Миха боязливо притих и, кажется, подумывал, не повернуть ли обратно, пока ещё можно дотемна успеть обратно в село. Не будь с ними Камиллы, может, и повернул бы, но сознаваться перед девчонкой, что перетрусил? Какой бы парень неполных пятнадцати лет стал?
Так что они поели, прибрали за собой, помыли котелок и ложки (на Михино счастье, Ян прихватил запасную, а то пришлось бы ему, глотая голодную слюну, ждать, пока спутники поедят, оставив ему треть котелка), выбрались из котловинки и нашли хорошее местечко под старой плакучей ивой, чтобы вздремнуть. Миха предложил было посторожить в очередь, но Ян только отмахнулся: подобраться к нему незаметно, даже к спящему — это надо было суметь. Не зря отец их всех учил. Расстелили плащи из «рыбьей кожи», чтобы всякая насекомая мелочь из травы не лезла, поверх Миха кинул свой, обыкновенный, суконный (лежать на «рыбьей коже», в такую жару особенно… неприятна она телу): дождя вроде бы не ждали, но плащи взяли с собой, куда ж без них? Камилла легла с краю, Ян — между нею и чужим парнем. То ли хоть сколько-то верил слухам про Миху, то ли просто не хотел, чтобы тот пусть случайно, пусть во сне, его сестру лапал. Камилла немножко подумала о том, что трактирщицкого племянника никто, наверное, больно-то и не спрашивает, хочет ли он какому-нибудь богатенькому старику спину в бане тереть… и остальное тоже, да так и уснула.
Дальше пришлось идти по пыльной жаре, отгоняя мух, жуков-щелкунов и прочих летучих тварей. От бегущей неподалёку реки, вдоль которой они теперь шли, никакой свежестью не тянуло, а берег был такой, что приходилось держаться от него подальше — обрывистый, рыхлый, в любой момент готовый обвалиться. Потом за широким лугом, который никто не осмеливался косить, разом встал стеной Запретный лес, и Миха совсем затосковал. Наверное, представил себе, как в одиночку потащится обратно в такую даль, если его не пустят.
Пустили. Приняли ковригу (из белой муки, между прочим!) с таким видом, будто милость великую оказывают, в самом деле полапали, пересмеиваясь-переговариваясь на птичьем своём наречии, но махнули рукой: идите. Миха во все глаза смотрел на тощих, мосластых, совсем даже и не красивых девиц с зелёными волосами и, наверное, прикидывал, что будет врать: не говорить же в самом деле, что дриады — просто лучницы в штанах и кожаных куртках, как у наёмниц, а вовсе не прекрасные лесные девы в прозрачных одеяниях. И что эти кошки течные, Создатель прости, с мерзкими смешками хватали его за все места. Камилла даже пожалела его немножко, представив себе, как её бы щупали незнакомые мужики, даже не задирая подол и не собираясь завалить всерьёз — всё равно противно. Или парни иначе на такое смотрят?
По дороге к заводи на солнечных прогалах то и дело мелькали то цветущий эмбриум, то шип дракона, то свешивалась со старых деревьев ползучая лоза, а разок вообще шлюхин румянец встал, дразнясь, прямо у тропинки. Камилла вздыхала, оборачивалась, теребила косынку, но договаривались на багряные лилии, и только на них, а без спросу что-то рвать в дриадском лесу? Она же ещё не раз и не два сюда придёт. Ян тоже вздыхал, но тоже не пытался даже листочек-другой отщипнуть, а Миха и в сторону от тропки лишний раз глянуть боялся.
Так и дошли до заводи, где ковром по воде расстелились заросли багряных лилий. Мокрые листья золотились на закатном солнце, лепестки лилий почти просвечивали, наливаясь розовым сквозь багрянец, вода над чёрным от ила дном была прозрачной и тихой-тихой, ни травинка не шевельнётся. Даже Миха восхищённо выдохнул: «Ох ты!» А Камилла сказала:
— У матушки в одной книге я читала, будто на юге они зовутся пурпурными лотосами и растут чуть ли не в каждой луже, цветы размером с суповую миску и пахнут так, что в жаркий день лучше близко не подходить — сомлеешь. А у нас им холодно, видать: и мелкие, и цвет не тот, и запаха больно-то нет. И только в таких местах и растут, где течение медленное, а дно тёмное, а потому вода хорошо прогревается.
— А для чего они?
— Вообще-то, они ядовитые, но если капельку масляного настоя дать больному, он крепко уснёт и боли чувствовать не будет.
— А здоровому?
— А здоровому — зачем?
