Возмутиться я не успела. Как только слово «фотография» слетала с его губ, я сразу замолкла. На подходе к кассе вспотела раз десять, волосы под шарфом взмокли, кажется. Поджилки страшно тряслись. Что там говорил Петр Олегович, что мне нужно пить лекарства и находится в состояние спокойствия?! И кто-то ведь обещал. А теперь что? Играется? Издевается?

А вот и касса. Мне помогаю встать.

– Любимая, подожди меня в машине.

Кидают ключ, мило улыбаются продавщице, заигрывая с ней.

Актер е-мое.

Пулей вылетаю из магазина, но на входе меня задерживает охранник.

– Что у вас под шубой?

– Селедка, – вместо меня отвечает, подошедши Алексей с пакетом в руке.

Быстро они обслуживают.

– Это не смешно. – Грозный дядька в кепке и с дубинкой на бедре подходит ко мне. – Покажите, что вы там прячете. Я видел по монитору, что вы что-то у себя спрятали.

Все приплыли. Нас сейчас арестуют, а дальше КПЗ.

Только не к ментам, только не к ним. Не хочу ночевать в грязной камере! Хочу теплую душистую постель. Желательно в свою. Стоп, конечно же, в свою. В чью же еще? Мягкая перина вместо деревянных досок, большая подушка, ватное одеяло. И зачем Алексею понадобилось воровать вино? Наверное, из-за его вечной скуки. Теперь кажись ему там весело в будке у охранника сидеть и ждать пока сержант составит протокол. Он-то там с людьми, а я одна в ниве на заднем сидении и в наручниках, потому что кто-то, когда ему сказали: «приготовьте карманы к осмотру», киданул пакет с мясом в охранника, схватил меня за руку и потащил к выходу и все это бегом.

До машины мы добежать не успели, нас схватили, выкрутили руки, заковав в наручники, меня усадили в потертую, местами проржавевшую ниву, а Лешу увели. И вот теперь он был там, я здесь молилась, чтобы все обошлось.

Молиться пришлось минут пятнадцать. Я изъерзалась, искусала пальцы, пыталась освободиться от наручников при помощи шпильки, которой закалывала длинную челку, торкала закрытую дверь, глядела в окно. В итоге углядела направляющихся сюда двух ментов и Лешку. Менты злые, на мордах написано, что нам хана, ведут, держа Алексея за руки. Подходят, открывают заднюю дверь и толкают его на сидение. После зыркают на нас:

– Без фокусов.

Я шумно сглатываю, вздрагиваю, когда громко хлопает дверь. Смотрю на мужчин удаляющихся обратно. Один заходит в будку, другой остается на улице курить. Перевожу свои испуганные глаза на Алексея, который сидит с опущенной головой хмурый и… беспомощный. По-другому я не могу охарактеризовать то, что вижу. Но вдруг он вскидывает голову, смотрит в окно на мента, улыбается, ехидно, властно, побеждено. Поворачивается ко мне, еще шире улыбается, спрашивая:

– Прокатимся?

– Что?

Он же не сделает этого? Не перелезет на водительское место, не сломает панель или что-то там еще, чтобы вынуть провода и завести машину, не тронется со стоянки и не вдарит по газам?! Нет! Он делает это! Черт возьми, делает быстро, пока тугодум в форме с открытым ртом пялится, как его машину угоняют. Угоняют!!!

– Ты сумасшедший! – обхватываю спинку сиденья, крепче держась за нее.

– Зато не скучно, – отвечает он, смотря в зеркало на меня. – Покатаемся? Или домой? Или в ресторан поужинать? Или еще куда-нибудь. Выбирай.

Точно сумасшедший!

– Лучше на дорогу смотри, – беспокоюсь я, так как по встречке едут машины.

– А я и смотрю.

Как же, прямо разбежался. Смотрит он сейчас на меня своими серыми глазюками, и абсолютно никакого внимания на дорогу.

– Леш? – зову его.

– Что? – полуулыбка

– Дорога, – напоминаю и отвожу глаза, чтобы не покраснеть еще больше. И хотя здесь темно, но расставленные на дорогах фонари хорошо освещают салон

Тишина. Какое-то время смотрю на свои руки. Чешутся от наручников, пытаюсь просунуть туда палец, чтобы почесать кожу, но оставляю это дело, так как ничего не получается. Поднимаю голову и содрогаюсь: на меня по-прежнему смотрят. Не на дорогу, на меня. Жуть.

– Ну так как? – улыбается он.

– Что как? – смотри же ты на эту чертову дорогу!

– Куда поедем?

– Домой, – бешусь и кошусь на него.

– У меня дома еды нет.

