И снова аэропорт. И снова Домодедово. Только уже лет 10 в прошлом. Собираемся с женой лететь во Львов. Ну, сначала все, как обычно. Регистрация, паспортный контроль, стриптиз. Сажают в автобус. Едем. Жарко, кондиционера в автобусе, конечно, нет, но все терпеливо потеют, вцепившись в поручни. Едем, едем… Что-то уж больно долго едем. И аэропорт-то уже, кажется, закончился, и самолетов-то уже не видно. Странно. Прямиком до Львова? Ан нет. Вот на горизонте появилось подобие самолета. Махонький такой, несуразный. Нет, наверное, не наш. Уж чересчур какой-то веселенький. Хвост весь в цветочках. Но, каких-то не настоящих, искусственных. Очень похожи на те, которыми бабушки торгуют на кладбищах. Нехорошая мысль проскочила в голове, которой я и поделился с женой.

– Хорошенький такой гроб. Веселенький. Вот накроется кто-то на этой швейной машинке - ни памятника не надо, ни цветов. Прикроет хвостом – вот тебе и венок.

- Типун тебе на язык.

Это точно. Перед полетом такие шутки кажутся какими-то суеверными предсказаниями. Да ладно, все равно, не наш. Автобус делает круг вокруг этого чуда техники и, о ужас – подъезжает прямо к нему! Господи, неужто он еще летает? А я так вот про него… И про пассажиров, и про цветочки… Не дай бог! Прости меня, грешного! Выходим, с опаской приближаемся к самолетику. Перед малюсеньким трапом стоит дородная девушка-женщина с румяными щеками, суровым взглядом и косой, закрученной кренделем на массивной шее. Но самое главное, что в ней притягивало – это ее наряд. Уж не знаю, может, это спец. одежда компании-перевозчика, а может, собственная инициатива? И тем не менее, одета она была в длинный кожаный плащ (!). Создавалось устойчивое впечатление того, что плащ был из толстенной, местами потрескавшейся кожи покроя первой мировой войны, либо, скорее всего, революционного комиссара 17-го. На шее у нее был повязан красный галстук, как носили мы в пионерии, на голове несуразный головной убор из того же материала, что и плащ с какой-то кокардой. Весь ее облик очень смахивал на образ революционной комиссарши. Чего-то только в нем не хватало… А! Вот чего! Маузера на боку, придерживаемого мощной сарделеобразной женской ручкой. И красной гвоздики в лацкане кожанки. Она окинула всех оценивающим взглядом из-под густых украинских бровей, как бы говоря: ну, что, кто еще хочет комиссарского тела? Пальцы ее правой руки автоматически пытались нащупать твердую деревянную кобуру маузера. Все мы, тридцать пассажиров, сбились в испуганную кучку, напоминая баранье стадо перед его освежеванием. Вдруг, из-за ее спины, как бы крадучись, выглянул маленький худенький мужичок в огромной форменной фуражке и точно в таком же плаще с отцовского плеча. Он выполз из-за кожаной горы гарной дивчины, скромно, но с достоинством улыбаясь сквозь пышные прокуренно-желтые усы. Они торчали во все стороны, не имея определенной формы и цвета и очень походили на усы Кисы Воробьянинова после их покраски бессмертным «Титаником».

- Я капитан этого судна, - с гордостью произнес он, подкручивая усы. Теперь он стал похож на пирата из мультфильма про капитана Врунгеля. Ему бы еще шляпу приподнять и сказать: мабене! Сам вид капитана и слово «судно» вызвало саркастический интерес у окружающих. Кто-то тихо и блаженно улыбался, глядя на гиганта судна, кто-то прыснул со смеху. Остальные просто умиленно смотрели на нашего будущего вождя, внимательно разглядывая его клоунский наряд. И ведь первое, что приходило в голову, глядя на эту парочку – это то, что все мы попали на какой-то костюмированный розыгрыш, фарс, и сейчас все разрешится, все скинут с себя скоморошьи наряды и окажутся – он – симпатичной миниатюрной стюардессой. Она – веселым, надежным и опытным капитаном. Но время шло, а этого не происходило. Ну, если все происходящее и в самом деле реальность - … я даже не знаю, что на это сказать и как реагировать. Зато знала комиссарша.