Миха помялся и ответил так… туманно:
— Ну, мало ли… Народ всякий бывает. — Ян с Камиллой смотрели на него вопросительно, с подозрением даже, и он, вздохнув, пояснил: — Иной как напьётся, как начнёт буянить — не всякого же можно в погреб засунуть протрезвляться. Среди важных господ тоже буйные попадаются: добром не урезонишь, связывать — он тебе наутро покажет вязку, а так бы в вино капнул ту самую капельку — он и уснул. Уснул и уснул, какой с трактирщика спрос? А вы чего подумали? Что я по чужим сундукам шарить собрался, что ли? Пф-ф, я честно больше заработаю.
— А-а, — протянул Ян, — ясно. Ты дядьке скажи, пусть с матерью потолкует. Вы сами всё равно правильный настой сделать не сумеете, а она и сделает, и расскажет, кому и сколько. Сам понимаешь, плюгавому мужичку и половины хватит от того, чем какого-нибудь бугая угощать приходится.
Он посмотрел на солнце, видневшееся дальним костром сквозь стволы на том берегу, и начал раздеваться. Миха, глядя на него, тоже развязал тесёмки рубашки и стянул её, красуясь перед Камиллой. Она пожала плечами (а то она голых парней не видала — с тремя-то братьями) и принялась готовить нехитрый ужин, обдирая крутые яйца и нарезая сыр с ветчиной: вода за день нагрелась, понятно, да всё равно, пока будут нырять, парни продрогнут, а бальзам крепкий, и на пустой желудок его пить — тут же даст по мозгам. Не будь тут Михи, она бы сама сплавала за лилиями, но раздеваться при постороннем парне… Всё ведь снимать с себя придётся, сушиться негде: солнце село, костёр не развести.
— Ныряй глубже, — учил меж тем Миху Ян, — рви стебель как можно длиннее. И у берега аккуратнее — дно илистое, скользкое…
— А сколько рвать?
— С дюжину хватит, — за Яна сказала Камилла. — Больше незачем.
Она посмотрела, как он неловко, оскальзываясь, входит в воду, и исполнилась дурных предчувствий. После каждого шага за ним в воде вспухало чернильное облако потревоженного ила и долго ещё висело, когда он уже забрался поглубже. Камилла так и ждала, что он на корягу напорется или в бороде утопленника запутается… не настоящего, понятно, это трава такая водяная — длинная, спутанная, подлого нрава. Но он нырял, всплывал, отфыркиваясь, ничего не случалось, и она почти успокоилась.
Рано, как оказалось: выходя на берег (неудобный, с невысоким, но влажно чавкающим обрывчиком, скользкий, поросший осокой, за которую и не ухватишься — руки изрежешь), Миха вдруг придушенно вскрикнул, дёрнулся и замер, кусая губы. Собранные цветы однако из руки не выпустил.
— Что? — подбежав, спросила Камилла.
— Нога, — сипло сказал он. — Наступил на что-то…
Подплыл, потом подошёл по грудь в воде Ян, отобрал у Михи лилии, бросил их на берег. Камилла торопливо собрала рассыпавшиеся цветы и отложила в сторону, а Ян привычным движением выбрался из воды и протянул руку Михе:
— Вылезай. Не бойся, удержу.
— Удержит, — подтвердила Камилла. — Меня удерживает хоть бы что, а я не больно худенькая. — Свою руку она не предлагала. Не настолько Михе было плохо, чтобы принимать помощь от девчонки.
Ян в самом деле без большого труда удержал Миху, тот неловко выполз на берег и чуть ли не на одной ноге доскакал до расстеленного плаща. Камилась сунулась посмотреть, что там, но пока парни ныряли, пока выбирались из воды, уже почти совсем стемнело, и ей пришлось чуть ли не носом в Михину пятку уткнуться, чтобы понять, чем трактирщицкий племянник умудрился пораниться.
— На ракушку сломанную наступил, похоже, — вздохнула она. — Порез неглубокий, но такой… рваный, неровный. Ян, промой ему бальзамом, что ли, а я поищу, чем подлечить.
Пока ещё было светло, видела она холмике под кустами короткую кудрявую травку. Нарвав пучок, Камилла набрала её полный рот и принялась жевать. Трава не была ни горькой, ни противной — вообще никакой, трава и трава. Ни вреда, ни пользы от неё тоже не было, но не объяснять же Михе, отчего у него кровь так быстро остановилась, а ранка затянулась. Камилла своими способностями и перед родными не особо светила, а уж перед хитрым, себе на уме парнем… Нет-нет, она дочка травницы, и на осьмушку в ней эльфья кровь, так что она просто знает, какой травкой от чего лечить. Нюхом чует, как псина.
