Хозяйка вышла навстречу вся в слезах и с отпечатком глубокой печали на лице.

– Совсем плох… – только и сказала мне, явно с трудом сдерживая рыдания.

Мною же двигало только стремление помочь… исцелить. Прошагав за младшим в дом, сразу шагнула к широкой кровати в углу, где в полутьме тяжело дышал старший из братьев в горячечном бреду. В нос сразу ударил запах… гнилой плоти. Еще не коснувшись больного, я уже знала, что с ним.

– Что ж раньше не позвали? – скорее сама себе посетовала вслух. Дотянули!

Вдова позади только надрывно охнула, уткнувшись в передник. Я и так понимала: нечем платить мне. Да только вот одного они не знали – я бы и за корзину яблок помогла! И ту взяла бы ради молвы.

До утра в тот день просидела с горячечным, силой своей исцеляя, да «яд» убийственный из крови его вытягивая. Сама обессилела так, что хоть рядом ложись. Но пока не убедилась, что от черты роковой его не отделила – покоя себе не давала. И через день пришла, и через два – принесла настойки укрепляющие, чтобы силы молодые восстановить. В них то и видели секрет исцеления люди.

– А вот лучше яблочек мне лесных принесите, – отмахнулась тогда от попытки вручить мне серебряную полушку, знала, что пригодится она еще семье – не сразу сила в руку парня вернется. – Старость, она такая – самой-то уж не набрать.

В тот же день принес мне младший вдовий сын яблочек. Да каких! Ароматных, да сладких – как специально отбирал. И яблочками дело не закончилось, теперь всякий раз гостинцы братья мне из леса заносили. Как и сегодня. Переведя взгляд на туесок с орехами, причмокнула, предвкушая их терпкий вкус.

«Хороший ты парень, Гриня. Надежный, – надкусывая первый орех, вздохнула я, – только быть моему домику без хозяина».

– Ах, ты ж!

От безрадостных размышлений отвлек шум во дворе. Как если бы кто-то споткнулся о неровный мосток и теперь шипел, прыгая на одной ноге. Известное дело – маленькая хитрость, всего-то и стоило прежде расшатать и подсунуть под одну дощечку камень. Сама, зная, стороной ту деревяшку обходила, а кто посторонний, без уговора, во двор совался – всякий раз об нее и спотыкался, давая мне время приготовиться.

С несвойственным старости проворством я быстрехонько подскочила со скамьи, заметавшись по дому. Туесок с орехами отправился в глубокий сундук у стены, и недошитое платье – следом. А мало ли кто приметит, что по девичьей мерке оно скроено? Привычка таиться и осторожничать – свое взяла, и когда спустя всего минут пять дверь распахнулась, я чинно восседала за столом в идеально прибранной комнате, по-старушечьи причмокивая чай из блюдца.

– Госпожа Лари?

Надменный тон гостьи насторожил, а уж явное разочарование, отразившееся на лице, стоило ее взгляду скользнуть по деревянным стенам, и вовсе навело меня на подозрения. И чего она ожидала тут увидеть? Лапки лягух и пучки из сушеных летучих мышей? Или полки от пола до потолка, приворотными зельями уставленные?

Дом мой пусть и не отличался богатым убранством, да скатертями-занавесями красными, но неизменно выглядел чисто и опрятно. Еще мама к порядку приучила!

– Агась, милая.

Старательно подражая обычным старушкам, закивала я головой. Лицо девушки – румяное и широкое – казалось знакомым, а платье с расшитым подолом, да ленты яркие выдавали в ней не бедствующую горожанку. Для больной вид гостьи был слишком цветущим, да и запыхавшимся, спешившей к немощному позвать, она не выглядела. Неужели?.. Таких вот посетительниц, не от большого ума, являвшихся ко мне за всякими снадобьями «от всего», я старалась избегать.

– Ты это… госпожа Лари… говорят ты большая мастерица хвори всякие лечить, – припустилась, чуть замявшись, девица. – Того… у меня вот хворь приключилась… сердешная.

Ну, началось! Предчувствие не подвело, такие вот горожанки с болезнями своими предпочитавшие к лекарю обращаться, с сердечными же «идеями» зачастую в мою дверь стучались. Что знахарка, что ведьма – все рядом, рассуждали они.