- Давайте уже в самолет, - властно скомандовала она, и все мы, как на закланье, выстроились в печальную очередь. Отсчитав нас по головам, революционеры тоже зашли в самолет. Мы расселись по местам. Они были жутко маленькие и очень неудобными. К тому же, судя по всему, конструировали этого змея-горыныча еще в начале прошлой эпохи. Впереди нас с трудом рассовывая ноги под сиденьями, пытались расположиться два молодых парня.

- Так, наверное, теперь уже нужно бояться, - подвел итог первый.

- Да, теперь нас отсюда точно добровольно не выпустят. Только вперед ногами. – вторил второй

- Скорее, всего, вперед хвостом. – Оба дружно заржали.

- Я, наверное, попрошу комиссаршу примерить макинтош.

- Ну да? Хочешь посмотреть, что под ним?

- А что там смотреть? Сало и есть сало! – Ребятишки разошлись не на шутку. Они дружно ржали, хватаясь за животы, пока не поймали суровый взгляд Любы (мне, почему-то захотелось ее называть именно так). А его – Федя. Федя, Федя, где ты, Федор? (Это из «Комедии строгого режима»).

- Всем пристегнуть привязные ремни! – скомандовала грудным голосом Люба. Эх, что-то должно быть еще… А, ну да: кресла в вертикальное положение, открыть шторки окон, убрать откидывающиеся столики. Этого не прозвучало. Почему? Да потому, что всеми этими прелестями данный самолет не обладал. Что ж это за суперджет? Я даже название его не прочел. Наверное, потом жалеть буду, что не узнал название бренда гробконторы. Наверное, «Нимфа» Безенчука.

- Наш лайнер (!!!!????!!!!) пилотирует пилот первого класса, Иван Громыхайло. Из-за спины Любы показался Федор и изобразил улыбку мачо, недвусмысленно мигнув нам левым глазом. Самолет икнул.

– Наш полет будет проходить на высоте… Люба осеклась и повернулась к Федору. Тот что-то сказал ей на ухо, встав на цыпочки. – На высоте 6 тысяч метров? (кажется, Люба была сама этому удивлена). Федор значительно крякнул в усы и довольно фыркнул.

- Ну, все пристегнулись? - уже как-то мягко, по-матерински, обреченно и с нотками скорби произнесла комиссар. - Тогда поехали. Она грустно вздохнула и села в кресло напротив, сильно напоминающее привязанную к стойке табуретку. Федор чинно удалился в кабину пилота. Все притихли. Холодок пробежал по спинам пассажиров. Никто уже не шутил и лишь одна трусливая мыслишка вертелась в голове: как сбежать из самолета? Народ вертел головами, как бы ища помощи извне. Но вокруг самолета на сотни метров не было видно ни души, а Люба загородила своим телом маленькую дверцу надежды и все мы поняли, что уже практически обречены. Послышалось странное хрюканье откуда-то снизу. Хрюк…хрюк….. хрюк. Видимо, это подал голос двигатель. Трррррррррр!!!!! – поднатужился он снова Фуххххххх! Трррррррррр! Фуххххх! Все мы пришли в одно состояние – томительного ожидания. Лучше бы, чуда. Хотя, это вряд ли. Хрюм-пам-пам! – из последних сил поднатужился моторчик. Фуххх… Трам-пам-пам-та-ра-рам! И опять: Фухххх… Всем нам, наверное, известно, как раньше заводились советские машины? Ну, так это было еще хуже. В мозгу появилось видение: моторчик сидит на толчке в туалете и сильно пыжится, страдая от запора. – Уууууууххххх! – из последних сил взмолился моторчик и сильно покраснел. – Нет, все-таки, фуххх. Люба сидела с каменным лицом, не проявляя никаких эмоций. Из кабины пилота показалось бардовое лицо Федора. Он мигнул Любе, она протиснулась внутрь. Через пару минут он вышла, как на сцену на поклон и торжественно объявила:

- Уважаемые граждане! Прошу всех покинуть самолет. Сегодня он не полетит из-за внезапной неисправности.

Надо ли говорить, какое счастье обуяло нас? Мне показалось, что все, вскочив со своих мест заорали: Гооооол!!! и рванули к выходу. На удивление, наш автобус и не думал уезжать. Мы дружно разместились в нем, истово крестясь и воздавая хвалу Господу. В этот день НАМ повезло. Через часик нас пересадили в приличный и привычный Боинг и еще через пару часов мы были во Львове, с ужасом вспоминая утро.

Да, совсем забыл. Посмотреть на марку самолета. Ну, пусть будет Антилопой Гну!