – буркнул он и больше не произнес ни слова.

Шульгин вышел у подъезда, проводил взглядом машину… Настроение было – хуже некуда! Стоило только представить, что сейчас надо идти на люди и притворяться там записным острословом, каким его все привыкли считать…

«Может, домой вернуться?»

Ну, вернется. И что? Можно подумать, Тася будет ему рада.

Не будет. Не любит она его и не полюбит никогда!

Так какого же черта он явится мозолить ей глаза? Пусть хоть один вечер от него отдохнет. А он…

А он сейчас напьется – и повеселеет. Никуда не денется!

* * *

Тася почувствовала, что глаза начали слипаться. Взглянула на часы. Ого, да времени почти полночь! Ну и засиделась она…

Она засиделась, а Дементий что-то задержался. Пора бы и вернуться уже.

Тася умылась, приготовила себе постель на прочно обжитом диванчике в гостиной, однако ложиться не стала: взяла книжку и села в кресло.

Дементий вот-вот вернется. Пусть видит, что она сидит и ждет его. Наверное, ему будет приятно, что жена – ждет.

2
{"b":"637164","o":1}