И чего он все время лыбится?

– Зато у меня есть! – выпаливаю и только теперь понимаю, что я его таким простым ответом пригласила к себе домой.

Кто ж знал, что меня не только довезут на ниве домой, но и донесут до двери, нажмут на звонок и будут само обаяние. Поужинают, заведут беседу о делах насущих, потом папа будет долго благодарить Алексея за деньги и под конец мама: «Я вам там расстелила», уведет папу спать, а я как злая фурия буду взирать сверху вниз на того, кто ведет себя в доме родителей как в своем собственном.

– Извини милая, – Алексей поднимается, подходит ко мне, проводит рукой по щеке, улыбаясь, - я сегодня без презервативов, так что спать нам вместе не вариант.

Хам.

– А я и не собиралась с тобой ложиться в одну постель! – отхожу от него. – Твоя комната слева. Я переночую в Ксюшкиной.

Удаляюсь с кухни.

– Насть, – этот козел припечатывает меня мягко к стенке, кладя под спину свою руку. Склоняется надо мной: – Спокойной ночи, жена.

Ухмыляясь, уходит. Я рвусь следом, пролетая в коридоре в противоположную сторону. Забегаю в комнату, закрываюсь на ключ. Он ненормальный! И его нужно опасаться. И, наверное, ждать полицию. Машина то их стоит прямо на дороге, где ее Алексей бросил. Нет, он точно чокнутый! С утра узнаю, что ему нужно и пусть проваливает!

Плюхнулась на кровать, потерла руки. До сих пор неприятное чувство, будто что-то давит. Спасибо этому психопату, что одним поворотом шпильки освободил меня. Оказывается у Алексея насыщенная жизнь, раз он умеет и такие финты проделывать.

Потянулась, чтобы тело немного расслабилось, и наткнулась на жесткий предмет под покрывалом. Включила ночник на прикроватной тумбе, потому как темень стояла в комнате страшная, и откинула покрывало. На подушке лежал блокнот, с кнопкой посередине. Нажмешь на нее, и он откроется. Ради любопытства нажала, щелк, ремень отлетел. Я улеглась поудобнее на постель и лениво стала перелистывать страницы, увидела знакомый почерк. Наверняка Ксюшка сюда вкусные и полезные рецепты записывала. Сердце пропустило болезненный удар. Пока была с Алексеем, не вспоминала ни сестру, ни Мишку.

Открыла первую попавшуюся страницу где-то после середины и вчиталась. Почерк у Ксюшки был хороший, плавные красивые буквы. Ее всегда в школе хвалили учителя за это.

« Сегодня выдался по-настоящему пасмурный тучный день. Выдался он не только погодой на улице, но и моим душевным состоянием. Впрочем, как и в последнее время».

Оторвалась от записи. Получается это вовсе не рецепты, а личный дневник моей сестренки?! Захлопнула его и бросила на кровать подальше от себя. Но тот как назло открылся.

« Теперь уверена, что он мне изменяет».

Почему мои глаза выхватили именно эти строчки? Ведь если бы это было что-то другое, про ту же погоду, например, я не стала бы читать. А так, руки сами потянулись к блокноту, а глаза стали читать строки:

« Я не верила слухам, ходившим по офису. Думала, что мне завидуют и хотят разрушить нашу семью. Какая же я была глупая! Когда Розали сказала, что Миша приобрел стриптиз-клуб, я перестала с ней общаться. И записала в число заговорщиков. Но подруга настаивала на своем и даже пришла ко мне сегодня, чтобы посидеть с Кирюшкой. Она дала мне адрес этого места и я все же отважилась и поехала. Теперь я уверена, что он мне изменяет. Я видела собственными глазами, как он, как он на столе имел в задницу какую-то стриптизершу. Я не стала устраивать скандалов, я тихо ушла. Уехала, прорыдав весь вечер, а когда пришел Миша, не сказала ему и слова»

Дальше не стала читать. Нашла последнюю запись в дневнике.

«Я хочу поделиться хоть с кем-то своим отчаянием. Мне нужна моя сестренка. Ведь только ей я могу рассказать о наболевшем. Она сумеет подобрать слова, чтобы успокоить меня. Она даст мне правильный совет как поступить! Я не могу больше улыбаться каждый день, натягивать улыбку. Меня тяготит это. Я по-прежнему не сказала ничего Мише. Боюсь, что после этого он меня бросит. Мне НУЖНА моя сестра и поэтому я уговариваю его съездить на родину. А через пару дней прилетит моя мама с папой. И мне нужно будет выглядеть счастливой. Я боюсь, что надолго меня не хватит. Я скучаю по тебе, Настька!»