Да только мне такой славы и даром не надо, так что и выпроваживать их я научилась. Многого мне не требовалось, и того, что за лечение небогатый люд давал – хватало. И лес кормил, помогал – оттуда я завсегда, за травами собираясь, еще и ягод, и меду, и грибов несла. Меньше всего хотелось из респектабельной старушки-знахарки по вине таких вот скудоумных превращаться в творящую ночами темные ритуалы городскую сумасшедшую. Что такое быть гонимой – мне знакомо.

– Ась? – притворяясь, что не расслышала, я приложила ладонь к уху. – Плешь, говоришь, появилась? Так уж не матушка ли за косы оттаскала? Ну с этой бедой я тебе помогу – мазь одну присоветую, да припарки из…

– Да что вы, госпожа Лари, не то говорите, – с досадой девица ногой притопнула. И тут же решительно двинулась ко мне ближе. – Хорошие у меня волосы, и сама я вся статная, да ладная. И отец мой купец не из последних. Да только Микола все в сторону Глашки смотрит. А что в ней? Ни родом, ни лицом, ни телом не вышла!

Да разве человека по внешности судить надобно? Вредить ему, если выбор его с твоими пожеланиями не сходится? Самодовольные и эгоистичные возмущения гостьи отозвались в душе болью за несправедливое отчуждение мамы, за собственные мучения, пережитые по вине такого же вот… негодяя.

Сколько же бед причиняют самовлюбленные избалованные недоросли, которые привыкли получать все, что не пожелают. И нет бы девице этой попробовать очаровать этого Миколу своим характером, да умениями. А если не выйдет, то признать, что насильно мил не будешь! А она… бегает по округе, зелье какое-то «волшебное» ищет.

– Ты, милая, не топай, пыль то чего поднимать? – с притворным сожалением я покачала головой и тут же поспешно добавила: – А и что там у тебя с глажкой? Спина что ль болит? Иль волосы из-за нее, оказницы, выпадать могут? Уж тут я тебе не подсоблю…

– А-а-а! – в ярости немедленно заголосила гостья, еще больше усугубив мои впечатления. Явилась не званая, ворвалась без стука, да еще и кричит так невежливо. – Заговор мне от тебя нужен! Раз ты умелая такая, то и знать должна, что сделать надобно, чтобы он только меня видел! Заговор, понимаешь, заговор!

Последнее она проголосила на всю округу – хорошо, что я поселилась на окраине близ дороги на кладбище. И кроме ворон пугать здесь некого.

– Ах, запор у тебя! – с кряхтением заохала я, отставив кружку с чаем. – Чего же ты сразу-то не сказала?

Гостья даже зубами заскрипела – так на меня зыркнула, что сама ни дать, ни взять – ведьма. Нависнув прямо надо мной, гаркнула в ухо:

– Наговор скажи! Как мне парня привадить! – и уже отступив, в сторону тише прошипела: – Слабоумная старуха.

– Забор-то прохудился, – горбясь и придерживаясь рукой за спину, прошамкала я в ответ, радуясь, что под иллюзией не видно, как я морщусь, на самом деле слегка оглохнув. Доковыляв до окна в искреннем стремлении оказаться подальше от гостьи, принялась тыкать в него пальцем, слеповато щурясь и поясняя. – Вот только плотницкий сын приходил, да дорого запросил за забор-то.

– Ааа!!! – взвыла окончательно взбешенная моим непониманием девица. Распрощавшись со своими надеждами, она, так же не прощаясь, развернулась и выскочила вон из моего домика, напоследок так треснув дверью, что с потолка посыпался ворох опилок. Уже с улицы до меня донеслись ее негодования: – Глупая бабка!

Кулем осев на лавку возле окна, я тряслась от смеха, одновременно утирая слезы. И радовалась, что без последствий избавилась от проблемы, и горевала, что в мире так уж устроено – добро и зло существуют рядом. Насколько различались мои сегодняшние гости. Один – щедрый душой и способный ценить добро, другая – ослепшая и оглохшая от собственной злости и значимости, не заметила бы любви, даже если бы уткнулась в нее носом.

И пока такие, как она, существуют на свете – не будет мне покоя, жизнь проведу в одиночестве, скрываясь под личиной старушки. Но и надежда на помощь всегда есть – пока есть такие люди, как Гриня и его семья.